– Твоя шлюха мертва, Генри Кортни! Мертва, как и твой ублюдок отец. Сэм Боуэлз убил их обоих. Покойся в мире, кровавый капитан Кортни, и вспоминай меня в своих молитвах. Я тот, кого ты никогда не забудешь.

– Это всего лишь небольшой порез. Принцесса сильная и смелая девушка. Она будет жить, – сказал Хэл Сэму Боуэлзу. – А умрешь ты, Сэм Боуэлз.

Он сделал знак морякам, державшим конец веревки, и они начали отходить, дружно шлепая босыми ногами по палубе.

За мгновение до того, как веревка натянулась и сдавила ему горло, Сэм Боуэлз снова крикнул:

– Получше взгляни на лезвие, которое порезало твою непотребную девку, капитан. Думай о Сэме Боуэлзе, когда коснешься его острия.

Веревка перехватила ему горло и подняла в воздух, и следующие слова умерли, не дойдя до губ.

Экипаж выл по-волчьи, глядя, как Сэм Боуэлз в петле поднимается в воздух, а палуба «Золотого куста» уходит вниз. Он сучил ногами так, что кандалы звенели, как колокольчики на санях.

Он еще дергался, когда его шея прижалась к блоку на конце реи высоко над палубой.

– Пусть висит всю ночь, – приказал Нед Тайлер. – Утром срежем и бросим его акулам.

Он наклонился, поднял стилет с палубы, куда его бросил Хэл, и его загорелое лицо посерело.

– Святая Мария, только не это!

Он снова взглянул на труп Сэма Боуэлза, качавшийся высоко над ним.

– Ты слишком легко умер. Будь ты моим пленником, я бы убивал тебя сто раз, каждый раз более мучительно.

Хэл положил Сакину на койку в капитанской каюте.

– Я хотел бы обеззаразить рану, но раскаленное железо оставит шрам. – Он наклонился, разглядывая рану. – Рана глубокая, но крови почти нет.

Он вытер руки куском чистой тряпки, которую Аболи достал из сундука в изножье кровати.

– Принеси мою сумку, – приказала Сакина, и Аболи немедленно повиновался.

Едва они остались одни, Хэл наклонился и поцеловал ее в бледную щеку.

– Ты приняла на себя бросок Сэма, – прошептал он, прижимаясь к ней лицом. – Ты рисковала ради меня своей жизнью и жизнью ребенка в твоем чреве. Это плохо, любовь моя.

– Я бы сделала то же…

Сакина замолчала, и он почувствовал, как она напрягается в его руках.

– Что с тобой, моя милая?

Он отстранился и посмотрел ей в лицо. У него на глазах из пор ее кожи начали проступать капли пота, как капельки росы на желтой розе.

– Тебе больно?

– Жжет, – прошептала она. – Жжет хуже твоего раскаленного железа.

Он быстро развернул повязку и увидел, что рана за короткое время изменилась. Рука разбухала у него на глазах, как обитающая в коралловых рифах рыба, которая раздувается в несколько раз, когда ей угрожает хищник.

Сакина подняла руку и прижала к груди. Она невольно застонала: боль заполняла ей грудь словно расплавленным свинцом.

– Не понимаю, что происходит. – Ее была крупная дрожь. – Это неестественно. Смотри, как она меняет цвет.

Хэл беспомощно смотрел, как ее рука продолжает раздуваться и покрывается алыми и пурпурными пятнами, которые постепенно поднимаются до плеча. Из раны начала сочиться вязкая желтая жидкость.

– Что мне делать? – воскликнул он.

– Не знаю, – с отчаянием ответила она. – Это превосходит мое понимание. – Судорога боли исказила ее лицо, спина выгнулась. Потом это прошло, и Сакина попросила: – Мне нужна моя сумка. Я не могу терпеть такую боль. У меня есть порошок опиумного мака.

Хэл вскочил и пробежал по каюте.

– Аболи, где ты? – крикнул он. – Принеси сумку! Быстрей!

На пороге стоял Нед Тайлер. Он что-то держал в руке, и на его лице было странное выражение.

– Капитан, я кое-что должен вам показать.

– Не сейчас. – Хэл снова крикнул: – Аболи, быстрей ко мне!

По трапу сбежал Аболи с седельными сумками.

– В чем дело, Гандвейн?

– Сакина! С ней что-то происходит. Ей нужны лекарства…

– Капитан! – Нед Тайлер отодвинул Аболи и схватил Хэла за руку. – Это не может ждать. Посмотрите на кинжал. Посмотрите на его лезвие.

