— Лесные духи, лесные духи!.. — бормотали они.

И лесные духи напали на них. Они были прекрасны и убивали без жалости, ибо разбойники непрошеными гостями забрели в заповедный лес. Мало кто из разбойников смел сопротивляться, красота файнов поразила их; некоторые разбойники пытались убежать, но никто не поднял руку на файна, только атаман и его подруга. Атаман разбойников не боялся ничего и никого, даже гибельная красота файнов не могла испугать его; его подруга же помнила свою старшую сестру, убитую файном, и жаждала расплатиться за ее смерть. Они сражались и убивали, и деревья стонали вокруг, провожая в царство смерти своих властителей, но тут перед ними явилась прекраснейшая девушка в серо-золотом наряде. И застыла подруга атамана, ибо узнала она свою потерянную некогда сестру, пойманную в саду за воровство.

— Майра! — вскрикнула разбойница, потягивая к ней руки, но острый кинжал вонзился в ее грудь, ибо Майра не помнила ни младшую сестру свою, ни свое прежнее имя.

Разъярился атаман, увидев смерть своей подруги. Он закричал и бросился на девушку-файна. В мгновение ока он убил ее, но и сам не ушел от ответа. Лесные духи, обозленные смертями своих сородичей, не убили его сразу, но отдали на растерзание деревьям, и говорят, что смерть атамана разбойников была долгой и мучительной.

20. Дневник-отчет К. Михайловой.

Алатороа, долина р. Флосса, день десятый.

Нельзя сказать, что я действительно спокойно спала. Я вообще не спала, я думала. Лежала и смотрела в темноту над своей головой. В палатке было душно. Посреди ночи пошел дождь. Он шуршал по тенту, а внутри было так душно и так темно, что у меня разыгралась клаустрофобия. Я расстегнула полог и вышла на улицу. Было самое темное время летней ночи. В лагере все спали. Обняв себя руками, я ходила перед палаткой взад и вперед, осторожно ступая по мокрой траве. Дождь был тихий, почти незаметный. Потом дождь кончился.

Небо на востоке посветлело. Верхушки деревьев вырисовывались на сером фоне. Я вернулась в палатку и легла поверх спального мешка, укрывшись курткой. Пахло так — водой, влагой, висевшей в воздухе, и мокрой землей, и мокрой зеленью. Неуловимые, чудные, тихие запахи. Я думала о том, что со мной твориться. Почему я чувствую, что мы здесь и впрямь — захватчики? Всем сердцем я с Кэрроном — не потому, что я люблю его, а потому, что я… я хочу, что бы Алатороа была такой, какая она есть, что бы она не стала очередной колонией землян. Да, я хочу — этого. Я хочу, чтобы нас здесь не было.

Светало. Лагерь начал постепенно просыпаться. Я лежала с откинутым пологом и смотрела. Первым из своей палатки вылез Стэнли и с полотенцем на шее отправился к реке умываться. Он помахал мне рукой, и я помахала в ответ.

Кэррон появился часа через два, когда мы уже сворачивали лагерь. Я собирала палатку, он присел рядом и стал наблюдать за моими действиями черными глазами, в которых не отражался солнечный свет. Становилось жарко, парило.

— Ты видела Тэя? — наконец, сказал Кэррон.

— Да, в Торже.

— О чем вы говорили?

Я взглянула на него. Кэррон подобрал камешек и перекатывал его в ладони.

— О тебе, — сказала я. Я и не заметила, как снова перешла на «ты». Но теперь мне и в голову не пришло бы говорить ему «вы»: передо мной был Кэррон, прежний Кэррон, усталый, похудевший, невеселый, но все же это был он.

— И что он рассказал тебе, Ра?

— Что готовилась война, — сказала я тихо, — Что ты был против. И что тебя изгнали из-за этого.

Я виновато глянула на него.

— Так он знает, — сказал Кэррон.

Я бросила штыри на землю и повернулась к нему совсем.

— Он знает, — повторил он невесело, — Значит, он знает.

— Кэр, — сказала я растеряно.

— Нет, ничего, детка.

Я не сводила глаз с его лица.

— И я не думал, что ты — знаешь, — прибавил он.

— Знаю, — сказала я.

Кэррон медленно кивнул. Лицо у него было угрюмое и странно тоскливое. Я едва не плакала, смотреть на него было невыносимо.

— Кэр… — сказала я, — Кэр…

Он отвел взгляд. Я сердито вытерла глаза и тронула его за руку.

