— Я позабочусь о том, чтобы Варрена достойно наградили, — согласился маркграф.

«Надеюсь, он и правда имеет в виду именно это, — подумал Леон. — Как бы не прирезали мессира Варрена в темном коридоре — за излишнее рвение».

— Не стоит вводить в расходы вашу светлость. Мы сами готовы щедро отблагодарить мессира Варрена, — вмешался Берг. — Жизнь дорого стоит.

— Особенно жизнь терранского амбассадора, — рассеянно заметил Ансард.

— Мы были бы рады послушать чудесную историю ваших странствий и чудесного спасения, милорд Леон, — сказал маркграф. — Говорят, вам есть что рассказать.

— Воистину, — Леон вновь поклонился, на этот раз не так глубоко, — Срединные земли полны чудесами. Мой менестрель готов поведать вашим светлостям удивительную историю.

— Ваш менестрель?

— Оруженосец и менестрель. Если вы позволите представить вам его… А заодно я хотел бы, чтобы перед ее светлостью предстала благородная девица, каковую я спас во время своих удивительных странствий…

— Отчего же, — рассеянно проговорила маркграфиня. Видимо, ее мысли были заняты чем-то другим.

— Просите, — велел маркграф. Леон хлопнул в ладоши, и Айльф, все это время выжидавший за портьерой, влетел в комнату. В руках у нeгo была лютня с коротким грифом — и где он ее раздобыл, удивился Леон. Стянул у какого-то пажа? Лихо опустившись на одно колено, Айльф сорвал со струн первый торжественный аккорд. Сорейль, точно повинуясь звукам музыки, медленно вошла в зал и склонилась в глубоком реверансе.

— Так, значит, это и есть ваша благородная девица, — графиня задумчиво поглядела на полупрозрачную Сорейль, — а она очень мила, эта девочка…

— Итак, я поведаю вам удивительную и долгую историю, господа мои… — задушевно и мелодично повел свою тему Айльф.

Маркграф неожиданно оперся руками о подлокотники и резко поднялся со своего резного кресла.

— Полагаю, — сказал он, — это развлечет ее светлость. Вас же приглашаю пройти в мой кабинет, амбассадоры. Нам есть о чем поговорить.

Ансард тоже поднялся и последовал за своим светлейшим родственником. Леон так и не понял, относилось ли это приглашение к нему тоже или он сам напросился. Секретарь, который все это время, стоя за креслом, не сводил глаз с маркграфа, тоже сделал было шаг следом, но маркграф остановил его движением руки:

— Нет-нет, вы свободны. Святой отец справится с вашими обязанностями не хуже вас, если потребуется…

Маленький священник поспешно кивнул.

«Ну вот, — подумал Берг, — пошло-поехало…»

Они пришли в примыкающий к гобеленовому залу кабинет. Из зала доносилось треньканье лютни, сопровождаемое высоким голосом Айльфа.

Маркграф присел в кресло, Ансард рядом — на невысокий табурет с массивными ножками, а святой отец пристроился у конторки. Резная тяжелая скамья мореного дерева располагалась у противоположной стены. Она была ниже кресла, так что сидящие на ней автоматически были вынуждены смотреть на его светлость снизу вверх.

— Садитесь, амбассадоры, — пригласил маркграф. «Вероятно, — подумал Леон, — владетель Солера с радостью ограничился бы совершенно приватной беседой с одним из нас, но до сих пор не сумел разобраться в степени обоюдного влияния». Его светлость не без основания полагал, что главный тут Берг, но лишь полагал — в Корпусе отношения между начальником и подчиненным строились на слишком неявных различиях. Да и не был Берг начальником Леона в прямом смысле этого слова — он был куратором миссии, а это уж и вовсе дело деликатное.

Они уселись на скамью, изукрашенные края которой больно врезались в ляжки.

Тут поневоле будешь лаконичным. Леон гадал — так было задумано или случайно получилось?

Берг, казалось, не снисходивший к столь мелким неудобствам, застыл на скамье как статуя, вежливо выжидая…

— Когда ваша милость, амбассадор Берг, прибыли в Солер со своим спутником, я полагал, что вам прежде всего надлежит тут освоиться, — начал маркграф. — У меня сложилось впечатление, что вы и сами стремитесь попервоначалу познакомиться с нашими устроениями и обычаями… Но теперь, как вы сами видите, положение изменилось… А потому я хотел бы знать, насколько распространяются границы ваших полномочий?

