Степа. Да ведь я буду служить, а не он. Он служил же.
Лизанька. Да, но он говорит, что он не то что не даст денег, а не может участвовать в деле, противном его убеждениям.
Степа. Никаких тут нет убеждений, а надо служить, вот и все.
Лизанька. Я только сказала, чтò я слышала.
Степа. Я знаю, ты во всем согласна с папà. Тетя, вы знаете, Лиза совсем во всем на стороне папà.
Лизанька. Что справедливо…
Александра Ивановна. Да уж это я знаю, что Лиза всегда на стороне всякой глупости. Она чует, где глупость. Elle flaire cela de loin.[60]
Явление восьмое
Te же и Ваня.
Вбегает Ваня в красной рубахе, с собаками, с телеграммой.
Ваня (к Любе). Угадай, кто приезжает?
Люба. Нечего угадывать кто. Давай телеграмму. (Тянется. Ваня не дает.)
Ваня. Не дам и не скажу. Тот, от кого ты покраснеешь.
Люба. Глупости! От кого телеграмма?
Ваня. Вот и покраснела, покраснела. Тетя Алина, правда, покраснела?
Люба. Какие глупости! От кого? Тетя Алина, от кого?
Александра Ивановна. Черемшановы.
Люба. А-а!
Ваня. То-то! — А! А отчего краснеешь?
Люба. Тетя, покажите телеграмму. (Читает.) «Будем с почтовым трое. Черемшановы». Значит, княгиня, Борис и Тоня. Ну что ж, я очень рада.
Ваня. То-то очень рада! Степа, смотри, как покраснела.
Степа. Ну полно приставать, все одно и то же.
Ваня. Да, оттого, что и ты за Тоней приударяешь. Так уж вы киньте жребий, а то нельзя брату на сестре а сестре за брата.
Степа. Полно врать. Лучше не трогай. Сколько раз тебе говорили.
Лизанька. Да если с почтовым, так они сейчас приедут.
Люба. И то правда. Так мы не пойдем.
Входит Петр Семенович с папиросами.
Явление девятое
Те же и Петр Семенович.
Люба. Дядя Петя, так мы не пойдем.
Петр Семенович. А что?
Люба. Черемшановы сейчас приезжают. Лучше сыграем пока один сет в теннис. Степа, будешь?
Степа. Пожалуй.
Люба. Я с Ваней против тебя с Лизанькой. Согласны? Так я пойду шары возьму и ребят приведу. (Уходит.)
Явление десятое
Те же, без Любы.
Петр Семенович. Ну, вот и остался.
Священник (хочет уходить). Мое почтение!
Александра Ивановна. Нет, подождите, батюшка, мне хочется поговорить с вами. Да и Николай Иванович подъедет.
Священник (садится и опять закуривает). Может быть, долго?
Александра Ивановна. Да вот кто-то подъехал. Должно быть, он.
Петр Семенович. Какая же это Черемшанова? Неужели урожденная Голицына?
Александра Ивановна. Ну да. Та самая Черемшанова, которая жила в Риме с теткой.
Петр Семенович. Вот рад буду увидать. Не видались с Рима, когда она пела со мной дуэты. Премило пела. Ведь у нее двое детей, кажется?
Александра Ивановна. Да она с ними и приезжает.
Петр Семенович. Я не знал, что они так близки с Сарынцевыми.
Александра Ивановна. Не близки, а они жили вместе прошлого года за границей. И мне кажется, что la princesse a des vues sur Louba pour son fils. C'est une fine mouche, elle flaire une jolie dot.[61]
Петр Семенович. Да ведь Черемшановы сами были богаты.
Александра Ивановна. Были. Князь жив, но промотал все и спился с кругу. Она подавала на высочайшее имя и спасла кое-какие крохи и оставила его. Но зато прекрасно воспитала детей. Il faut lui rendre cette justice.[62] Дочь прекрасная музыкантша, а сын кончил университет и очень мил. Только Маша, я думаю, не очень рада. Некстати теперь ей гости. А вот и Nicolas.
