«Государство гарантирует журналисту в связи с осуществлением им профессиональной деятельности защиту его чести, достоинства, здоровья, жизни и имущества как лицу, выполняющему общественный долг».
Ну, и много мне мой статус помог при эдаких прокурорах и судьях?
Так что я прошу суд воспользоваться своими правами, данными вам статьей 29 УПК РФ, и вынести частное постановление, в котором обратить внимание соответствующих органов и должностных лиц на массовое умышленное совершение судейско-прокурорскими работниками преступления, предусмотренного статьей 280 УК РФ, и потребовать принятия необходимых мер ко всем фигурантам этого дела, совершившим умышленные призывы к осуществлению деятельности по совершению действий, направленных на насильственное изменение основ конституционного строя и нарушение целостности Российской Федерации, подрыву безопасности Российской Федерации, возбуждение расовой, национальной и религиозной розни, связанной с насилием или призывами к насилию, унижение национального достоинства.
Повторю, весь идиотизм этой ситуации становится возможен только потому, что обвинение цинично наплевало на Конституцию, на закон «О противодействии экстремистской деятельности» и на Рекомендации Генпрокуратуры, а именно, рассматривает не наличие пропаганды в деятельности Дуброва, а законное мнение человека. И рассматривает не смысл всего текста, а вырванные из контекста отдельные слова и предложения.
А вот если бы следствие и прокуратура ввели или попробовали ввести в обвинение понятие «пропаганда», то тогда какие к вам, судье, могут быть претензии — какая пропаганда может быть в действиях следователя, прокурора, судьи или свидетеля? Но раз вы сами попираете Конституцию, раз вы по заказу лобби Израиля взялись устанавливать в России фашистский режим и наказывать за свободу слова, то тогда и ваша свобода слова наказуема!
Я не знаю, смог ли я что-либо вам объяснить, но я старался».
Писатели
После этого было зачитано и приобщено к делу заявление союза писателей России на имя председателя Савеловского районного суда Д.Г. Агамова.
«Уважаемый Давид Георгиевич! По поводу обвинения в призывах к экстремизму и суда над главным редактором газеты «Дуэль» Мухина Ю.И. Союз писателей России должен заявить следующее.
Мухин Ю.И. не является членом Союза писателей России, но мы знаем его как очень сильного публициста, а возглавляемая им газета «Дуэль» отличается свободой в выражении любых мнений.
Уголовное преследование издателей и главных редакторов за публикацию произведений, не являющихся экстремистскими на момент публикации, вводит в России цензуру в самой циничной форме, поскольку редакторы и издатели даже не будут знать, какой цензор должен дать свое разрешение на публикацию данного материала — кто должен признать, что данная рукопись не является экстремистской?
Кроме этого, суд над Ю.И. Мухиным показывает, что конституционный строй в России насильственно изменен и статья 29 Конституции России, запрещающая цензуру, уже не действует.
Данный суд вызывает у Союза писателей озабоченность. Мы полагаем покушения на Конституцию РФ недопустимыми.
С неизменным уважением, Председатель Союза писателей России, Заместитель Главы Всемирного Русского Народного Собора В.Н. Ганичев»
Моя твоя не понимай!
После этого я подал суду длинное мотивированное заявление о вызове в качестве свидетеля следователя по этому делу А.А. Баранова, из которого, для краткости, приведу только один момент.
«Возможно, суд и гособвинителя это сильно удивит, однако в 1999 году Генпрокуратура в своих Рекомендациях все еще ориентировалась на своих нормальных, честных и грамотных работников, наивно полагая, что такие в прокуратуре где-то есть, посему писала:
«Если идеи публикатора (оратора) выражены прямо, а не завуалированно, содержательный анализ вполне доступен подготовленному следователю или прокурору и не требует специальных познаний».
