Однако основные надежды султан возлагал на сухопутный штурм. Бреши, пробитые в наружных стенах Феодосия, позволяли, казалось ему, взять город одной пехотой.

18 апреля, сразу после захода солнца, под грохот барабанов и цимбал в атаку пошли копьеметатели, инфантерия и янычары султана. Схватка происходила там, где стены были наиболее разрушенными. Приближаясь, турки забрасывали на стены факелы, пытаясь поджечь деревянные галереи и укрытия.

Однако пространство у стены оказалось узким и не позволяло янычарам развернуться во фронт. Латинянин Джустиниани, руководивший обороной, сдерживал натиск в течении четырех часов. В это же время император Константин объезжал стены города – на тот случай, если турки начнут штурм на остальных участках.

Но штурм прекратился так же внезапно, как и начался.

Войска султана вернулись на исходные позиции.

По свидетельству венецианца Барбаро, в ту ночь враг потерял более двухсот человек убитыми и ранеными. Никто из защитников города, уверял этот человек, не пострадал.

Победа в морской схватке у входа в залив и благополучный исход штурма воодушевили жителей Константинополя. С удвоенной энергией стали они восстанавливать стены и расчищать рвы. Если бы только пришла подмога, думали они.

Тогда, с Божьей помощью, город можно отстоять.

Подмога ожидалась, и об этом в городе знали. Было известно, что после долгих переговоров папа Римский нанял и оснастил три генуэзских корабля, которые отправились в путь в самом начале апреля. Их ждали в Константинополе со дня на день.

Переждав шторм в бухтах острова Хиос, корабли снова отправились в путь, благополучно миновали Дарданеллы и вышли в Мраморное море. Ветер дул попутный и вскоре на горизонте показались колокольни и кресты великого города. 20 апреля корабли были замечены смотровыми на башнях и вскоре все жители города высыпали на стены Константинополя.

Узнав о галерах, султан приказал адмиралу захватить корабли или уничтожить их. Навстречу генуэзцам двинулась армада турецких галер. Ощетинившись копьями, они шли на веслах.

За исходом сражения следили в обоих лагерях. Жители Константинополя забрались на стены старого ипподрома и крыши домов. Султан приказал перенести шатер ближе к воде, чтобы с берегов Босфора наблюдать за схваткой.

Суда медленно шли навстречу.

Приблизившись настолько, что стало слышно голоса, адмирал приказал генуэзским судам опустить паруса и бросить якорь. Но те по-прежнему двигались к юго-западной оконечности города. Тогда передовые турецкие триремы атаковали генуэзцев. Но парусники генуэзцев оказались маневренней турецких судов. К тому же ветер в этот час дул против течения Босфора, что затрудняло движение на веслах, но давало свободу в перемещении под парусами. С высоких палуб и мачт христиане осыпали турков градом стрел и камней, и те вынуждены были отступать снова и снова.

Так прошел час. Все это время корабли генуэзцев неуклонно приближались к городу.

В момент, когда они огибали мыс Акрополя, ветер перестал и паруса повисли.

У входа в Золотой Рог течение Босфора образует водоворот, особенно опасный для флота в безветренную погоду. Оказавшись в этом водовороте, корабли генуэзцев к ужасу горожан стало медленно сносить от спасительных стен города в сторону Пера, где находилась турецкая армия и шатер султана.

Фортуна улыбнулась адмиралу и тот отдал приказ окружать неуправляемые корабли. Турецкие триремы обстреляли их из пушек, после чего адмиральское судно протаранило корму головного корабля, и солдаты ринулись на абордаж. То же самое происходило вокруг остальных судов.

Тем временем на подмогу туркам ринулись сотни лодок с янычарами. Множество суденышек и шлюпок, набитых пехотой, спешили присоединиться к атакующим. С высоких палуб на головы турок летели камни и стрелы, лились потоки «греческого огня».

Под огнем турецкие лодки шли на одно одна за другой, но с берега подходили все новые силы. На воде царила неразбериха. Триремы цеплялись веслами, не давая прохода людям. Лодки с янычарами, потеряв управление, переворачивались.

