Голос Даяны спокоен. У нее выдержка хорошего разведчика. Знает она невероятно много, об еще большем догадывается, и, зуб даю, большая часть ее догадок верна, но угадать по ее лицу насколько серьезна беда — задача безнадежная.
— Не спрашивай меня. Лучше почитай последние стихи Розали. Они написаны в совершенно не свойственной ей манере. В них присутствует нечто, изначально чуждое ее характеру. И если это — влияние Города, тогда я просто не знаю, ЧТО может здесь появиться… Розали — самая живая, самая земная из нас. И меня пугает эта реакция на лунные фазы.
Я встаю. Делаю несколько шагов и, отдернув занавеску, гляжу на город, утонувший в сумерках, закрашенный мелкой штриховкой мокрых, косых струй. В комнате светло, и поэтому за окном ничего не видно. Наконец я преодолеваю себя и пытаюсь заговорить. Открываю рот. Напрягаю голосовые связки. Слова даются с мучительным трудом:
— Я чувствую тяжесть. Хочу взлететь… и словно что-то держит за ноги.
Что-то, чего мне не одолеть.
— "Хочу летать", — тихо улыбается Вивиан, — это бзик Розали. Сколько помню, ее всегда тянуло в небо. Причем спроси — зачем ей крылья, сколько ни будь вразумительного ответа не услышишь. И ведь не потому, что скрытна.
Просто она этого сама не знает. Хочу потому, что хочу.
— И, кстати, может быть в этом она права.
Таким образом разговор соскакивает с опасных рельсов на милый и безответственный интеллигентский треп. Чашки пустеют. Я собираю их на поднос и уношу в кухню. Сама. Слуги исчезают, как только разговор касается иррационального, и я их понимаю. Кому интересно слушать правду о себе? Правду о себе всякий и сам отлично знает. Я снова завариваю кофе. Кухня современная, с водопроводом и газом, так что особой возни не предвидится. Но, оказавшись перед дверью я замедляю шаг. Нет, без мысли подслушать. Просто руки заняты и я соображаю, какой ногой постучать, чтобы не уронить достоинство хозяйки дома.
— А ты вслушайся, — доносится до меня голос Вивиан, приглушенный драпировками, — ей снятся волчьи сны. С луной, ночным мраком, страхом одиночества, отрицанием высших сил и прочим "джентльменским набором".
— Думаешь, она "уходит"? — спрашивает Даяна.
— Розали?! Кто угодно, только не она. С ее-то влюбленностью в жизнь…
Из нас троих — самый невероятный кандидат. Зачем ей уходить, объясни? Я бы скорее поставила на себя, ну, в крайнем случае — на тебя. Но Розали!
— Не ты, не я, — чуть подумав, изрекает Даяна, — именно Розали. И как раз потому, что влюблена в жизнь.
Я понимаю, что ты хочешь сказать, — раздается голос Вивиан после долгой паузы, и в это время я просто не живу. Стою в напряжении, как слишком туго натянутая струна и, кажется, сейчас зазвеню или сорвусь.
— Мы с тобой выбираем пути разумом и пребываем в равновесии. А Розали — натура слишком страстная. Разум — ее враг номер один. Она борется с ним и успешно. Ее влечет тайна. «Нечто». И ей дела нет, за чем ее позвали, и чем это может закончиться. Несчастная жертва своей азартной, нерассуждающей сущности, и в этом ее беда…
— И, возможно, единственное спасение, — заканчивает Вивиан.
Довольно! Я толкаю дверь ногой, уже не заботясь о достоинстве. Я ухожу!
Надо же! Куда, позвольте спросить?!
Гнев стихает быстро. Конечно, ухожу. И знаю это. И ничего не могу поделать. Возможно, это вина крепнущего влияния Меридиана, но скорее — просто общий закон Города Дождя. Здесь возможно все (сколько можно повторять), что ты только захочешь, но НИКОГДА не произойдет то, чего ты НЕ ЖЕЛАЕШЬ. Одиннадцать часов. Поздний вечер. Серый. Подруги давно разошлись. Я не спрашиваю, уносят ли их слуги в богато украшенных портешезах или увозит в густеющую тьму самое обычное такси. А может они живут далеко и уходят пешком?
В Городе Дождя часто идет дождь. Даже когда он совсем не нужен. А уж когда нужен, он идет обязательно.
