Через три минуты изрекла:

– Вчера и позавчера наши ездили монтировать всю установку.

– Лерусенция, я знаю, что они ездили монтировать. Мне интересно другое, закончена ли работа? – Игнатьев старался не раздражаться.

– Ну, Илларион Егорыч, – заныла Валерия, – я от такого напряжения совершенно теряюсь. То факс отправь, то рабочих проконтролируй.

Лерочка присела на краешек стула и потерла виски руками. Она была в скорби. Желтые глаза излучали преданность и любовь. Илларион закурил сигарету и прищурился.

– Лер, кончай шалить, побаловалась, и хватит. Пойди, позвони рабочим и все узнай.

– Сию секунду, Илларион. – Валерия схватила телефонную трубку, потыкала пальчиками кнопки и закричала:

– Борька, это Лера. Что с объектом? Закончили? Да? А я не помню. Не говорил ты мне ничего! Ну, забыла, бывает. Ладно, не ори, передаю трубку Иллариону Егорычу.

Игнатьев вздохнул и протянул руку к телефону.

– Здорово, Борис. Слушаю тебя внимательно. – Игнатьев нервно барабанил пальцами по столешнице и периодически хмыкал.

– Привидения? Какие еще привидения! Пить надо меньше. Что? У вас что там, психоз массовый? Давай так: заезжай ко мне. Да, сейчас, немедленно. Да, жду. Ладно. Договорились.

Илларион мученически взглянул на Лерочку и пожаловался:

– Привидения у них там объявились. Напьются в стельку, а потом привидения их навещают. Нет, терпение мое лопнуло. Сейчас приедут, и я с ними разберусь. Призраки чумазые.

– А Борис не пьет, и этот, как его, Вадим тоже непьющий, Илларион Егорович, я это точно знаю, – Лерочка старалась в меру сил утешить начальство. – Может, кофейку свежего с конфетками, а?

«Точность – это не твоя стихия. Бестолочь ты, дорогуша», – подумал Игнатьев.

– Давай, тащи и кофеек, и пожрать чего-нибудь. Да, и покажи мне липецкий факс. Ты запомнила, Лерунь? – На лице Игнатьева застыло сомнение.

Валерия выпрямилась и неторопливо покинула кабинет начальства.

«Запомнила я все. Не даун. Только и слышишь: пожрать да пожрать. Здоров ты жрать!» – Складочки пролегли на высоком и чистом Лерочкином челе. Она пожала плечами и занялась готовкой.

Из кабинета Иллариона доносился вибрирующий тенор.

«Необыкновенная, тра-та-та-нежная, ты моя вселенная, а-аааа», – тихо гудел Игнатьев, особенно напирая на длинное «а».

В предвкушении очередной порции кофе, бутербродов и сладостей он просматривал личную электронную почту.

Валерия погладила себя по крутым бокам и загадочно улыбнулась. Роль необыкновенной и ласковой вселенной для Иллариона ее полностью устраивала.

«Он думает, что прямо зашибись, какой умный. Что Валерия Огурцова ничего не видит, не слышит и не замечает. Напрасно. Держит меня за прислугу. А я не сдамся. Душечка мой нетерпеливый. Думаешь, что ты неуязвим? Напрасно. На память я пожаловаться не могу».

Примерно через двадцать минут дверь с грохотом распахнулась и ввалилась группа «золотые руки» – Борис Майков и Вадим Козулин.

– Привет, Илларион, – шумели рабочие. Они с размахом плюхнулись в удобные кресла.

– Привет, привет, ударники, что там с объектом? Выкладывайте! – благодушно предложил Игнатьев и распахнул створки окна пошире. Тяжелый, устойчивый дух трудового пота пронзил маленькое помещение.

Илларион подозревал, что источником невыносимого запаха были не только тела гегемонов и все, что прикручивалось к ним сверху, а и основная, так сказать, опорно-двигательная часть тела.

Тяжелые пережитки советских времен. Душ или баня строго по расписанию, раз в неделю или в две. Чаще нельзя – вредно и утомительно. Смывается защитный слой. Оголяются нервы.

Ударники, не в пример своему директору не отличались столь деликатной чувствительностью и окно решительно прикрыли.

– Надует ведь, Илларион Егорыч. Потом лечись, а ты ведь за пропуск по болезни нам не заплатишь, – с чувством пробасил Борис.

– Нет, дорогие мои, я так долго не выдержу, немедленно окно откройте. Это во-первых, а во-вторых, я – весь внимание, докладывайте про свои подвиги, – нахмурился Илларион и поерзал в кресле, пытаясь носом найти оптимально безопасную воздушную нишу.