Шли часы, но исход битвы оставался неясным. Казалось, Константинополь замер и превратился в зрение. Все понимали, что судьба столицы зависит от этого сражения. Но понять, в какую сторону клонится битва, было невозможно.

То же самое происходило и в турецком лагере. Военачальники и пажи султана, янычары и евнухи, все следили за тем, что происходит на море. Султан Мехмед, покинув шатер в Пера, метался на коне по берегу, отдавая приказы своему адмиралу. В бессильной ярости он бросал коня в воду, покуда полы его кафтана не поднимались на волнах.

К вечеру стало ясно, что силы христиан на исходе и рано ли, поздно, но корабли будут захвачены. Султан Мехмед готовился к победе. Но тут, с наступлением сумерек, неожиданно подул северный ветер и паруса на кораблях христиан воспрянули. Легко расталкивая турецкую флотилию, они двинулись к спасительному входу в Золотой Рог, и пока адмирал перестраивал флот, цепь была поднята, а корабли пропущены в гавань.

Как только судна пришвартовались, императору Константину доложили, что в сражении погибло около 12 тысяч турок. Это сама Богородица заступилась за Константинополь, говорил простой люд, покидая стены. Бог миловал столицу, которой грозило неминуемое разрушение!

На другой стороне залива, в турецком лагере, царило уныние. По прошествии нескольких часов в шатер к султану доставили изможденного адмирала. Ужасная участь ожидала его…»

Я закрыл книжку.

Про участь Балтоглу решил не читать. Вытянулся на простынях. Учителя угомонились, музыка во дворе стихла. Посудой не гремели, голос, который бубнил за стенкой, и тот перестал.

Один кондиционер ровно гудел в тишине.

Я бросил книжку на ковер, выключил свет.

Лежа в темноте, подумал, что древняя история смахивает на комикс.

И что иначе она выглядит слишком страшной.

31.

С утра позвонили, но в трубке оказался Мехмед.

«Большая удача! – затарахтел он. – Вам ужасно везло! Ужасно! Профессор Курбан выехал на родину Синана. Большое открытие! Старые катакомбы! Пятнадцатый век! Место, где родился Синан! Наш фонд делает, что вы поехать к профессору Курбан-бей на раскопки. Сейчас машина доставляет наш офис. Тут билеты на автобус Кайсеры. Ехать завтра ночь от центрального вокзала. Спускайтесь, пожалюста, поскорее!»

Я включил телевизор и пошел, зевая, в ванну. После стамбульских кебабов болели десна и я сплевывал на мрамор розоватую пену.

«Водопровод поди времен Синана!»

Но вода все равно растеклась по всей ванне.

Вышел, не вытираясь, в комнату. Залив лежал внизу неподвижно, мертво: не вода, а черный воск.

Натягивая трусы-носки, следил за новостями. Американские танки, Багдад, столбы дыма над городом.

В коридоре стояла каталка с полотенцами, стаканы. У лифта услышал телефонный звонок и побежал обратно.

Ключ на болванке долго елозил в разболтанной ручке.

«Алё-о-о?» – неуверенно, с подъемом на «о», раздался в трубке ее голос.

32.

Офис находился в районе Аксарай. Махнув через мост, пронеслись под акведуком Валента и втерлись на бульвар Ататюрка. Мехмед слушал музыку и хлопал в такт по баранке. Гудки, пробки, смрад. Таксисты горланят, высунувшись из окон.

Машина остановилась у импозантного дома. Эркеры, кариатиды, Европа. Дверь со значком красного флага открыла турчанка. На вид лет сорок – жакет, юбка чуть выше колен, черные чулки.

«Здравствуйте» – пропела на чистом русском.

Воздух из кондиционера холодил мокрую спину.

Я вошел в зал и вздрогнул. На диване сидели мои московские турки.

Те же костюмы, те же сладкие улыбки.

Полное дежа вю.

«Хотите чаю?»

Я решил не затягивать. Сказал, что устроился прекрасно и хочу гулять по городу. Турки заулыбались, закивали. «Вас хорошо понимаем!» Из боковой комнаты женщина принесла конверт. «Это билет на автобус, суточные и маленький подарок от нашего президента» – конверт лег рядом с чайными пробирками.