Наблюдения из ЛСД-терапии дают неожиданное разрешение этих несообразностей; в страхе кастрации словно под тонким биографическим наносом видна вторичная проработка гораздо более серьезной проблемы. С углублением терапевтического процесса при помощи катализирующего действия психоделических препаратов или некоторых мощных безлекарственных методов неизбежно выяснится, что страх кастрации коренится в обрезании пуповины. Значит, он является производным от фундаментальной для человеческого существования биологической и психологической травмы относящейся к жизни и смерти. Часто темы, типичные для кастрации, например, воспоминания об обрезании крайней плоти или об операции по поводу ее срастания переходят в повторное переживание обрезания пуповины. Это обычно сопровождается острой болью в пупке, которая иррадиирует в тазовую полость, пенис, яички и мочевой пузырь.[41] Симптомы часто ассоциируются со страхом смерти, удушьем и странными анатомическими изменениями. У женщин пупочный кризис обычно вызывает воспоминания об инфекциях в системе мочеиспускания, абортах и выскабливании матки. Причина взаимоналожения и смешения в перинатальном опыте ощущений пуповины и болей в мочеполовой системе заключается по-видимому в неспособности точно определить, в каком месте тазовой полости чувствуется боль; это верно вообще, а на ранних стадиях развития в особенности.

Перерезание пуповины означает окончательное отделение от материнского организма и, таким образом, является биологическим переходом фундаментальной значимости. Организм ребенка должен полностью перестроиться анатомически и физиологически; нужно создать собственные системы снабжения кислородом, выведения продуктов жизнедеятельности и переваривания пищи. Если мы признаем, что страх кастрации связан с реальным воспоминанием о биологическом событии, имеющем отношение к жизни и смерти, а не с воображаемой потерей половых органов, нам легко будет понять некоторые, иначе необъяснимые свойства этого страха, о которых уже упоминалось. Сразу ясно, почему этот страх присущ обоим полам, тесно связан с тревогой разлуки, взаимозаменим со страхом смерти и уничтожения, почему он предрасполагает к сбоям в дыхании и удушью.

Знаменитая концепция Фрейда о "зубастом влагалище" также приобретает новый смысл, когда картография выходит за рамки биографической сферы и включает перинатальные матрицы. Бессознательное представление о влагалище как об опасном органе, который может травмировать, кастрировать или убить, обсуждается в психоаналитической литературе словно абсурдная и бессмысленная фантазия наивного ребенка. А стоит лишь признать возможность того, что память о рождении сохраняется в бессознательном, это становится просто реалистичной сценкой. Роды — серьезное и потенциально опасное событие, во время родов женские половые органы убили или довели почти до смерти довольно много детей.

Для мужчин, у которых воспоминание о родовой травме расположено в самых верхних слоях бессознательного, образ влагалища как органа-убийцы настолько силен, что они не способны относиться к нему как к источнику наслаждения. Чтобы расчистить себе дорогу к женщине как объекту сексуального влечения, необходимо пережить и проработать такое травмирующее воспоминание. Женщине, психологически близкой к воспоминаниям о собственном рождении, будет трудно признать свою принадлежность к женскому полу, свою сексуальность и детородную функцию, так как для нее женственность и обладание влагалищем ассоциируются с пыткой и убийством Чтобы вполне освоиться с ролью женщины и соответствующим сексуальным поведением, необходимо проработать воспоминание о родовой травме.

3. Сексуальные вариации, отклонения и извращения. Включение перинатальной динамики в картографию бессознательных процессов дает неожиданное решение проблем, которые были настоящим бедствием для психоанализа почти с самого начала. Ключом к такому новому пониманию служит феноменология БПМ-III. матрицы, которая подразумевает тесную связь сексуального возбуждения с тревогой, физической болью, агрессией и скатологией. Именно существование садомазохизма подорвало убежденность Фрейда в главенстве принципа удовольствия в человеческой психике. Если бы стремление к удовольствию было единственным ведущим принципом и побуждающей силой в ментальной жизни, конечно было бы трудно объяснить характерное для мазохистов упорное стремление к физическим и душевным страданиям. Этот вопрос стал основным затруднением в теоретических построениях Фрейда в конце концов он был вынужден целиком изменить структуру психоанализа и включить в свою систему сомнительную концепцию инстинкта смерти, Танатоса.

