Товарищ представитель закончил своё выступление, собрал бумаги и поспешил к выходу, даже не поднимая глаз. Больше мы его никогда не видели. Член сельсовета занял его место на трибуне.

То, что случилось дальше, стало непроизвольным бунтом.

– Мы сыты тобой по горло! С нас довольно! – прокричал кто-то, как только член сельсовета попытался что-то сказать.

– Долой! – подхватил ещё кто-то сердитым голосом. – Мы тебя достаточно наслушались!

Члену сельсовета не терпелось говорить, и он перешёл на крик, размахивая руками, но шум в зале не прекращался. Тогда он схватил графин с водой и начал стучать по нему своим карандашом, но его голос и звон стекла утонули в злых выкриках и ругательствах возбуждённой толпы.

Вдруг к сцене подбежал молодой мужчина. Испуганный и беспомощный член сельсовета, загораживаясь руками, быстро отскочил к краю сцены и исчез в дверях.

– Вы все слышали, что сказал товарищ представитель, – прокричал молодой человек. – Нас всех обманули.

Так давайте же вернём наших лошадей и коров из вонючего колхоза пока не поздно!

– Даёшь! – откликнулась толпа.

– Прямо сейчас!

Молодой человек спрыгнул со сцены и побежал к выходу. Поддаваясь стадному чувству, все бросились за ним. Окна разбили, и дети стали выпрыгивать через них на улицу. Другие кинулись наружу через маленькую боковую дверь со сцены.

Оказавшись на улице, все наперегонки ринулись к намеченной цели.

– Быстрее! – поторапливал один из крестьян свою жену. – Быстрее! А то кто-нибудь уведёт нашу корову!

И они пустились бежать.

– А как же мы отыщем в темноте нашу телегу? – сокрушалась одна женщина.

Другие были озабочены теми же проблемами.

– Сейчас так темно! Как мы различим наших лошадь и корову?

– Бежим! – раздался мужской голос.

– Поторапливайся!

И все побежали изо всех сил, увязывая в глубоком снегу и сокращая свой путь через сады к главной дороге.

Когда мне с мамой удалось выбраться наружу, я увидел несколько горящих домов в самом центре села. Пламя взвивалось к небу, отбрасывая красный оттенок на снег. Кто-то прокричал, что горит наша

Сотня. Я оглянулся: из здания, которое мы покинули несколько минут назад, вырывались языки пламени.

Стоял невообразимый переполох. Отовсюду раздавались сердитые голоса. Мужчины и женщины громко ругались. Здесь и там слышались крики и мольбы о помощи. Некоторые женщины плакали, некоторых охватила истерика. Даже собаки, растревоженные общим гамом, заходились в лае. Время от времени во всеобщей суматохе звучали выстрелы. Но кто стрелял, неизвестно.

Я следовал за мамой. Ей было трудно бежать. Она часто падала в глубокий снег. Но всё равно поднималась и снова начинала бежать. Она очень торопилась. Ей не терпелось найти нашу корову, нашу лошадь и телегу до того, как кто-нибудь присвоит их.

По мере приближения к центру села на встречу стали попадаться первые бунтовщики, возвращавшиеся со своей добычей: собственными коровами и лошадьми. Но не все были веселы. Те, кто не смог найти своей собственности, даже плакали. Некоторые из них нашли лошадь, но не могли обнаружить корову или наоборот. Другие забрали лошадиную сбрую, но не нашли своей телеги. Двое стариков, нашедших только свою телегу, пытались толкать её, но она оказалась слишком тяжёлой для них. Они остановились посреди дороги, надеясь на чью-нибудь помощь.

Старуха горько рыдала, жалуясь всякому, кто мог её слышать, что они не нашли своих корову и лошадь. Но большинство возвращавшихся со своим имуществом, торопливо проходили мимо и спешили домой, словно боясь опять лишиться этого.

Наконец, и мы добрались до колхозной фермы. Прежде всего, мы направились к коровнику, потому что знали, где надо искать нашу корову. Прошёл почти месяц с того дня, когда нас насильно заставили вступить в колхоз, но мы каждый день приходили навестить нашу корову. Мама часто собирали остатки еды и, тайком пробравшись в коровник, кормила корову. И каждый раз она плакала. Ведь коровье молоко было основным продуктом, который позволили нам не умереть с голоду в последние годы. Без него мы бы не выжили.

