— Так расскажите, что же в письме? — не утерпела Люся.

— Пять дней они работали и с большим трудом расшифровали. Мало того, что все расплылось, — почерк оказался исключительно неразборчивый. Автор письма находился в крайнем волнении — так мне объяснили в институте.

— Читайте, читайте! — запросили самые нетерпеливые. Прошмыгнул Тычинка и, ни с кем не здороваясь, потихоньку уселся в уголочке.

Вот уж кого я никак не ожидал увидеть у себя! После нашествия изыскателей, после ужасов, пережитых Розой Петровной, я думал, он три года не будет со мной разговаривать.

Пока Номер Первый полез за платком, пока протер очки, пока платок спрятал, надел очки на нос, прошло еще две томительные минуты. Вот что он нам прочитал:

Мы долго молчали, ожидая продолжения.

— И все письмо? — спросила Люся.

— Все, — ответил Номер Первый.

Я задумался. Я ровно ничего не понял. Такие запутанные истории встречаются только в очень толстых шпионских романах.

— Под словом «вещь» разумеют любой предмет мужского, женского или среднего рода, — глубокомысленно изрекла Магдалина Харитоновна.

— Эта спрятанная вещь несомненно чрезвычайно ценная, раз о ней вспоминают в минуты расставания навеки, — осторожно заметил Тычинка.

— Это кольцо, — предположила Магдалина Харитоновна.

— Это ружье! — выпалил Витя Перец.

— Нет, это портрет! — Люся порывисто вскочила.

— Прощальное письмо адресовано Ирине Загвоздецкой. Это факт бесспорный. Вспомните альбом. А кто же Егор? Не тот ли ученик академии, которого полковник Загвоздецкий вызывал из Петербурга? — неуверенно высказал свое мнение Номер Первый.

— Ключ в наших руках. Попытаемся начать не с Егора, а с Прохора. — Тычинка порывисто схватил Номера Первого за руку. — Вы живете в Любце всю жизнь. Зачастую из поколения в поколение новорожденных младенцев называют в честь их отцов и дедов. Припомните-ка, не проживает ли в данный момент в Любце какой-либо Прохор или Прохорович?

В это время в дверь постучали. Вошла Роза Петровна. Тычинка сделал нетерпеливый жест ладошкой.

— Ванюшечка, иди ужинать!

— Оставь меня в покое! Не мешай! — гаркнул он. Несчастная ухватилась за косяк двери, собираясь, кажется, упасть в обморок, и молча исчезла.

Я просто опешил: мой милый сосед — аккуратнейший, уравновешенный Тычинка, отказался от ужина в девять тридцать да еще прикрикнул на свою супругу!

— Так не припомните? — Тычинка продолжал теребить Номера Первого.

— Не помню, ни одного Прохора не помню, — ударял себя по лысине тот. Его покрасневшее, надутое лицо выражало крайнее напряжение.

— Можно, конечно, перелистать старые метрические книги… — размышлял Тычинка, — выбрать всех Прохоров, родившихся в Любце за двадцать… нет, мало — за тридцать лет.

— Это адский труд. Так мы всю жизнь проищем! — простонал Номер Первый.

— Можно мне сказать? — Витя Большой встал и тряхнул чубом. — Номер Седьмой, когда мы к нему приехали на пароходе, дал нам синенькую книжечку, — начал он, заметно волнуясь.

— Какую такую книжечку? — презрительно поморщился Тычинка.

— «Указатель селений и жителей уездов Московской губернии. Справочник 1852 года», — отчеканил Витя Большой.

— Ах да, есть такой справочник, — снисходительно улыбаясь, сказал Тычинка. — Вы, молодой человек, проявляете способности к историческим изысканиям.

Витя Большой сел, сияя от счастья.

— Возьмите! — Соня быстро выбрала из книжного шкафа томик и передала его Номеру Первому.