Рассуждения об инстинкте смерти в связи с садомазохизмом отражали интуитивную догадку Фрейда о том, что суть этого клинического феномена заключается в релевантности жизни и смерти. Следовательно, его нельзя объяснить исходя из сравнительно тривиальных биографических ситуаций, где были тесно связаны активная агрессивность и боль. Объяснения, предложенные некоторыми психоаналитиками, сосредоточиваются на травмах и не дают поэтому убедительной модели для интерпретации глубинных садомазохистских побуждений. Примером этого служит теория Кучеры (Kucera 1959), в которой садомазохизм связывается с прорезыванием зубов, когда активные попытки ребенка укусить становится болезненными. Однако психоанализ не смог разобраться не только сочетанием активной и пассивной деструктивности в садомазохизме. но и со странным сплавом агрессивности и сексуальности. Модель перинатальных матриц дает весьма логичное объяснение наиболее интересных аспектов этого расстройства.

В процессе погружения в перинатальный опыт садистские и мазохистские переживания проявляются с большим постоянством и вполне естественным образом увязываются с определенными характеристиками рождения. В БПМ-III физическая боль, тревога и агрессивность сочетаются с сильным сексуальным возбуждением, суть и происхождение которого уже обсуждались. В памяти о рождении интроецированный натиск сил. заставляющих матку сокращаться, совпадает и чередуется с активной агрессией, направленной вовне, что означает реакцию на смертельную угрозу. Этим объясняется не только сплав сексуальности и агрессивности но и то что садизм и мазохизм суть две стороны одной медали и попа дают поэтому в одну клиническую категорию — садомазохизм.

Потребность создавать садомазохистские ситуации и экстериоризовать вышеупомянутый бессознательный комплекс переживаний может проявляться не только как симптоматичное поведение, но и как попытка перечеркнуть и интегрировать изначальное травматичное впечатление. Причина, по которой такие попытки безуспешны и не приводят к самоисцелению, заключается в отсутствии интроспекции, интуиции и осознания природы самого процесса. Индивид исполняет свой комплекс переживаний, привязывая его к внешней ситуации, вместо того чтобы разобраться во внутренней и узнать в нем разыгрывание прошлого события.

Лица, переживающие элементы БПМ-III, выказывают все типичные признаки садомазохизма, например чередование ролей страдающей жертвы и жестокого мучителя, потребность в физической зажатости и боли, взрывы особого вулканического экстаза, то есть смесь агонии и интенсивного сексуального наслаждения. Ранее уже упоминалось, что возможности для преодоления крайнего страдания и для достижения экстаза присущи по-видимому самой структуре человеческой личности — хотя наиболее ярко это проявляется у пациентов с садомазохистическими склонностями.

В некоторых предельных случаях преступной сексуальной патологии — например изнасилований, садистских убийств или некрофилии — ясно видно их перинатальное происхождение. Лица, переживающие сексуальные аспекты БПМ-III, часто сообщают о том, что эта стадия процесса рождения имеет много общего с изнасилованием. Такое сравнение весьма оправданно, если рассмотреть несколько существенных эмпирических черт, характерных для изнасилования. Для жертвы это серьезная опасность, смертельная угроза, чрезвычайная боль, телесная сдавленность, яростные попытки освободиться, сбои дыхания и навязанное сексуальное возбуждение. Переживание насильника включает резко противоположные элементы — запугивание, угрозы, причинение боли, сдавливание, удушение и принуждающее сексуальное возбуждение. То, что испытывает жертва, имеет очень много общего с переживаниями ребенка в родовом канале, насильник же экстериоризует и воплощает интроецированные силы родового канала, одновременно осуществляя своими действиями месть той, кто заменяет ему мать. Из-за сходства переживаний при изнасиловании и рождении жертва страдает от психологической травмы, которая обусловлена не только воздействием данной ситуации, но и разрушением защитных механизмов, изолирующих сознание от воспоминаний, относящихся к процессу биологического рождения. Продолжительные эмоциональные срывы, которые часто являются следствием изнасилования, вероятно связаны с прорывом в сознание перинатальных эмоций и психосоматических проявлений.