— Что-то незаметно, чтобы вы очень расстроились, — рассмеялся Юрий.
— Что делать? — в тон ему ответил я. — Не можем же мы лишать тебя своего общества. А вот зачем они нас в бот засунули, можно только гадать. Может, чтобы на травке не подмокли.
— Шутник… — вздохнул Старадымов.
— А что, не удовлетворяют ответы? — спросил я.
— В логике не откажешь, — повел плечами Юрий, — только никак не могу от мысли одной избавиться…
— Какой такой мысли? — заинтересовался Богомил.
Юрий помедлил, словно не решался высказать свою идею, но все же ответил:
— Бестии ведут себя так, словно выполняют заданную программу…
Мне в голову тоже приходила подобная мысль, но высказать ее вслух я не решился — слишком уж все это фантастично. Недаром Богомил так удивлен.
— Ты что, подозреваешь, что это киборги?
— Может быть, биороботы, — неохотно произнес Юрий.
— Нет, — решительно возразил я, — исключено полностью. Не знаю, смогу ли я распознать киборга, но отличить биоробота от живого существа сумею при любых условиях.
— Не обижайся, — вздохнул Юрий, словно я мог обидеться.
— Да вы что, ребята! — не выдержал Богомил. — Вы что?! На Земле производство человекоподобных биороботов запрещено чуть не сто лет назад! О киборгах вообще не может быть речи: кто же пойдет на то, чтобы уродовать людей!!
Истина была прописная. Но в жизни довольно часто возникают ситуации, когда нелишне бывает напомнить банальные вещи… А Богомил продолжал:
— Да и кто будет создавать таких страшилищ со зверскими физиономиями?!
— Ну и критерии у тебя, — саркастически хмыкнул Юрий.
— Я к тому, что люди, создавая биологические машины, не стали бы программировать их на убийство, на захват подобных себе…
Возразить нечего, и мы со Старадымовым молча киваем в ответ на тираду Герова. На некоторое время устанавливается молчание, потом Юрий говорит:
— А я видел биороботов…
— Где? — удивляется Богомил.
— В дальнем космосе. Там еще используются экземпляры последней серии. Те, что уцелели. Отличные ребята…
— Вот-вот, — подхватывает Геров, — слишком многие относились к ним так же, как ты. Было даже несколько случаев, когда люди гибли, пытаясь спасти биороботов. Слишком уж они похожи на человека. Во многом именно из-за этого человекоподобные биомашины и были запрещены.
— Откуда ты все это знаешь, Богомил? — спрашиваю я.
— Из рассказа деда, — откликается Геров. — Я привез с собой кристаллозапись. Да ты, кажется, ее слышал, Юра?
— Не до конца, — покачивает головой Старадымов.
— Вот и мне никак не удается прослушать ее как следует, — говорит Богомил, — остались кое-какие воспоминания с детства. Стыд-позор… Но с тем решением я согласен полностью. Будь моя воля, я бы вообще не пошел на создание человекообразных машин. Лучше соорудить нечто неопределенное, а то как-то неприятно видеть красивое, вполне по-человечески выполненное лицо, и знать, что вместо мозгов голова его начинена электроникой, как голова Страшилы Мудрого — соломой.
Это сравнение, почерпнутое из незабываемых книжек детства, несколько сгладило напряженность спора. По губам Юрия скользнула улыбка, я тоже рассмеялся. Тем не менее Старадымов, рискуя вызвать новую дискуссию, мягко возразил:
— Почему же, создание биороботов было шагом вперед, и я не думаю, что до конца правы те, кто против их использования в мирах, населенных людьми. А что касается облика… у природы есть чему поучиться…
28. БОГОМИЛ ГЕРОВ
Спор со Старадымовым напомнил мне о фонокристалле с записью рассказа деда, и неожиданно захотелось вновь услышать его спокойный размеренный голос. Кристалл лежал у меня в кармане куртки, но ситуация была неподходящая, и я в который уже раз пообещал себе заняться им в первую же свободную минуту. При этом мелькнула, правда, мысль, что в обозримом будущем для этого вряд ли представится возможность.
