Это я его бросила. Это мой выбор.

На тропинке снова раздаются шаги. Не-ет. Только не это! Сколько же можно?!

Тиан наклоняется.

— Я поклялся тебя защищать, — напоминает он.

— Мне плевать. — Ничего умнее уже не придумывается.

— Я клялся, что не брошу. Не оставлю.

— Это я тебя бросила и оставила. Уйди. Я нарушила свой долг, что мне твои клятвы?

Старшие бы сказали — он в своем праве. В праве исполнить клятву. А я не в своем.

Он завозился, скинул сумки, снял гитару, положил осторожно, и спрыгнул в яму. Я вцепилась в кол мертвой хваткой.

— Отпусти! — потребовал человек, тщетно пытаясь разжать мои руки.

— Убирайся отсюда, Тиан Берсерк! Предоставь меня собственной участи!

Он пережимает мне запястье, рука сама собой разжимается. Я визжу и вырываюсь, но он сильнее. Он в своем праве.

Из ямы он меня просто вышвырнул. Я упала на стылую землю, ударилась. Больно, между прочим! А потом выпрыгнул сам.

Я не пытаюсь бежать — он шагом идет быстрее, чем я бегу. Я жду. Больше он от меня не добьется ни слова. И, уж конечно, никакой благодарности за «спасение»!

И тут он поднимает меня с земли и обнимает. До хруста в костях, с такой силой, что мне становится страшно, больно, хочется вырваться. Я дергаюсь, пытаюсь освободиться, а он…

— Ты тоже обещала, — шепчет он едва слышно. — Ты не сказала этого, но позволила… Ты позволила мне поверить, что я больше не Ничейный. И предала. Ушла. Бросила.

Молчу… Не знаю, то ли завыть, то ли… А он продолжает:

— Я не знаю, кто ты… что ты… Не знаю. Но ты… Ты нужна мне! Ты мне необходима!

И обнимает еще крепче, что мне нечем дышать становится. Словно хочет сплавить наши тела воедино, удержать, не пустить… Я ему нужна. Почему?

А я молчу… И все еще не знаю, то ли завыть, то ли зарыдать, то ли обнять его в ответ и пообещать… Пообещать, что никогда его не оставлю. Солгать вновь.

— Я останусь с тобой, пока в праве быть рядом. Но однажды мне придется уйти… — выбираю правду, потому, что понимаю — очередная ложь разрушит то хрупкое, странное чувство, что заставило его мчаться за мной по лесу, лезть в волчью яму, сказать то, что он, уверена, еще не говорил никому. Я буду с ним всегда — пока это от меня зависит. Но когда-нибудь может случиться так, что Ткачиха позовет меня к себе. Или отберет смертное тело. Или мне придется уйти, взращивать оставленного где-то ребенка. Я не знаю будущего. И не дам опрометчивой клятвы.

Он отпускает меня и прямо смотрит в лицо, пытаясь найти хоть тень лжи….

Не находит…

Я больше не могу ему лгать. Или все… все окажется напрасно.

Тиан

Ничего страшного с Нарой не случилось. Так, подол подрала да клок из плаща выдрала. Поправимо. Зашьет. Сама цела — и ладно.

Я разжег костерок, чтобы отогреть беглянку, а сам пытался придумать, чем бы накормить ее. Не идти же на охоту? А из таверны что-нибудь захватить с собой я не догадался. Дурак! Сам-то позавтракал (до сих пор мутит), да потом еще у феечьего отродья из рук еду принял… Вот ведь!

Стоп. А он ведь оставил мне флягу! Кинул, перед тем, как обернуться. Я ее машинально за пояс заткнул. Да, вот она.

Взболтнув, я оценил, что наполовину фляга полна. Отвинтив крышку, я осторожно понюхал. Да, то самое, которым он меня угощал…

— Вот, выпей, — я протянул фляжку Наре, нахохлившейся пичугой примостившейся на бревнышке. — Это Лис дал. Я пил, вроде, не отравился…

Она разом встрепенулась, глянула на меня исподлобья, но руку из-под плаща вытянула, приняла флягу. Понюхала недоверчиво и прошипела что-то на истинном. Я лишь поморщился: привык уже, что когда она волнуется, на язык феек переходит. Промелькнула даже мысль, а не из них ли она сама? Но нет. Вольградские ворота не пропустили бы Старшую. А на всесильную повелительницу стихии, Княгиню, менестрелька моя не тянула, ну никак. Курам на смех!

— Осеннее вино, — сказала она, отпив аккуратно. — Ты действительно выпил?

