— Это была женщина, — сказал я. — Откуда мне было знать, что это его женщина? — Это было не совсем правдой, ну да что из того?

— Как часто причиной бывает женщина, — кивнул он. — Но мне сдается, что там было нечто большее. Смерть британского офицера в Могале очень устраивала Гюля с политической точки зрения. Да-да, я вижу, как это могло быть… Но это в прошлом. — Замолчав, он задумчиво посмотрел на меня. — А теперь этот досадный инцидент в подвале. Хотелось бы, чтобы все заканчивалось таким образом. Не только для вас лично, но для всех ваших соотечественников здесь.

— А как насчет Секундара Бернса и его брата? — заявил я. — Ваши добрые слова не вернут их к жизни.

— Ужасная трагедия, — согласился он. — Я восхищался Секундаром. Позвольте выразить надежду, что виновные в его гибели подонки будут найдены и понесут заслуженную кару.

— Подонки? — вскинулся я. — Очнитесь, любезнейший, это были не бандиты, а воины Акбар-Хана. Не знаю, кто вы, и какое занимаете положение, но вы явно отстали от жизни. Убийство Бернса и разграбление Резиденции — не что иное, как начало войны. Если даже британские войска еще не вышли из военного городка, то все равно скоро будут в Кабуле, и тогда вы ответите за все!

— Думаю, вы преувеличиваете, — мягко сказал он. — Эти разговоры про воинов Акбар-Хана, скажем…

— Слушайте-ка, — прервал я его. — Не рассказывайте мне сказки. Прошлой ночью я приехал с востока: перевалы от Джагдулука и далее захвачены восставшими племенами, их там тысячи. Они теснят Сэйла и будут здесь, как только Акбару вздумается захватить Кабул, перерезать горло Шудже и занять его трон. И тогда да поможет Господь британскому гарнизону и таким лоялистам как вы, кто вздумает помогать нам, как вы помогли мне сегодня. Я пытался втолковать это Бернсу, но он поднял меня на смех. А теперь вы… — я замолчал, так как у меня пересохло в горле. Отпив глоток чая, я добавил — Впрочем, верьте — не верьте, это ваше дело.

Несколько секунд он ничего не говорил, потом заметил, что все это звучит пугающе, но я наверняка заблуждаюсь.

— Если бы все было так, как вы говорите, — заявляет он, — британцы уже давно пришли бы в движение, направляясь или в Кабул или в Бала Хиссар, где им ничего не угрожает. Не дураки же они, в конце концов.

— Вы, очевидно, не знаете Эльфи-бея, — отвечаю я. — Или этого осла Макнотена. Они не желают ничего видеть, им удобнее думать, что все идет замечательно. По их мнению, Акбар-Хан все еще скитается где-то на Гиндукуше, они не верят, что к нему примкнули все племена, готовясь изгнать англичан из Афганистана.

— Может вы и правы, — вздохнул он. — Такие разговоры ходят повсюду. А может, правы они, и опасность меньше, чем вам кажется. — Он поднялся. — Но я совершенно нерадивый хозяин: ваши раны мучают вас, вам необходим отдых, Флэшмен-хузур. Не стану утомлять вас больше. Здесь вы можете отдохнуть, а поутру мы продолжим нашу беседу, и среди прочего, обсудим, как возвратить вас в целости и сохранности вашим соотечественникам. — Он улыбнулся, подморгнув мне голубым глазом. — Нам не нужны больше такие «ошибки» со стороны горячих голов вроде Гюль-Шаха. А теперь, да пребудет с вами бог.

Я попытался протестовать, но почувствовал такую слабость, что вынужден был снова сесть. Я сказал, что очень благодарен ему за доброту и выразил намерение отблагодарить его, но в ответ он только засмеялся и повернулся к двери. Пробормотав еще несколько благодарностей, я вдруг сообразил, что до сих пор представления не имею, кто он и как мог спасти меня от Гюль-Шаха. Я задал этот вопрос, и он остановился у занавешенной двери.

— Я хозяин этого дома, — сказал он. — Близкие друзья называют меня Бакбук по причине любви к беседам. Остальные используют разные имена, кому что больше нравится. Вы можете, — он поклонился, — называть меня самым известным из моих имен: Акбар-Хан. Доброй ночи, Флэшмен-хузур, и приятного отдыха. В случае необходимости, позовите слуг, они будут поблизости.