Входит Николай Иванович.
Явление одиннадцатое
Те же и Николай Иванович.
Николай Иванович. Здравствуй, Алина, Петр Семенович. А (к священнику), Василий Никанорович! (Здоровается.)
Александра Ивановна. Кофе есть еще. Налить? Немного холоден, но можно подогреть. (Звонит.)
Николай Иванович. Нет, благодарствуй. Я поел. А где Маша?
Александра Ивановна. Кормит.
Николай Иванович. И здорова?
Александра Ивановна. Ничего. Что ж, ты сделал свои дела?
Николай Иванович. Сделал, да. Впрочем, если есть чай или кофей, дай. (К священнику.) А, принесли книгу. Прочли? А я всю дорогу об вас думал.
Входит лакей, здоровается, Николай Иванович подает ему руку. Александра Ивановна пожимает плечами и переглядывается с мужем.
Явление двенадцатое
Те же и лакей.
Александра Ивановна. Подогрейте, пожалуйста, самовар.
Николай Иванович. Не надо, Алина. Я не хочу, а если захочу, то и так выпью.
Явление тринадцатое
Те же и Мисси.
Мисси (увидев отца, прибегает с крокета и вешается ему на шею). Папа, пойдем со мной.
Николай Иванович (лаская ее). Сейчас, сейчас, дай поем. Иди играй, я приду.
Явление четырнадцатое
Те же, без Мисси.
Александра Ивановна. Что же, на съезде обвинили крестьян?
Николай Иванович садится за стол, жадно пьет чай и ест. Что же, обвинили?
Николай Иванович. Да, обвинили, да они и сами признались. (К священнику.) Я думал, что Ренан для вас малоубедителен…
Александра Ивановна. Но ты не согласился с решением?
Николай Иванович (досадливо). Разумеется, не согласился. (К священнику.) Вопрос для вас ведь не в божественности Христа и не в истории христианства, а в церкви…
Александра Ивановна. То есть как же: они признались, et vous leur avez donné un démenti.[63] Они не украли, а взяли
Николаи Иванович (начинает говорить священнику, решительно оборачивается к Александре Ивановне). Алина, голубушка, не преследуй меня шпильками и намеками.
Александра Ивановна. Да я нисколько…
Николай Иванович. А если хочешь серьезно знать, почему я не могу судиться с крестьянами за срубленный ими и нужный им лес…
Александра Ивановна. Я думаю, им и самовар этот нужен…
Николай Иванович. Так если ты хочешь, чтобы я тебе сказал, почему я не могу допустить, чтобы эти люди сидели в тюрьме и были разорены из-за того, что они срубили десять деревьев в лесу, который считается моим…
Александра Ивановна. Считается всеми.
Петр Семенович. Ну, опять споры. Пойду лучше с собаками в сад. (Сходит с террасы.)
Николай Иванович. Даже если бы и считать, чего я никак не могу, что этот лес мой, то у нас девятьсот десятин леса, на десятине около пятисот деревьев, стало быть четыреста пятьдесят тысяч (так, кажется?) деревьев. Они срубили десять, то есть одну сорокапятитысячную часть, — ну стоит ли, можно ли из-за этого оторвать человека от семьи и посадить в острог?
Степа. Да, но если не взыскивать за эту одну сорокапятитысячную, то очень скоро все 44999/45000 будут тоже срублены.
Николай Иванович. Да это я только для тети сказал, а в сущности, я никакого права не имею на этот лес — земля принадлежит всем, то есть не может принадлежать никому. А труда мы на эту землю не положили никакого.
Степа. Нет, ты сделал сбережения, караулил.
Николай Иванович. Каким путем я приобрел эти сбережения? И караулил лес я не сам… Ну, да этого нельзя доказать, если человек не чувствует стыда за то, что он прибьет другого.