Тот вскочил, схватил синенькую книжечку и начал быстро-быстро листать ее:

— Вот, вот! «Любецкий уезд. Краткая история города. Список чиновников и должностных лиц по городу и уезду. Городничий, секретарь, городской голова, судья, столоначальник, приходорасходчик…» Нет Прохоров! «Особы, проживающие в городе и селениях Любецкого уезда…» Опять ни одного Прохора! «Фабрики и заводы. Фабрика жилетных материй купчихи Белянкиной. Фабрика азиатских платков купца третьей гильдии Нашивочникова Прохора Андреевича…» Слышите, Прохора! Это имя не очень часто встречается. Несомненно он!

— Предположим, что он, — уныло поправил Тычинка.

— Нашивочников — старинная любецкая фамилия. Сейчас несколько семейств осталось, — заметил Номер Первый.

— А возможно, кое-кто уехал? — выпытывал Тычинка.

— Иные уехали. Иван Павлович на Камчатке крабов ловит.

Петр Харитонович в Афганистане в нашем посольстве, Семен Петрович как будто в Москве, еще двое в Донбассе, а есть такие, которые уехали совершенно неизвестно куда. Один из них даже изыскателем прозывался. Но куда он делся, честное слово, не знаю.

— Но неужели портрет может очутиться в Афганистане или на Камчатке? — с отчаянием воскликнула Люся.

— Тише, девушка, тише! В исторических изысканиях нужно величайшее терпение, — утешал или, наоборот, огорчал ее Тычинка. — Вы не забудьте, рано еще портрет искать. О портрете мы пока не знаем ничего. Мы только пытаемся нащупать сведения о какой-то вещи, переданной сто с лишним лет назад на хранение неизвестным Егором неизвестному Прохору.

— Уравнение с пятью неизвестными, — вздохнула Магдалина Харитоновна.

— Ну-с, — опять обратился Тычинка к Номеру Первому, — предположим, что эта неизвестная вещь и по сей день действительно находится у кого-либо из Нашивочниковых, проживающих в настоящий момент в Любце.

— Просто не представляю, — разводил руками Номер Первый, — один — агроном в совхозе, другой — бухгалтер в банке, третий — сапожник, четвертый…

— У внука может оказаться другая фамилия, — нерешительно вставила Магдалина Харитоновна.

— Обычно в старое время дома переходили от отца к сыну, реже — ; к дочери, — возразил Тычинка, — а дочерям давали приданое. Если это портрет, мне кажется, он в приданое не годился.

— А если это кольцо или брошка, любой отец подарит эту драгоценность только дочери, — возразила Магдалина Харитоновна.

Тычинка не обратил никакого внимания на ее слова.

«Нет, с этими поисками мы зашли в какой-то тупик. Вот так загвоздка! — думал я. — Нашивочников, Нашивочников», — бормотал я про себя. Эта не совсем обычная длинная фамилия все время вертелась у меня на языке. Как ни странно, она мне была почему-то удивительно знакома. Откуда? Может, кто-либо из моих юных пациентов? Нет, нет! Я закрыл глаза, мне ясно представилась четкая надпись высокими худосочными буквами: «Нашивочников». Я посмотрел на Соню, сидевшую напротив. Она уставилась в одну точку, нахмурилась и сосредоточенно что-то шептала.

— Краткие выводы. — Тычинка глубокомысленно приставил пальцы ко лбу. — Владелец Любецкой фабрики азиатских платков из справочника 1852 года, купец третьей гильдии Прохор Андреевич Нашивочников, и некий Прохор, у которого за четырнадцать лет до того, в 1838 году, то есть, заметьте, в год смерти Ирины Загвоздецкой, некий Егор спрятал неизвестную вещь, возможно, одно и то же лицо. Если это не так, я на сегодняшний день не представляю, какими путями продолжать поиски. Еще предположение: эта вещь, видимо, осталась у внуков или правнуков, носящих фамилию Нашивочниковы. Конечно, все это догадки, но отчего же вам не пойти к тому правнуку, который живет в Москве? Ведь это отнимет у вас не более двух часов. Кстати, имеются некоторые шансы, что эта неизвестная вещь действительно портрет.

Все изыскатели решили завтра же с утра отыскать этого самого Семена Петровича, а затем пойти к Номеру Шестому — художнику Иллариону, — познакомиться с ним и пригласить его в нашу компанию изыскателей.

— А теперь садитесь пить чай, — решительно сказала мама.