К счастью, мы нашли нашу корову на месте. Я оставил маму сторожить её, а сам отправился в конюшню. Но здесь мне не повезло: нашей лошади я не нашёл. Затем я побежал во двор, где, как я знал, находилась наша телега, но её тоже не оказалось. У меня не было времени на поиски, и я побежал обратно. Мы торопились домой, довольные, что нам удалось вернуть хотя бы корову, но удручённые потерей лошади и телеги.

На следующее утро нас разбудила пальба, раздававшаяся где-то в селе. Казалось, что происходит настоящий бой. Время от времени даже громыхали пушки, как это было несколько недель назад, когда орудия были установлены на полях к северу от села, и снаряды пролетали у нас над головами, падая в реку.

Но даже стрельба не могла остановить нас с братом, и мы опять побежали к колхозной фермы на поиски наших лошади и телеги. Выйдя из дома и огибая главную дорогу, мы вскоре достигли церковных развалин.

Дольше идти было нельзя. Прямо за развалинами на площади стояло несколько военных грузовиков. Мы могли видеть часовых у сельской лавки и почты и слышать выстрелы, доносящиеся с окраин села. Ещё мы заметили тела, лежавшие на обагрённом кровью снегу.

Не понятно, что произошло в центре села ночью, но нам стало страшно, и мы уже не отважились продолжить свой путь. Мы решили скорее повернуть обратно.

Вернувшись домой, нам ничего не оставалось делать, как ждать развязки событий. Мы все, жители села, оказались в очень трудной и опасной ситуации. Ведь мы только что разгромили колхозную ферму, некоторые строения остались разрушенными, а большая часть скота и имущества была обратно забрана крестьянами. Этим мятежом мы продемонстрировали своё нежелание быть членами коллективного хозяйства, но у нас не было уверенности, что мы одержали победу.

По-прежнему оставалось неясным, действительно ли представитель партии на вчерашнем собрании сказал правду. Может быть, он хотел сбить нас с толку? Зачем? Ведь должна же быть причина, по которой он с нами говорил.

Нас сильно мучил ещё один вопрос: являемся ли мы ещё колхозниками после всего случившегося. Ведь формально никто требовал своего выхода из колхоза. В таком случае, что с нами будет? Оставят ли нас коммунисты в покое?

Пока мы все с тревогой ожидали новых событий, поползли первые слухи. Утром после мятежа расстреляли более двадцати крестьян. Их захватили на колхозной ферме, когда они пытались вернуть своё имущество.

Другой печальной новостью стал арест двадцати человек. Среди них оказался молодой человек, который фактически начал мятеж в нашей

Сотне. В тот же день жёны, дети и другие члены семей убитых и арестованных были изгнаны из своих домов и насильно увезены из села.

Их погрузили на военные грузовики и отправили на железнодорожную станцию, где их уже ждал товарный состав, и толпились партийные и государственные чиновники района.

Со дня мятежа прошла неделя, но больше никакой реакции со стороны властей не было. Нас всё больше беспокоил вопрос о членстве в колхозе. Неизвестность сводила нас с ума. Фактически это был вопрос жизни и смерти. Наступала пора весенних полевых работ. Но большинство из нас не могло приступить к ним по той простой причине, что не имели земли. При образовании колхоза земля была обобществлена и стала "социалистической собственностью", а, значит, охранялась законом. Во время мятежа крестьянам удалось вернуть часть своего скота и сельскохозяйственного инвентаря. Но как вернуть землю? Это было невозможно, ведь земля больше им не принадлежала. Они могли бы засеять земельные участки, но кто мог гарантировать, что им удастся собрать урожай. Не было даже гарантии, что им доведётся дожить до нового урожая. В середине апреля, спустя две недели со дня мятежа, нас, наконец, собрали на всеобщий митинг, проводимый в церкви. В ночь мятежа кто-то пытался восстановить церковь, и, к нашему величайшему изумлению алтарь и иконы оказались на своём обычном месте. Коммунистические лозунги и плакаты были выброшены. Но, в день собрания всё вернулось на "свои" места, и церковь опять стала клубом и пропагандистским центром. Красный цвет доминировал. На месте алтаря находился красный флаг. Везде висели плакаты "Смерть кулакам!". Вместо изображения святых опять вывесили портреты коммунистических вождей.