Он поднял стилет, и все посмотрели на него.

– Во имя Господа! – прошептал Хэл. – Пусть это будет неправдой.

Вдоль всего лезвия тянулась узкая бороздка, заполненная черной смолистой массой, засохшей и блестящей.

– Это кинжал убийцы, – негромко сказал Нед. – Бороздка заполнена ядом.

Хэл почувствовал, как палуба уходит у него из-под ног, будто «Золотой куст» подняла высокая волна. В глазах у него потемнело.

– Не может быть, – сказал он. – Аболи, скажи, что этого не может быть.

– Будь сильным, – ответил Аболи. – Будь сильным ради нее, Гандвейн.

Он сжал руку Хэла.

Это пожатие вернуло Хэлу спокойствие, перед глазами у него прояснилось, но когда он хотел вздохнуть, словно свинцовая ладонь ужаса стиснула ему грудь.

– Я не могу без нее жить, – простонал он.

– Не давай ей знать, – сказал Аболи. – Не делай расставание для нее более тяжелым.

Хэл, не понимая, смотрел на него. Потом, с постепенным осознанием окончательного, смертельного значения этой бороздки на стальном лезвии, до него дошел смысл последней угрозы, которую выкрикнул Сэм Боуэлз, когда петля уже стискивала его горло.

– Сакина умрет, – сказал он удивленно.

– Это будет тяжелей всех прошлых битв, Гандвейн.

С огромным усилием Хэл попытался взять себя в руки.

– Не показывай ей кинжал, – сказал он Неду Тайлеру. – Иди. Выбрось эту проклятую штуку за борт.

Вернувшись к Сакине, он попытался скрыть черное отчаяние, охватившее его сердце.

– Аболи принес твои сумки. – Он снова наклонился к ней. – Расскажи, как приготовить лекарство.

– Сделай это побыстрей, – попросила она; у нее снова начались судороги. – Синяя бутылочка. Две ложки на чашку теплой воды. Не больше: это очень сильное средство.

Когда она попыталась взять чашку, ее рука сильно дрожала. Теперь Сакина могла пользоваться только одной рукой. Раненая рука раздулась и потемнела, некогда изящные пальцы так разбухли, что кожа натянулась и грозила лопнуть. Ей было трудно держать чашку, и Хэл поднес питье к ее губам и держал, пока она лихорадочно глотала настойку.

Потом Сакина с трудом легла и задергалась; простыня промокла от ее пота. Хэл лег рядом и прижал любимую к груди, пытаясь успокоить, но зная, сколь тщетны его усилия.

Немного погодя настойка мака, по-видимому, подействовала. Сакина прижалась к Хэлу и спрятала лицо у него на плече.

– Я умираю, Гандвейн.

– Не говори так, – взмолился он.

– Я знала это уже много месяцев. Видела в звездах. Поэтому и не могла ответить на твой вопрос.

– Сакина, любовь моя, я умру с тобой.

– Нет. – Голос ее зазвучал чуть решительнее. – Ты будешь жить. Я была с тобой, сколько мне было позволено. Но тебе Судьба назначила особую участь. – Она замолкла; ему даже показалось, что она впала в беспамятство, но Сакина продолжила: – Ты будешь жить. У тебя будет много сильных сыновей, и их потомки будут процветать в этих землях Африки, сделают их своими.

– Мне нужны сыновья только от тебя, – сказал он. – Ты обещала мне сына.

– Тише, любовь моя: сын, которого я рожу тебе, разобьет твое сердце.

Ее тело содрогнулось в новых ужасных конвульсиях, и она закричала от боли. Наконец, когда уже казалось, что силы ее на исходе, Сакина упала на постель и заплакала. Хэл обнимал ее и не находил слов, чтобы выразить свое горе.

Проходили часы. Склянки дважды оповестили о смене вахты. Хэл чувствовал, как слабеет Сакина; она уходила от него. Потом ее тело сотрясли несколько приступов судорог. Снова упав ему на руки, она прошептала:

– Твой сын, тот, которого я тебе обещала, родился.

Глаза ее плотно закрылись, и из-под век потекли слезы.

Он долго не мог понять ее слов. Потом со страхом откинул одеяло.

Между ее окровавленными бедрами лежала куколка, влажная, блестящая и все еще связанная к матерью канатиком пуповины. Маленькая голова сформировалась лишь наполовину, глаза никогда не откроются, а рот не будет ни сосать, ни плакать, ни смеяться. Но Хэл увидел, что это действительно мальчик.