— Весьма обширны, ваша светлость, — тут же отозвался Берг, — мы — голос Терры.

— Только ли голос?

Угу, мысленно согласился Леон, еще и глаза и уши…

— Голос, господа мои, ничего не может… голос бессилен. Мне же требуется нечто более материальное — я хочу обратиться к Терре за помощью.

Берг чуть заметно дернул уголком рта, что должно было означать: «Так я и думал».

— Сами видите, амбассадоры, что за напасти ополчились на наши земли… — Не в силах усидеть на месте, ого светлость встал и прошелся по комнате. — Уж не знаю, чем я прогневал Двоих; святой отец вот полагает, что все из-за того, что народ вернулся к древним обрядам.

Он повернулся к примасу, тот молча кивнул в подтверждение.

— Я же полагаю, — сказал маркграф, словно продолжая давний спор, — что скорее наоборот: жители вернулись к древним обрядам, поскольку сочли по своей темноте, что Двое не в силах отвести все эти беды. От отчаяния, понимаете ли.

Леон почувствовал невольное уважение к этому человеку: его светлость обладал редкой для единовластного правителя способностью смотреть на вещи с разных точек зрения.

— Вы чрезмерно снисходительны, ваша светлость, — тихонько отозвался из своего угла примас.

— Помилуйте, сударь мой, — устало сказал маркграф, — мы должны быть беспощадны к себе и к сильным мира сего. А у слабых сих разума не больше, чем у детей.

— Дети, — не менее устало заметил примас (видно, спор начался не сейчас), — нуждаются в твердой руке.

— Вы полагаете, — самым любезным тоном произнес маркграф, — что, если вы отлучите тех несчастных, что гниют под стенами города, в графстве вновь воцарятся покой и благоденствие?

Какое-то время они мерили друг друга яростными взглядами.

Потом примас вздохнул.

— Признак благорасположения Двоих, — терпеливо сказал он, — это равновесие. Жизнь и смерть, добро и зло… воздаяние и прощение… а ныне оно, это равновесие, нарушено. Значит, нас лишили божественной милости. Значит, нужно ее заслужить. Кто ж остановится перед немногими жертвами?

«Нет, но каков святой отец, — подумал Леон, — а еще толковал тут про свободу выбора…»

— Замаливать грехи — ваше дело, — отмахнулся маркграф, — мое дело — позаботиться о том, чтобы у моих подданных имелись кров и пища.

Леон взглянул на лорда Ансарда — тот молча рассматривал унизанные перстнями пальцы. Интересно, почему он молчит? Не желает вмешиваться, или ему по рангу не положено?

— Прошу прощения, амбассадоры, я отвлекся, — спохватился маркграф, — равновесие там или нет, а нам понадобится помощь со стороны.

Все понятно… Солер находится на окраине Срединных отрогов, все торговые пути перекрыты Ретрой… Орсон жаден, он сдерет с Солера три шкуры за торговые поставки, но дело даже не в этом… Сейчас он может усмотреть гораздо большую выгоду в том, чтобы перекрыть кордоны между Ретрой и Солером… В конце концов истощенное, неспособное к обороне, опустошенное эпидемиями графство свалится ему в ладони, как гнилое яблоко. Выход к морю раньше был не нужен, не важен, но теперь, когда за горизонтом замаячила богатейшая заморская Терра… Они здорово изменили своим появлением расклад сил — сами того не желая. Впрочем, не будь Терры, мало что изменилось бы — Солер так или иначе лакомый кусочек… издавна славился своими роскошными альпийскими лугами… Да еще серебряные рудники — там вполне можно возобновить добычу. Почему, интересно, сам маркграф этим не займется? Когда так прижимает, не до суеверий…

— Я принял решение вновь начать разработку рудников, — как эхо, произнес маркграф.

— Разумное решение, — вежливо отозвался Берг.

— Да… на первый взгляд. Но даже сейчас, милорды, наниматься на горные работы никто не хочет. Боятся. Пришлось использовать кандальников… Первая же партия сгинула в горе вместе с десятником.