– Так чего там докладывать-то, Егорыч, – успокоительно заметил Майков, – все в порядке, мы почти закончили монтаж, осталось только кое-что наладить, там фильтр один не работает, а так почти все в порядке. Но вечером и ночью я туда больше не поеду ни за что, вот как хочешь, Егорыч. Не поеду и все тут. Днем – пожалуйста, а на ночь глядя – ни-ни. – Рабочие уставились на Игнатьева.

Илларион помассировал шею, потянул себя за роскошные кудри и с отвращением произнес:

– Я жду от вас объяснений.

– Так чего объяснять. Ну, провозились мы с монтажом до часу ночи, Вадим-то пораньше уехал, а я остался ночевать на втором этаже в этой комнате, где короб мы устанавливали. Ну, лег на диванчик, как был в куртке, да и уснул. Думаю, встану часиков в шесть и до девяти утра еще поработаю, да и Вадим приедет, может, успеем закончить – Майков замолчал, смачно откашлялся и продолжил:

– Сплю, значит, я, а потом чувствую, что кто-то меня за плечо трясет, типа «будит». Трясут и трясут. Я, того, проснулся, глаза открыл и вижу, бабка какая-то идет к двери, то есть выходит из комнаты. Бабка-то вся прозрачная, ну настоящее привидение.

Я думаю, что сплю, наверное, еще и глаза скосил в сторону, а на плече, в том месте, за которое меня трясли, куртка смялась вся. Я сам себя ущипнул крепко так, больно стало, ну и понял, что не сплю я вовсе. А бабка-то к двери подошла, дверь открыла и вышла, хлопнув дверью.

Борис Майков громко сглотнул, протянул руку к графину, налил воды в стакан и залпом выпил.

– А на следующий день все в точности повторилось, Егорыч. Точь-в-точь. Середина ночи, за плечо трясут, потом бабка выходит из комнаты. Во второй раз мне еще хуже стало. Я не трус, ты ведь знаешь, но больше я там ночевать не останусь. Пусть Вадим ночует. Он парень молодой, а я больше – ни за что.

Глаза Бориса и Вадима затуманились.

Игнатьев скептически фыркнул и возвел очи к потолку.

Ох и непросто с трудовым коллективом ладить. Хочется послать все к черту, надоело.

В этот момент Валерия просунула голову в дверь и, умильно улыбаясь, проворковала: «Илларион Егорыч, я липецкий факс нашла, вам принести?»

– Лерунчик мой, ты видишь, что я занят, позже, ласточка, позже.

«Увольнять, срочно увольнять, надоела безумно».

Игнатьев состроил козу и погрозил секретарше.

Плотно застряв в узком проеме двери, Валерия все-таки ухитрилась кокетливо повести плечиком, затем захихикала и наконец скрылась из вида. Гегемоны переглянулись, и неопределенный туман в их глазах стал еще гуще.

«Будем строить мужиков». Игнатьев хлопнул рукой по столу.

– Ты ведь знаешь, Борис, монтировать оборудование можно только после окончания рабочего дня с восьми часов вечера до утра, а вы за два дня не справились, значит, поработать еще придется в ночную смену. А относительно привидений… Может, ты пил, а, Борис?

– Клянусь, Егорыч, я ведь в рот не беру. Нельзя мне сейчас. Зашитый я. Ты вот хоть у Вадима спроси.

Илларион вопросительно взглянул на Козулина. Тот пожал плечами.

– Не, не пили мы, Илларион, даже пива не пили. Торопились очень, вкалывали и все равно не успели. И я там тоже ночевать не останусь. Мы ведь с охраной поговорили, а мужики-то нам такого порассказали, волосы – дыбом.

– И что же такое они вам порассказали, интересно?

– Они там по сменам дежурят, по двое человек в смену. И каждую ночь не спят, потому как в середине ночи слышат громкие, отчетливые звуки, будто ходит кто-то на втором этаже. И двери хлопают и хлопают. Они наверх-то поднимаются, а там – никого и тишина.

– Ну да, и мертвые с косами стоят. – Илларион покачал головой. – Так, ладно, мужики. Сегодня надо кровь из носу все доделать, сроки все вышли. Как хотите, а закончить надо сегодня.

– Так мы что, мы закончим сегодня, Егорыч, ты даже в голову не бери. Остались-то пустяки. Успеем до ночи. Ночевать там не будем. Ну, пойдем мы, Егорыч. Есть указания?