— Я могу чем-нибудь помочь тебе? — сказала я тихо. Глупо, конечно, но я не успела прикусить язык. На лице Кэррона мелькнула улыбка и погасла. Он бросил камушек и потер этой рукой лицо.

— Улетай, — сказал он, — Когда эта экспедиция вернется в Торже?

— Через неделю.

— Улетай, Ра. Я подожду месяц, даже два. Улетай, детка, прошу тебя.

— Но я не хочу.

— А чего ты хочешь? — тихо и зло сказал он, — Усмирять Алатороа? Или меня усмирять? Не сложно ли будет? Может, я и изгнанник, но сила моя при мне…. Прости, детка…. Ра, не плачь!.. Ра!..

— Я не плачу.

— Ра…

— Я не улечу, — сказала я, — Я хотела, но — нет. Лучше я, чем кто-то другой. Понимаешь, Кэр, лучше — я, чем кто-то другой. Я сумею остановиться. Я смогу… проиграть. Другой не сможет, а я, может быть, смогу. И я, по крайней мере, не наврежу планете. Понимаешь?

Он посмотрел на меня и улыбнулся.

— Ну, что же, — сказал он, — Пусть будет так, как есть.

Угольно-черные глаза смотрели на меня с легкой грустью. Он протянул руку. Я коснулась на миг его пальцев, он сжал мою руку и тут же выпустил ее. Казалось, мы заключили какое-то соглашение — так это выглядело.

— Ты права, — сказал Кэррон тихо, — Конечно. Ты знаешь Алатороа. Ты пожалеешь ее…. А мне… хуже уже не будет.

— Кэр!.. — сказала я, едва не плача.

Он только покачал головой. Мельком улыбнувшись мне, он поднялся и отошел к другому краю поляны. А я осталась со своей палаткой. Кроме всего прочего, что между нами произошло, меня озадачил один довольно странный факт. Каждый раз, когда Кэррон до меня дотрагивался, у меня возникало странное ощущение, похожее на очень слабый электрический разряд. Нет, даже… не знаю, как его описать. Ничего подобного из детства я не помню.

Больше мы с ним не говорили. Через два часа пути мы вышли к Флоссе. Это неширокая, правда, больше, чем моя Дэ, тихая река с белесоватой известковой водой. В заводях ее растут кувшинки, кое-где в воде стоят камыши и рогоз. Долина ее очень широка, не менее пяти километров, и почти во всю ее ширь Флосса разливается в начале лета, когда ледники тают на вершинах гор Лоравэя. Сейчас, наверное, максимум половодья. Травы цветут в прозрачной воде. Вода теплая, не смотря на ночной дождь, и в самых глубоких местах едва доходит мне до колена. На другом берегу, вдалеке виднелся темный лес — Лориндол, Бесконечная роща. И за ним далеко-далеко, за высокими зеленеющими холмами Иставэда вставали голубые вершины Лоравэй. Все это — до самого Поозерья — земли файнов.

И вдруг Кэррон крикнул что-то гортанным голосом, останавливаясь. Я кинула на него быстрый испуганный взгляд: по голосу чувствовалось, что он не просто зол, он взбешен.

И в тот же миг я поняла, почему. Одного не хватало в этом пейзаже — Семи Светлых Источников. Вода источника бьет обычно на высоту пятнадцати метров, их видно отовсюду в этой долине. Но их не было.

Я побежала со всех ног туда, где были некогда Семь Светлых Источников. Я буквально не соображала, что делаю. Я бежала по воде, и сверкающие на солнце брызги заслонили от меня весь мир. Сзади вдруг раздался дружный вопль, и хлопанье крыльев пронеслось надо мной. Не я одна потеряла над собой контроль.

Я неслась изо всех сил, задыхаясь, но добежала туда, наверное, минут на десять позже Кэррона. Все же ноги мои с его крыльями не сравнить, да я и никогда не претендовала на роль хорошей бегуньи. Когда я добежала, Кэррон стоял на коленях над карстовым провалом, из которого, видимо, некогда и била вода. Голова Кэррон была опущена, и он не пошевелился, когда я подбежала.

— Что… что здесь случилось? — выговорила я, с трудом переводя дыхание.

Он не ответил. Осторожно, казалось, ласково он дотронулся до земли, погладил ее открытой ладонью. Видно было, что Кэррон не слышит и не замечает меня. Да я и сама была ошеломлена и испугана. Как зачарованная, смотрела я, как тихо Кэррон гладит землю, словно успокаивая ее. А потом я услышала, как идут все остальные.