Грузовики ехали медленно по неровной дороге, и каждый раз, когда спотыкались, тех, что на грузовике, мотало, но никто не поднимал головы, никто не хотел просыпаться.

Захару было все равно, куда идти, и он поплелся за ними следом.

Иногда он гордился, что людей так много и он один из них, иногда сетовал, что никто не оглянется и не поможет ему взобраться на грузовик, иногда вспоминал, что он уже спал так когда-то, положив натруженные руки на плечи рядом спавшей женщины, повернувшейся к нему спиной. Это было тоже на грузовике, он помнил, только они лежали на брезенте, удобно, успокаиваясь после ласки, перешептываясь перед сном.

«Нелегко жить без любви, – подумал Захар. – Жаль, что я все оставил там».

Где это «там», он не знал, как и не знал, почему все в его жизни в последние годы проходило впопыхах, со всякими предосторожностями, с оглядкой, без малейшего наслаждения.

Нет, какое-то наслаждение, конечно, было, что-то вроде точки в конце бездарной строки.

Он шел в конце колонны, сняв шляпу, и какая-то звезда стояла над ним, упершись лучом в лысую голову, будто указывала для других пальцем – смотрите, какой идет, смотрите куда идет.

Он шел в свете звезды, поражаясь, как это, лишенное тайны место становится таким таинственным по вечерам.

Он не любил читать книг, да теперь это было и не надо, чем книги лучше этих прогулок в темноте по острову?

Сын, наверное, осудил бы его, как осуждал всегда за равнодушие к чтению, но что делать, если он не доверял чужим мыслям. Он только отвечал желанию тех, у кого бурчало в животе. Вон их сколько на грузовиках!

Что им доставляло большее удовольствие – просто спать или спать, прижавшись друг к другу, в этом Захар не мог разобраться. Его поразила согласованность, какая-то стадная договоренность между ними, видно было, что им не нужно готовиться к этому сну стоя, как не готовятся лошади, точно взобравшись по настилу, точно определив по запаху, в кого уткнуться.

«Сколько они здесь на острове? – подумал Захар. – Когда успели научиться этому?»

И что удивительно, благодаря тому, что все были вместе, женщины, мужчины, дети, зрелище это не принадлежало скорби. Скорее в нем даже слышалась какая-то тихая музыка, под которую удобно смотреть на них, удобно стоять, удобно спать.

Сколько же придумали люди хитрых и красивых вещей! Какой должен опыт понадобиться, чтобы создать грузовики, погрузить на них людей и заставить стоять не шелохнувшись. Снились ли им сны в этом забвении, и зачем нужны сны, когда ты уткнулся в затылок или плечо малознакомого человека и стоишь, прислушиваясь, что происходит в нем. Это тоже можно назвать сном, очень приятным, потому что ты за другого не отвечаешь. Какая-то чужая, безразличная тебе жизнь протекает в нем, он снабдил тебя покоем, отделил от мира, возможно, даже спас, погрузив в себя, и ты едешь, не замечая пути.

Грузовики шли такой длинной вереницей, что Захар подивился богатству острова и его хорошей организации.

У них, в секторе «Б», все примитивнее и проще: две подводы, один старенький автобус.

Куда ехали эти люди, так убедительно, так неотвратимо, что повинуясь стадному чувству, хотелось двигаться за ними? Наверное, к центру острова, туда, где стоял заброшенный храм. Связано ли это было с вечерней молитвой? Вряд ли. А если даже и связано, то люди эти скорее должны быть принесены в жертву, чем пополнить число прихожан.

Ни у кого не было под мышкой Торы, ни на кого не наброшен талес, как бежали мимо него голые, так и стояли сейчас в грузовиках, вызывая более языческие сравнения, чем библейские.

Просто уставшие люди, уткнувшиеся друг в друга, ехали к центру острова.

Захар не догадался посмотреть на водителей, а вдруг они тоже спят, так привычно это движение, так знакома трасса! Нет, не спят, лихие, как все водители, смотрят вдаль, насвистывают.

Важнее было не отставать, прийти в назначенное место вовремя, а он не знал, что это «вовремя», догадывался только, что придется идти всю ночь.

А утром они проснутся и, изумленно оглядывая друг друга, пошучивая от неловкости, начнут прыгать с грузовиков, мужчины первыми, подхватывая отбивающихся женщин, затем женщины, ругая мужчин за то, что чуть не забыли снять с платформ детей, за ними сами дети, пока еще заспанные хмурые, но через час самые веселые.

