Этому человеку вообще не везло всю жизнь. В другой раз, например, нашел на дороге золотой браслет, усыпанный крупными драгоценными камнями. Он сначала очень обрадовался, потому что подумал, вдруг это изумруды, а изумруды очень дорогие, как раз на миллион набралось бы, но оказалось – хризолиты. Он даже зубами заскрипел, когда ювелир сообщил ему об этом.
Буквально через день идет по улице, сапфир валяется. Но он даже поднимать его не стал. Ну, на сколько может потянуть сапфир, даже если с кулак величиной? Отошел человек подальше от сапфира и не выдержал, разрыдался. «Ну и невезучий я,- плачет,- человек!»
Что правда, то правда, в везении ему судьбой было отказано. И она ему об этом издевательским способом давала понять: то янтарное ожерелье бросит на его пути, то серебряную ложку. А бумажники – с тысячью или с тремя тысячами рублей, так очень часто. Однажды он три бумажника в один день нашел, и в каждом по тысяче двести. И все три раза сердце его сначала радостно вздрагивало: вот он, миллион.
Но увы!
Несчастный человек, одним словом. Я даже не знаю, зачем о нем написал. Ведь несчастных огромное множество. Счастливых – тех единицы, о них действительно стоит писать, так как счастливость – уникальное явление. А несчастных – большинство. Ходят они толпами по планете и, что ни найдут – плачут горькими слезами.
150
Между Тиной и ее мамой снова происходит разговор. Похожий на предыдущий, но не во всем. Вот такой.
«Больше встречаться ты с ним не будешь».
«Буду».
«Не будешь. Он мне не понравился».
«Он очень хороший».
«Он неприятный, скользкий».
«Просто он вспотел. Представляешь, как он волновался, когда шел к тебе?»
«Он старый стреляный воробей. Ничуть не волновался. Шуточки и ложь. Куда ты собираешься?»
«Сама знаешь куда».
Вечер обещает быть прохладным. Тина у зеркала – надевает свой самый красивый свитер.
«Никуда ты не пойдешь»,- повторяет мама. Тина отвечает: «Я уже взрослая. Я уже сама знаю, что мне делать».
Мама выходит в соседнюю комнату и коротко плачет. «Глупости,- говорит она себе и вытирает слезы.- И ее спасу. Когда три года назад она заболела фолликулярной ангиной, я шесть ночей не отходила от нее. Соседи удивлялись моей выносливости. Когда нужно, я умею все».
Она тоже надевает свитер. Тоже красивый – только у Тины ярко-красный с синими полосками, а у мамы блекло-сиреневый и без полос, но тоже из чистой шерсти И даже, пожалуй, выше качеством.
«Я ухожу на дежурство,- говорит она, входя к Тине. – А тебя запру. Да, да, запру. Ты ведешь себя неприлично. Я вынуждена прибегнуть к крайней мере. Через месяц ты скажешь мне спасибо».
Она идет к двери. «Мамочка! – кричит Тина и бежит за нею.- Не надо! Не надо! – дверь захлопывается, дважды поворачивается ключ.- Я же обещала, он будет ждать! Не запирай меня! Не смей!»
151
Автор этих строк однажды прогуливался днем по парку и случайно услышал обрывок разговора двух тоже гуляющих мужчин средних, как и он, лет. «Погода нынче просто чудо. Такого голубого неба я с детства не видел», – это один мужчина произнес. А другой: «Я вчера в лес ходил, ягод набрал полный портфель».- «Да,- сказал первый,- лето замечательное. Но ты такая сволочь, что я не устану повторять это до конца своих дней».- «Не я сволочь,- возразил второй.- Это ты – дерьмо вонючее».
Значит, они и перед этим вели серьезный разговор с выяснением моральной стоимости каждого, и, видимо, так долго говорили на эту тему, что устали. И тогда один из них взял тайм-аут: погода, мол, нынче просто чудо, чтоб, передохнув, с новыми силами обличать собеседника.
Второй, видать, тоже обессилел: полный, говорит, портфель ягод набрал…
Автор уже неоднократно брал такого же рода тайм-ауты. Сейчас он расскажет еще одну притчу, прямого отношения к повествованию не имеющую.
152
Один дурак поднял на дороге кирпич, принес в дом и говорит: «Я нашел кирпич».- «Не нашел, а просто поднял»,- возразили ему. «А почему нельзя сказать нашел?» – спросил дурак.