С этими словами он вышел, предоставив мне изумленно таращиться на дверь, чувствуя себя круглым дураком.

На самом деле Акбар-Хан не вернулся ни завтра, ни даже через неделю, так что у меня оказалось много времени для размышлений. Разместили меня под плотной охраной, но со всеми удобствами: хорошо кормили и позволяли поразмяться на закрытой веранде с парой присматривающих за мной вооруженных барукзиев. Но на мои вопросы и просьбы отпустить меня никто не отвечал ни единого слова. Я не знал ничего: что происходит в Кабуле, чем заняты войска, или куда отправился Акбар-Хан? И даже ответа на самый главный вопрос: с какой целью он удерживает меня в плену?

Наконец, на восьмой день Акбар-Хан вернулся, и вид у него был щеголеватый и довольный. Отослав охрану, он поинтересовался состоянием моих ран, которые быстро заживали, спросил, хорошо ли со мной обращались и прочее, а потом сказал, что если меня интересует что-нибудь, то он готов ответить, насколько это в его силах.

Я не стал терять времени и принялся высказывать свои желания, а он слушал, улыбаясь и теребя короткую черную бороду. Потом поднял руку, прекращая поток моих излияний.

— Постойте-ка, Флэшмен-хузур. Вижу, вы похожи на человека, измученного жаждой: вас надо поить понемногу. Присаживайтесь, пейте чай и слушайте.

Я сел, а он медленно прохаживался по комнате — плотный, энергичный, в зеленом халате и шароварах, заправленных в сапоги для верховой езды. В нем, как я подметил, было что-то от денди: золотое шитье на халате, серебряное на рубашке под ним. Но меня вновь больше всего поразила скрытая сила этого человека: это было видно по осанке, по мощной грудной клетке, выглядевшей так, будто ее хозяин только что сделал глубокий вдох, и длинным, могучим рукам.

— Первое, — начал он, — я удерживаю вас, потому что вы нужны мне. Для чего — это вам предстоит узнать позже, не сегодня. Второе: в Кабуле все спокойно. Британцы сидят в военном городке, а афганцы время от времени наскакивают на них, устраивая переполох. Король Афганистана, шах Шуджа — при этих словах губы его скривились, — сидит, ничего не предпринимая, среди своих жен в Бала Хиссаре, и заклинает англичан помочь ему управиться с его непокорным народом. Кабулом правят толпы, и у каждой есть свой вожак, который уверен, что именно он выкурил англичан из столицы. Они немножко воруют, немножко грабят и немножко убивают — своих соотечественников, заметьте! — и на данный момент вполне удовлетворены. Вот вам описание ситуации, совершенно исчерпывающее. Ах, да: племена горцев, прослышав о смерти Секундара Бернса и движимые слухами о прибытии в Кабул Акбар-Хана — сына истинного правителя Дост Мохаммеда, начали стягиваться к столице. Они чуют войну и добычу. Ну вот, Флэшмен-хузур, ответы на ваши вопросы.

Ну да, ответив на полдюжины вопросов, он породил сотню других. Но одна вещь была важнее всего.

— Вы сказали, что британцы в военном городке, — воскликнул я. — Но как же смерть Бернса? Вы хотите сказать, что они ничего не предприняли в ответ?

— По сути, ничего, — говорит он. — И это большая ошибка, поскольку их бездействие было истолковано как трусость. Мы-то с вами понимаем, что это не так, но толпа в Кабуле — нет, и я опасаюсь, что это может подтолкнуть ее на еще большие безумства, чем уже случившиеся. Что ж, посмотрим. Так или иначе, это подводит меня к причине визита, нанесенного вам мной сегодня — если не считать желания узнать о состоянии вашего здоровья. — И он снова улыбнулся своей заразительной улыбкой, так похожей на насмешливую, но которая все равно нравилась мне. — Вы, конечно, понимаете, что удовлетворив ваше любопытство, я в свою очередь хотел бы задать несколько вопросов и получить на них ответ?

— Ну так спрашивайте, — ответил я, насторожившись.

— Вы во время нашей первой встречи обронили, или, по крайней мере, дали понять, что Эльфистан-сагиб и Маклотен-сагиб… Как бы это сказать?… Не слишком умные люди… Это вы всерьез?

— Эльфинстон-сагиб и Макнотен-сагиб, — говорю я, — пара законченных идиотов, об этом вам скажет любой на базаре.