Логично ли это? А как же иначе? Ведь если установить, что суды, прокуратура и следователи в делах, требующих исследования подвергнутого суду текста, во всех случаях имеют право опираться только на выводы экспертов, то сами суды, прокуратура и следователи предстанут в глазах общества интеллектуальным мусором. Дебилами, не способными понять, что именно написано в текстах на современном русском языке, доступном для понимания остальному обществу безо всяких экспертов. Как тогда этим умственно-неполноценным прокурорам доверять контроль за законами, тоже являющимися текстами, написанными на русском языке?
Гособвинитель Яковлева уже неоднократно заявляла, что я не способен понять ее доказательства, как раз по этому ее доводу суд и отказал в вызове в качестве свидетеля следователя Баранова, расценив, что подсудимый, написавший всего три десятка книг и не менее тысячи статей, которые понимают сотни тысяч его читателей, сам не способен понять доказательства прокурора. Может быть, я действительно настолько глуп, что поделать.
Но оцените, кем, казалось бы, предстают судья И.В. Пустыгина и гособвинитель Н.В. Яковлева на предшествовавшем разбирательстве этого дела, после того как они запросили эксперта-лингвиста растолковать им «завуалированное» значение одного предложения, состоящего всего из двух русских слов «Смерть России!». Причем запросили дать этим двум словам толкование, относящееся к сфере права, в которой они считаются специалистами?
Поэтому вопрос к гособвинителю: какие у следствия были основания, чтобы назначать экспертизу по исследованию 290 слов простого газетного текста — конца статьи Дуброва? Для справки: статья 1 закона «О противодействии экстремистcкой деятельности» содержит в себе 400 слов. Где хоть малейшая гарантия, что вы такой длинный текст понимаете без лингвиста?
Обращаю внимания суда, что использование следствием, прокуратурой и судом экспертов-лингвистов для анализа текста без надлежащих к тому оснований немедленно вызывает вопрос — как можно доверять судье и прокурору делать суждения об исполнении или неисполнении законов, если они не способны самостоятельно понять, о чем написано в одном абзаце простой газетной статьи? Возникает и вопрос — почему в таком случае вы не вызываете в суд на рассмотрение этого дела лингвиста, чтобы он вам растолковывал, о чем я вам сейчас говорю?
И, как бы обидно не звучал вопрос о назначении лингвистических экспертиз в такой постановке, но этот вопрос сначала требуется ставить именно так.
Вот к примеру: 25 августа мой адвокат подал судье Пустыгиной ходатайство о признании недопустимым доказательства дополнительной экспертизы Коршикова. Ходатайство судом было отклонено. Почему отклонено? Потому, что ходатайство не подлежало удовлетворению по закону или потому, что судья, которому требуется лингвист для разъяснения значения 2-х слов, не смогла понять текста ходатайства адвоката, содержащего 1561 слово?
Рассмотрим подробнее этот случай. Адвокат выдвинул семь доводов нарушения УПК РФ при получении заключения Коршикова, а судья в Постановлении об отказе в этом ходатайстве рассмотрела всего три, да и то — как рассмотрела?
Адвокат пишет о грубом нарушении статьи 283 УПК РФ:
«Во-первых, нарушено требование статьи 283 УПК РФ, которая устанавливает, что и дополнительная экспертиза назначается лишь в случае наличия «…противоречий между заключениями экспертов, которые невозможно преодолеть в судебном заседании путем допроса экспертов».
У нас в деле был всего один эксперт, давший два идентичных — слово в слово — заключения, между которыми нет ни малейшего противоречия.
Эти заключения только зачитаны прокурором, сам гособвинитель никаких противоречий в этих экспертизах не усмотрел и суду о них не доложил, а стороной защиты эти экспертизы еще не исследовались в судебном заседании.
Ранее трижды заявлялись, а судом, по ходатайству прокурора, трижды отклонялись просьбы подсудимого о вызове для допроса эксперта, проводившего эти экспертизы. То есть само обвинение отказалось преодолевать мифические противоречия этих экспертиз законным путем — путем допроса эксперта.