«Потому что то, чего много, не может считаться найденным»,- ответили ему.
Дурак учел это и на следующий день принес в дом хрустальную вазу. «Я нашел хрустальную вазу»,- сказал он и объяснил, что ваза стояла в чьем-то открытом окне и таких больше нигде нет. «Не нашел ты ее, а украл»,- возразили дураку. «А почему нельзя сказать нашел?» – спросил он.
«Потому что то, что принадлежит другому, не может считаться найденным»,- ответили ему.
Дурак учел и это. На следующий день он принес в дом бабочку. Она била крыльями об его пальцы, но дурак держал ее крепко. «Я нашел ее на лугу,- объяснил он.- Не украл и не поднял».- «Ты ее поймал»,- возразили дураку. «А почему нельзя сказать нашел?» – спросил он.
«Потому что то, что рвется из рук, не может считаться найденным»,- ответили ему.
Дурак надел свои лучшие одежды и ушел из дому. Он вернулся через три недели с девушкой, прекрасней которой нет на свете. Она влюбленно смотрела дураку в глаза, и ресницы ее вздрагивали от восторга. «Наконец-то я нашел,- сказал дурак.- Не украл, не поднял, не поймал. Я нашел ее».- «Ты обольстил ее», – возразили дураку. «А почему нельзя сказать нашел?» – спросил он.
«Потому что то, чего добиваешься в лучших одеждах, не может считаться найденным»,- ответили ему.
Дурак надулся от умственных усилий и покраснел от досады. Он был упрям и смел, поэтому, пристегнув к поясу меч и взяв в руки копье, отправился в путь, оставив дома родственников, друзей – у дураков тоже есть друзья – и красавицу. Он не вернулся ни через месяц, ни через год. Ни через два, ни через три. Красавица сидела в углу, смежив веки, так как не на кого ей было влюбленно смотреть. На четвертый год обеспокоенные родственники и друзья – у дураков их даже больше, чем у остальных людей,- отправились на поиски. Они прошли шесть континентов и переплыли двенадцать морей, побывали в тридцати семи государствах и семидесяти трех городах. И вот на краю огромной пустыни, посреди красных песков они увидели лежащего дурака. Из груди его торчала черная стрела.
«О! – вскричали родственники и друзья.- Ты поднимал, воровал, ловил, обольщал, и вот – о, горе нам! – наконец, нашел! Смерть!»
Дурак лежал бездыханный, недвижный и немой.
«Он никогда больше не раскроет свои уста,- рыдали родственники и друзья.- Он даже не спросит нас, почему о смерти можно сказать нашел!»
«Почему о смерти можно сказать нашел?» – спросил дурак.
Родственники и друзья обрадовались, подняли дурака, отвели его домой и все началось сначала.
153
Тина распахивает окно и смотрит вниз. Внизу – лужа. Июльское солнце бросает в нее столько лучей, что отражать всех их обратно для лужи изнурительный, напряженный труд, на пределе. Лужа сверкает неистово, зло; кажется, вот-вот не выдержит, закатит истерику, будет взрыв.
Рядом с нею, на ее краю – мальчик лет двенадцати. Сверкание захлестывает его, он почти невидим. «Мальчик, – говорит Тина.- Если я попрошу тебя позвонить – позвонишь?»
Вера уехала в пионерский лагерь, Тина заперта и одинока. Больше попросить некого.
Мальчик смотрит вверх: солнце стоит над головой, Тину он не видит. Они невидимы друг для друга и разговаривают как в темноте. «Куда тебе? В «Скорую помощь?» – «В одно место. Я тебе выброшу бумажку с номером». – «И двушку выбрось. У меня нет».
Тина бросает – двушку, завернутую в листочек с номером телефона. «Подожди,- говорит она.- Я еще две выброшу, на всякий случай».- «Бросай одну»,- советует мальчик.
Она думает так: случай – это то, что бывает один раз. Значит, и монета для случая должна быть одна. «Я брошу все-таки две,- говорит Тина.- Мало ли что». Она бросает две двушки. Одну мальчик ловит из темноты солнечного сверкания на лету и потом целый день испытывает от этой нечаянной ловкости горделивое чувство, другая падает в мокрую и мягкую землю возле лужи, не катится, не подпрыгивает, а издает короткий сочный звук умелой пощечины и тут же принимается неистово сверкать – как лужа и как солнце. Теперь их трое.
