Товарищ Кошмак тоже что-то произнёс, но ему приказали замолчать.

Затем комиссар вызвал и арестовал ещё две жертвы: председателей

Третьей и Пятой Сотен. К нашему великому изумлению он также подвёрг аресту председателя сельсовета товарища Пашченко. Я уже рассказывал, что он состоял членом партии и на эту должность его назначил районный комитет партии. А теперь этот самый Пашченко арестовывался за провал коллективизации в нашем селе! Комиссар подчеркнул, что

Пашченко (он больше не называл его товарищем) использовал своё положение, чтобы саботировать политику партии и правительства в нашем селе.

Ещё больше мы удивились, когда комиссар назвал имя товарища

Рябокина, председателя колхоза и члена партии.

– Как комиссар ГПУ, – объявил он. – Я арестовываю вас за неспособность доказать преимущество коллективного хозяйства над единоличным. За то, что при вашем попустительстве от голода передохло много лошадей. За то, что вы испортили колхозный инвентарь, и он весь покрылся ржавчиной. За то, что вы не подготовились к весеннему севу.

После этого товарищ комиссар развернулся и покинул трибуну. Два сотрудника ГПУ, войдя через боковую дверь, взошли на сцену. Они быстро подошли к арестованным и увели их без всякого сопротивления.

На этом месте товарищ Цейтлин объявил собрание закрытым. На улице шёл снег, и было очень холодно.

Спустя несколько часов, около семи часов вечера мы пришли на другое собрание – собрание нашей Сотни. Начальство появилось позднее. Среди них присутствовал представитель областного комитета партии. Такого "почёта" мы удостоились, потому что наша Сотня считалась образцовой, и товарищ Цейтлин любил покрасоваться перед высоким начальством.

Как только они прибыли, собрание началось. Товарищ Хижняк объявил собрание открытым и предоставил слово товарищу Цейтлину. Затем товарищ Цейтлин представил посланца областного комитета партии. При этом он подчеркнул, что присутствие такого высокого гостя послужит нам стимулом. Это поможет нам ещё активнее принять участие в соревновании по вступлении в колхоз и сдаче хлеба государству.

К нашему великому удивлению представитель областного комитета партии почти слово в слово повторил свою речь, которую мы уже слышали несколько часов назад. После этого товарищ Цейтлин поднялся и объявил выступление товарища Хижняка. Инстинктивно мы почувствовали, что для некоторых из нас пробил час. Товарищ Хижняк появился на трибуне, довольный оказанным со стороны вышестоящих товарищей доверием и вниманием.

Обычно всегда пьяный и циничный, на этот раз трезвый и внешне собранный, он старался изо всех сил. По селу ходили слухи, что на одной из попоек он предложил товарищу Иуде пари, что он займёт место комиссара райкома партии раньше, чем товарищ Иуда станет комиссаром

ГПУ. Возможно, по этой причине он сейчас так пытался понравиться вышестоящему руководству и разыгрывал из себя не крестьянского мужика, а городского человека.

Тем не менее, не смотря на все его старания покрасоваться перед представителем области, он не достиг своей цели. Во-первых, он уделил очень много внимания "гостю". С его стороны это было непростительным просчётом. Товарищ Цейтлин расценил такое внимание, как покушение на свои права. В конце концов, как "тысячник", именно он, товарищ Цейтлин, являлся здесь представителем Центрального

Комитета Коммунистической партии Украины. А затем, едва открыв рот, товарищ Хижняк совершил вторую ошибку: он возомнил себя политиком.

Он, прежде всего, обратился к женщинам! Не забыв назвать их

"товарищи женщины", он, тем не менее, поставил их впереди высокого представителя, а товарища Цейтлина вообще назвал третьим по счёту.