Тем временем Юрий, размышляя о чем-то своем, вел бот по пеленгу, взятому датчиком УИ. Джерри тоже помалкивал, сосредоточив внимание на осмотре местности, над которой мы пролетали. Время от времени он включал трансфокатор и разглядывал изображение, появляющееся на экранчике. Один раз он попросил Старадымова остановить бот, внимательно всмотрелся в очередной видеотрофей и удовлетворенно хмыкнул:
— Взгляните-ка, ребята! Это интересно…
Я перегнулся через плечо Линекера к трансфокатору. Внизу, ловко перебираясь через упавшие стволы, двигалась огромная кошка. Видывал я в зоопарках африканских львов, так они, на мой взгляд, уступали ей в размерах раза в полтора.
— Что еще за чудо? — заинтересовался Юрий.
— Пещерный лев, — ответил Линекер, сидевший с таким гордым видом, точно именно он возродил к жизни это ископаемое.
— Тот самый? — удивился я.
Джерри молча кивнул, не отрывая глаз от экрана.
— Какой же это лев? — недоверчиво протянул Старадымов. — Ни гривы, ни кисточки на хвосте…
— И тем не менее это — пещерный лев, пантера спелеа, собственной персоной, — ответил егерь, — гривы у него, кстати, отродясь не было.
Юрий промолчал, и мы еще минут пять наблюдали за хищником. Потом бот снова двинулся с места. Я откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза. Почти сразу в ушах зазвучал голос деда. Неизвестно почему на память пришел кусок его рассказа:
«Вот говорю, говорю, а может, это никому никогда не будет интересно? Рассекретят запись, прослушают ее специалисты и закинут на дальнюю полку…
Чтобы больше не возвращаться к этим сомнениям, обращаюсь к тебе, мой маленький Богомил. Я знаю, ты смышленый мальчик, тебе будет любопытно послушать своего деда. Всегда смотри на мир наивно, как ты смотришь сейчас своими голубыми глазенками, но иногда задумывайся над тем, через что прошло человечество, прежде чем наступило наше время, время людей, не знающих зла.
Меня в шутку называли Последним Опером. Это имя придумали весельчаки из нашего отдела еще в ту пору, когда я, окончив Юридическую Школу, на вопрос шефа, почему выбрал такую отживающую профессию, заявил, что надеюсь стать последним оперативником, чем окончательно склонил его в пользу моей кандидатуры. Разумеется, последним оперативником я не стал, не так просто избавиться от отживающих профессий, однако прозвище заработал…»
Юрий негромко кашлянул, и я вернулся к действительности. Бот плыл над какой-то речушкой, а вокруг, насколько хватало чувствительности локатора, простирались сопки, тайга, снова сопки и снова тайга.
По лицам друзей нетрудно было понять, что угнетает их. Я испытывал те же чувства. На Терре да, наверняка, уже и на Земле сбились с ног в поисках нашей троицы, а мы не только не можем вернуться, но и не в состоянии даже подать знать о себе. Случай прямо-таки анекдотичный. Печально анекдотичный, и очень напоминает тот, который произошел лет семьдесят назад, когда трое подростков, начитавшись о подвигах первых экспедиций в Дальний космос, тайком ото всех соорудили нечто подобное космическому кораблю шестого поколения (применив, кстати, не одно конструктивное новшество, признанное впоследствии открытием) и отправились навстречу неизвестности. В стенах Учительских курсов исследованию и анализу этого прецедента, как примера вопиющих недоработок воспитательного процесса, был посвящен целый семинар, а бывшие беглецы, ставшие к тому времени почтенными учеными, тушуясь, рассказывали нам мельчайшие подробности побудительных мотивов своего датского поступка.
Подростков-то тогда сумели поймать, а вот как найти путь к нам? Ведь мы для землян исчезли бесследно, словно растворились, затерялись на бесконечных ступенях параллельных миров и времен.
Ничего особенного не было в том, что мы гораздо сильнее ощущали боль тех, кто безуспешно пытался вызволить нас из нельзя сказать, чтобы плохого, но все-таки чужого мира, чем переживали свою невозможность вернуться назад. Странное заключалось в другом. Никто из нас не думал о человечестве в целом. Мысли невольно сосредоточивались на душевных страданиях близких, в чьих муках концентрировалась боль многомиллиардной общины людей.
