Темный силуэт Бриллинга на фоне окна был словно вырезан ножницами и приклеен на серую бумагу. Мертвые сучья вяза за его спиной расходились во все стороны зловещей паутиной. В голове Фандорина мелькнуло: «Паук, ядовитый паук, сплел паутину, а я попался».

Лицо Бриллинга болезненно исказилось, и Эраст Петрович понял, что шеф уже довел себя до нужного градуса ожесточения и сейчас выстрелит. Неизвестно откуда возникла стремительная мысль, сразу же рассыпавшаяся на вереницу совсем коротеньких мыслишек: «герсталь» снимают с предохранителя, без этого не выстрелишь, предохранитель тугой, это полсекунды или четверть секунды, не успеть, никак не успеть…

С истошным воплем, зажмурив глаза, Эраст Петрович ринулся вперед, целя шефу головой в подбородок. Их разделяло не более пяти шагов. Щелчка предохранителя Фандорин не слышал, а выстрел прогремел уже в потолок, потому что оба – и Бриллинг, и Эраст Петрович, перелетев через низкий подоконник, ухнули в окно.

Фандорин с размаху ударился грудью о ствол сухого вяза и, ломая ветки, обдирая лицо, загрохотал вниз. От гулкого удара о землю захотелось потерять сознание, но горячий инстинкт жизни не позволил. Эраст Петрович приподнялся на четвереньки, безумно озираясь.

Шефа нигде не было. Зато у стены валялся маленький черный «герсталь». Фандорин прямо с четверенек прыгнул на него кошкой, вцепился и завертел головой во все стороны.

Но Бриллинг исчез.

Посмотреть вверх Эраст Петрович догадался, лишь услышав натужное хрипение.

Иван Францевич нелепо, неестественно завис над землей. Его начищенные штиблеты подергивались чуть выше головы Фандорина. Из-под владимирского креста, оттуда, где на крахмальной рубашке расползалось багровое пятно, высовывался острый, обломанный сук, насквозь проткнувший новоиспеченного генерала. Ужасней всего было то, что взгляд светлых глаз был устремлен прямо на Фандорина.

– Гадость…, – отчетливо произнес шеф, морщась не то от боли, не то от брезгливости. – Гадость… – И сиплым, неузнаваемым голосом выдохнул. – А-за-зель…

У Фандорина по телу пробежала ледяная волна, а Бриллинг похрипел еще с полминуты и затих.

Словно дождавшись этого момента, из-за угла зацокали копыта, заклацали колеса. Это прикатили пролетки с жандармами.

Генерал-адъютант Лаврентий Аркадьевич Мизинов, начальник Третьего отделения и шеф корпуса жандармов, потер покрасневшие от усталости глаза. Золотые аксельбанты на парадном мундире глухо звякнули. За минувшие сутки времени переодеться не было, а уж поспать – тем более. Вчера вечером нарочный выдернул Лаврентия Аркадьевича с бала по случаю тезоименитства великого князя Сергея Александровича. И началось…

Генерал с неприязнью взглянул на мальчишку, который сидел сбоку, взъерошив волосы и уткнувшись расцарапанным носом в бумаги. Две ночи не спал, а свеж, как ярославский огурчик. И ведет себя так, будто всю жизнь просидел в высоких кабинетах. Ладно, пусть колдует. Но каков Бриллинг! Это просто в голове не укладывается!

– Что, Фандорин, долго еще? Или вас опять какая-нибудь «идея» отвлекла? – строго спросил генерал, чувствуя, что после бессонной ночи и утомительного дня у него самого больше никаких идей появиться уже не может.

– Щас, ваше высокопревосходительство, щас, – пробормотал молокосос. – Еще пять записей осталось. Я ведь предупреждал, что список может быть зашифрован. Видите, какой шифр хитрый, половину букв не разгадали, а я тоже всех, кто там был, не помню… Ага, это у нас почт-директор из Дании, вот это кто. Так, а тут что? Первая буква не расшифрована – крестик, вторая тоже крестик, третья и четвертая – два m, потом опять крестик, потом n, потом d под вопросом, и последние две пропущены. Получается ++MM+ND(?)++.