Товарищ Цейтлин мгновенно вскочил и прервал Хижняка: "Товарищи! – произнёс он уверенным голосом. – Как представитель Центрального

Комитета, считаю своей обязанностью поправить товарища Хижняка". Он надменно указал, что обращение сначала к женщинам, является пережитком прошлого и признаком упадничества. Революция дала женщинам равные права с мужчинами, и поэтому им не должно даваться преимущество. Товарищ Цейтлин закончил своё краткое вмешательство выражением надежды, что товарищ Хижняк извинится за свою ошибку и сел на место.

Всё это время представитель, равнодушный к происходящему, сидел и спокойно покуривал, выпуская изо рта кольца дыма. Товарищ Хижняк бросил на товарища Цейтлина взгляд, полный мольбы о пощаде.

Последний снисходительно кивнул. Хижняк повернулся к народу и промямлили извинения. Он раскаивался, что позволил ослабить коммунистическую бдительность. Он заверил всех нас, что впредь никогда не повторит этот устаревшую капиталистическую традицию обращаться сначала к женщинам. Затем, взяв в руки лист бумаги, он начал зачитывать свою речь.

К нашему полному изумлению, товарищ Хижняк на самом деле целиком повторил речь представителя области, включая теорию об отбившейся овце, и даже призыв "Кто не снами – тот против нас!". Наконец, он подошёл к главному вопросу, которого мы все ожидали: среди нас находятся враги народа. Среди них – руководители Десяток и Пятёрок, которые, пользуясь своим положением, саботируют замечательную политику партии в нашей Сотне и в селе вообще.

Под конец своей речи, Хижняк взял со стола президиума листок бумаги и, взглянув на него, прокричал:

– Глава Первой Десятки, выйти вперёд!

Пока несчастная жертва пробиралась к столу, товарищ Хижняк провозгласил:

– От имени советского народа мне предоставлено право арестовать вас за саботаж коллективизации и срыву плана по хлебозаготовкам в вашей Десятке.

Подобным образом он арестовал ещё шестерых человек, среди которых находились четыре руководителя Десяток и два руководителя Пятёрок. В числе арестованных оказался и руководитель нашей Пятёрки, который в своё время усердно уговаривал нас вступить в колхоз.

Как только было объявлено имя последнего арестованного, двери распахнулись, и на пороге появились работники ГПУ с винтовками на плечах. Едва товарищ Хижняк закончил чтение, они обступили арестованных и указали им на двери. В это время товарищ представитель докурил свою сигарету и поднялся с места. Товарищ

Цейтлин последовал его примеру, предоставив товарищу Хижняку право закрыть собрание, что тот с поспешностью и сделал.

Выйдя на улицу, мы только увидели пару саней, удаляющихся в ночной дали. На одних помещались арестованные, другие были заняты начальством. На следующее утро стало известно, что такие же собрания и аресты накануне прошли по всему селу. В каждой Сотне было арестовано по пять-семь человек. Поскольку у нас насчитывалось восемь Сотен, то за одну только ночь арестованными оказались более пятидесяти человек.

Мы не испытывали сочувствия по отношению к большинству из них, но и чувства злорадства в нас не было. Эти люди стали "козлами отпущения". В этом не было сомнений. Но будет ли конец "чисткам"? И кто стоит следующим в этих списках?

Последующие события оказались совершенно непредвиденными. Почти две недели не созывались собрания. Поскольку один за другим протекли дни без собраний, по селу стали распространяться самые противоречивые слухи. Некоторые высказывали предположение, что партия и правительство отказались от политики коллективизации и решили оставить крестьян в покое. Кто-то утверждал, что товарищ

Цейтлин уехал в столицу за получением новых инструкций. Были и такие, кто верил, что руководящие органы вынуждены временно оставить нас в покое, пока не будут готовы новые тюрьмы и концентрационные лагеря, чтобы принять очередные партии отказавшихся вступать в колхозы.

С сельской сцены исчезли наиболее активные коммунистические и номенклатурные работники. Как мы узнали, товарища Цейтлина на самом деле вызвали в районный центр. Но оставалось неясным, что произошло с товарищем Хижняком, Хоменко и им подобными. Никто не видел их в селе со времени последнего собрания. Становилось всё более очевидным, что должно произойти какое-то важное событие.