И зазвучит рожок, потому что утро не может без рожка, и побегут навстречу люди, приехавшие раньше, чтобы обнять друзей и повести туда, где можно устроиться.

А Захар доплетется, успев в дороге догадаться снять туфли и нести их в руках, потому что пальцы ног опухли от духоты.

Хорошо вместе, когда ничего не грозит.

– Почему вы не молитесь? – услышал он женский голос. – Время молиться.

Женщина в цветастом платье укоризненно качала головой – ай-яй-яй, такой взрослый, а не молится.

– Я не умею, – сказал Захар, не зная, можно ли в такой момент надеть туфли или лучше продолжать их держать в руках.

– Как это не умеете? Ну-ка давайте вашу голову, я повяжу вам тфилн, и левую руку дайте. Как это – не умеете? Такой большой мальчик! Да бросьте вы на землю эти ужасные туфли, вас обманули, здесь нужно носить сандалии.

Захар послушно дал намотать себе тфилн и от усердия не в силах расслышать, что подсказывала женщина, почему-то ужасно стыдясь, начал повторять за ней безвольно.

– 

Борухатоадо-йонойэ-лоэйнумэлэхаоламашеркидшонубэмицвойсоввэцивонулэадликнейр шел шабошкойдеш…

Ему казалось, что он сходит с ума, так легко было произвести музыку слов, и так она ему не давалась. Он хотел извиниться, но женщина перехватила его голову и теперь смотрела прямо в лицо.

– Так, так, повторяйте, повторяйте, не отвлекайтесь, пожалуйста, осталось немного

И он, чувствуя свое лицо в ее ладонях, повторил.

– Вот и молодец, – сказала женщина, – не стесняйтесь, просто вы проржавели насквозь. Здесь много таких. Как ваша фамилии?

– Левитин, – сказал Захар.

– Как? – крикнула женщина. – И вы не умеете молиться?

– Борис, – продолжала она кричать, – здесь еще один Левитин! Бери наших и иди сюда.

Захар с ужасом стал озираться, не зная, с какой стороны ждать однофамильцев, и сколько их, а женщина держала его крепко за руку и что-то говорила, говорила.

– Где? – спросил появившийся буквально из-под земли Борис. – Этот?

– Да, мы случайно познакомились. Я учила его молиться, представляешь.

– Ну и из какой вы области? – недоверчиво спросил Борис.

Еще несколько человек, вероятно, тоже Левитины,^60 подошли и стали рядом.

– Я из Могилева, – сказал Захар.

– Ну, конечно, – снова закричала женщина. – Слышишь, Боря, это наш, из Могилева! А мы из Смоленска! Ваш папа доктор, Леопольд Львович

Левитин.

– Нет, – сказал ошарашенно Захар, – впрочем, я не знаю, он в аптеке одно время работал.

– Это он, – закричала женщина еще раз. – Ты понимаешь, Боря? Он сын

Леопольда Львовича.

– Но моего отца звали Моисей, – сказал Захар.

– Это неважно. Сюда, сюда, – звала она еще кого-то. – Левитины, сюда, здесь сын Леопольда Львовича, он нашелся!

– Слушайте, – сказал Борис и ткнул кулаком Захара в бок. – Мы оба – сироты. Мои тоже все погибли.

– А бабушку Сару вы не встречали? – спросила маленькая, без возраста женщина в очках. – В Кишиневе? Вы списывались с Кишиневом?

– Я бывал в Кишиневе, – сказал Захар. – По работе. Нет, не встречал.

– А Зяму из Хабаровска? А Мишу из Астрахани, а дядю Фиму, Ефима

Даниловича, он такой известный человек в Кинешме? – доносилось со всех сторон.

– Дядю Фиму я, кажется, встречал, – сказал Захар, и ему стало стыдно. – Я давно уехал, – прибавил он, – и ни с кем не списывался.

У меня и адресов нет.

– Замечательно, что мы выбрались, – сказал Борис и только теперь обнял Захара. – Левитиным надо держаться вместе, сколько еще нас осталось!

– Надо выпить, – сказала женщина в цветастом платье. – Сегодня вечером праздник, ты увидишь, Захар, а пока надо выпить.