— А не стоило? — заволновался я. В том, что касалось обитателей Вьюжных лесов, я мало что понимал. А менестрелька наоборот. Ей положено всякие легенды да истории о них знать. Небось, и о вине этом знает что-то.

— Да нет, ничего… — Она отвела взгляд. Завинтив крышечку, кинула фляжку мне обратно, да так, что я едва подхватил. — Только странно… Это вино делают из белого винограда, что растет в Золотых Угодьях, по ту сторону Врат. Оно ценится по стократному золотому весу, не меньше! А фляга? Посмотри на нее… Ничего не замечаешь?

Я послушался. А что такого? Из металла черного незнакомого, мягкого: вон — вмятина на донышке. А украшена какими-то невзрачными камушками грязно-коричневыми.

Это я Наре и сообщил, пожимая плечами. У начальника смены нашей и получше фляжка: серебряная, с гравировкой. У Старшего вещица и подороже могла бы быть.

— Правда не понимаешь? — спросила Нара весело и, наконец, разогнулась, перестав напоминать маленького испуганного зверька. — Ну ты и болван!

Я уже хотел оскорбиться, но поймал себя на том, что глупо улыбаюсь. Она назвала меня болваном!

— Не понимаю. Ну чего в этой фляге такого?! Вино, конечно, вкусное, я такого раньше не пробовал, но в подвалах Академии небось и получше водится.

Девушка встала, отбросив полу плаща так, что она едва не загорелась. Раздраженно вздохнула, сверкнула глазищами.

— Тиан, ты хоть знаешь, кто такие гномы? Ах, всё-таки знаешь! И то радость! Так вот, этот черный металл они добывают во Вьюжных Горах и называют арамом. Из него делают фляги и кубки — этот металл нейтрализует все яды. А камушки… Ты о янтаре слышал когда-нибудь? Это, конечно, не красный, тот лишь Ректору да Советникам по карману. Но янтарь.

Я взглянул на флягу уже иначе: с уважением, даже благоговением. Если Нара говорит правду, я сейчас держу в руках целое состояние! Да один золотой янтарный камушек стоит половины обоза, в котором мы ехали! Только мифический ледянник дороже его, да алый огненный янтарь. Это… это…

Нара закинула гитару за спину, подобрала свою сумку, за которой мне пришлось по второму разу лезть в яму. Я же стоял, захваченный видениями собственного будущего. Вот доберемся до Костряков, тут же к ювелирам пойду, что побогаче. Или в Вольград лучше вернуться? Продам, дом куплю, женюсь… А Наре таверну куплю в Псхове. Будет там песенки свои петь, а я к ней в гости с семьей наезжать буду. И детям рассказывать, как менестрелька сбежала, а Старший, которого я нанял ее найти, мне подарил драгоценную флягу…

— Не обольщайся, — услышал я. Она тяжело вздохнула. — Продать-то ее ты сможешь, но потом воздастся тебе сторицей, будут тебя несчастья по пятам преследовать. Такие подарки не продают. Не для того их дарят.

— Думаешь? — с сомнением спросил я, пряча свое будущее состояние в сумку, поглубже меж рубах запихивая. — А может все-таки… Что там легенды говорят?

— Тиан! — она скривилась, будто ее зубная боль мучила. — Ну, подумай же! Лис подарил тебе флягу не просто так. Просто так он тебя бы в яму заманил или бросил в лесу, или… А ты ему чем-то понравился, или заинтересовал. Он известный… любитель смертных. Привязался, одарил, теперь вот мучайся! Не отстанет!

— Эй, эй! — я догнал менестрельку. — Ты о чем?! Ты-то откуда знаешь, ты же его не видела?

— Да по описанию узнала. Кто ж его не знает?! — она резко обернулась, и мне на мгновение почудилось, будто в глубине ее зрачков танцует пламя. — А уж мне сам Порядок велел! Вспомни-ка, болван, кто менестрелям покровительствует?

Я пожал плечами. Откуда мне знать. Я и имена ангелов Единого не запомню никак, все из головы вылетают, а уж феек лишь маги по именам величают. Нужны они мне больно…

— Вспомни! Их всего двое, тех, кто во плоти явился смертным. Ты же должен был хоть слышать сказ о нашествии степняков, что два века тому назад было?

— Ну помню… Тогда фейки и вылезли…

— А кто вылез, помнишь? — насмешливо переспросила Нара, отводя в сторону ветку и уверенно шагая вперед. Мне оставалось лишь удивляться, как она умудрилась заблудиться, с таким-то чувством направления. Правда, потом она пояснила, что на запах рыбы шла.