– Чушь какая-то, – вздохнул Лаврентий Аркадьевич. – А Бриллинг в два счета догадался бы. Так вы уверены, что это был не приступ безумия? Невозможно представить, чтобы…

– Совершенно уверен, ваше высокопревосходительство, – уже в который раз сказал Эраст Петрович. – И я явственно слышал, как он сказал «Азазель». Стоп! Вспомнил! У Бежецкой в списке был какой-то commander. Надо полагать, это он.

– Commander – это чин в британском и американском флотах, – пояснил генерал. – Соответствует нашему капитану второго ранга. – Он сердито прошелся по комнате. – Азазель, Азазель, что еще за Азазель такой на нашу голову! Ведь получается, что мы ничегошеньки про него не знаем! Московскому расследованию Бриллинга грош цена! Поди, все вздор, фикция, враки – и террористы, и покушение на цесаревича! Убирал концы, получается? Подсунул нам каких-то мертвецов! Или вправду кого-то из дурачков-нигилистов подставил? С него станется – это был очень, очень способный человек… Проклятье, но где же результаты обыска? Уже сутки копаются!

Дверь тихонечко приоткрылась, в щель сунулась постная, тощая физиономия в золотых очках.

– Ваше высокопревосходительство, ротмистр Белозеров.

– Ну наконец-то! Легок на помине! Пусть войдет.

В кабинет, устало щурясь, вошел немолодой жандармский офицер, которого Эраст Петрович накануне уже видел в доме Каннингема.

– Есть, ваше высокопревосходительство, нашли, – негромко доложил он. – Весь дом и сад поделили на квадраты, все перерыли, все прочесали – ноль. Тогда агент Эйлензон, отменного нюха сыщик, догадался в подвале эстерната стеночки простукать. И что вы думаете, Лаврентий Аркадьевич? Обнаружилась потайная ниша, вроде фотографической лаборатории, а в ней двадцать ящиков, в каждом примерно по двести карточек. Шифр странный, вроде иероглифов, совсем не такой, как был в письме. Я распорядился, чтобы ящики перевезли сюда. Поднял весь шифровальный отдел, сейчас приступят к работе.

– Молодцом, Белозеров, молодцом, – похвалил подобревший генерал. – А этого, с нюхом, представьте к награде. Ну-с, наведаемся в шифровальный. Пойдемте, Фандорин, вам ведь тоже любопытно. Потом закончите, теперь не к спеху.

Поднялись на два этажа, быстро зашагали по бесконечному коридору. Свернули за угол. Навстречу бежал чиновник, махал руками.

– Беда, ваше высокопревосходительство, беда! Чернила бледнеют прямо на глазах, не поймем в чем дело!

Мизинов затрусил вперед, что совсем не шло к его грузной фигуре; золотая канитель на эполетах колыхалась наподобие крылышков мотылька. Белозеров и Фандорин непочтительно обогнали высокое начальство и первыми ворвались в высокие белые двери.

В большой комнате, сплошь занятой столами, царил переполох. С десяток чиновников метались над грудами аккуратных белых карточек, стопками разложенных по столам. Эраст Петрович схватил одну, увидел едва различимые письмена, похожие на китайские иероглифы. Прямо у него на глазах иероглифы исчезли, и карточка стала совершенно чистой.

– Что за чертовщина! – воскликнул запыхавшийся генерал. – Какие-нибудь симпатические чернила?

– Боюсь, ваше высокопревосходительство, все гораздо хуже, – сказал господин профессорского вида, разглядывая карточку на свет. – Ротмистр, вы говорили, что картотека хранилась в некоем подобии фотографического чулана?

– Так точно, – почтительно подтвердил Белозеров.

– А не припомните, какое там было освещение? Не красный фонарь?

– Совершенно верно, именно красный электрический фонарь.

– Я так и думал. Увы, Лаврентий Аркадьевич, картотека утеряна и восстановлению не поддается.

– Как так?! – закипятился генерал. – Нет уж, господин коллежский советник, вы что-нибудь придумайте. Вы мастер своего дела, вы светило…

– Но не волшебник, ваше высокопревосходительство. Очевидно, карточки обработаны специальным раствором и работать с ними возможно только при красном освещении. Теперь слой, на котором нанесены письмена, засвечен. Ловко, ничего не скажешь. Я с таким сталкиваюсь впервые.

Генерал сдвинул мохнатые брови и угрожающе засопел. В комнате стало тихо – надвигалась буря. Однако гром так и не грянул.