3.
Послушай, милый, не нужно слов.
Мы оба знаем их слишком много.
Есть слово «холодно», "одиноко".
Слово «огонь» и слово «любовь».
Их, верно, придумали умные люди.
Но, милый, не будем тревожить тени.
Не нужно! Слово — росток сомнений.
Не надо правды — и лжи не будет.
Его зовут Рей. По-крайней мере, сейчас. Ему так удобнее, а я не возражаю. Не все ли равно, как их зовут? Хотя, конечно, разница есть, но не существенная, и в данном, конкретном случае вполне можно на нее плюнуть. По поводу Рея у меня тоже нет никаких сомнений. Он — тари. И тари не «вызванный», а «созданный». В этом я абсолютно уверена. Еще бы! Я сама его создала. Много лет назад. Мне, конечно, нельзя было этого делать. Крайне самоуверенная попытка. И в том, что она закончилась более-менее благополучно, Арбитр усмотрел особое покровительство богов. «Тари» создают люди образованные, в годах, наполняя их знанием и богатым жизненным опытом. Либо (таких случаев мало, но бывают), тари дают жизнь совсем молодые люди, наполняя их своим вспыхнувшим гением. А зачастую и своей, в мгновение сгоревшей жизнью. Это смертельно опасный опыт. Если условия не выполнены — получается урод, калека, зомби или просто мертвец. Последний случай самый легкий (как раз в смысле последствий), хотя, конечно, если останешься жив, долго потом чувствуешь себя убийцей. Да и от тела избавиться трудно.
С Реем вышло несколько иначе. Или я тогда (еще совсем глупая девчонка), была все-таки несколько сложнее, чем обычно бывает «мадемуазель» нежного возраста", или, действительно, вмешались всемогущие боги.
Тари получил банальное тело, выдержанное в лучших традициях американских «крутых» боевиков: высокое, стройное, с развернутыми плечами и буграми мускулатуры. Вот только с цветом волос вышел прокол. Супермен получился немного рыжим. Не таким, конечно, как лисий мех, но и легкой рыжины оказалось достаточно, чтобы запечатлеть на бесстрастно-красивом мужском лице вечную усмешку.
Я уже не помню, как его звали в самом начале. Кажется, Крисом. Рецидив "Великолепной семерки". И был он, помнится, девятнадцатилетним парнем. Потом с ним произошло много метаморфоз. Он взрослел, обретал опыт, терял иллюзии, менял имена, национальность и даже "исторический коридор". Словом — жил. Не без моей, конечно, помощи, но я бы слукавила, если бы стала утверждать, что им движет моя воля. Скорее наоборот — он вел меня за собой и в последнее время я стала замечать, что ни один мой визит в Город Дождя, даже самый краткий, не обходится без Рея. Теперь его зовут Рей. И, честное слово, он сам выбрал это имя.
Рей — явление неоднозначное. Я путаюсь в догадках и неясных страхах.
Связь между нами, которая должна была оборваться еще десять лет назад, наоборот, день ото дня крепнет и начинает приобретать все более явственный «романтический» оттенок. Черт его знает, как это случилось. Создавая тари я не программировала нежные чувства к создателю. Я была еще слишком ребенком, чтобы всерьез думать о таких вещах. Разве что подсознательно. Ведь в каждой девочке уже с пеленок живет женщина. Но то, что вложено подсознанием, тари отлично умеют подавлять. Они ведь не андроиды. Обычные люди, обладающие всеми свойствами "хомо сапиэнс", в той мере, в какой это возможно в Городе Дождя. Вот только сроки их жизни разнятся от нескольких секунд до нескольких тысячелетий.
Интересно, мог бы он не являться на мой зов? Конечно, он может. Иногда он так и делает. Я зову его, мучаюсь, жду, но единственный результат — жестокая головная боль и депрессия. Но если так, значит он может и совсем разорвать нашу ненормальную «дружбу», слишком наэлектризованную подавленными желаниями. Мог бы. Но не делает этого. Почему?
Естественным результатом подобных отношений является моя обычная «человеческая» жизнь, которая с недавних пор "пошла юзом". В ней все сильнее и громче говорит предчувствие катастрофы. Но, чем больше для меня значит Рей, тем меньше — мир за Периметром.
— Здравствуй. Рад видеть.
