И вот увидела Тина грезы Верещагина, зависла пчела над цветком, сосущий инструмент наготове,- сядет, улетит, и нет в цветке сладости и лепестки увядают… Но не тут-то было! Верещагин не дурак, Верещагин тертый калач и крепкий орешек, Верещагина голыми руками не возьмешь, Верещагин голову в петлю не сунет, его на мякине не проведешь, за него двух небитых дадут, он собаку съел, обжегся на молоке, он теперь на куст – шалишь! – не сядет.
Одним словом, Верещагин – стреляный воробей.
А дальше события развивались так: Вера, по своему обыкновению, проворчала что-то злое, Верещагин в ответ повторил то, что уже однажды им было сказано: мол, не завидую твоему будущему мужу, Вера отреагировала так же, как и в прошлый раз: вы, мол, моего будущего мужа не троньте, не вы, мол, им станете. «Конечно,- ответил Верещагин.- Я бы тебя в жены не взял.- И шутливо прибавил: – Вот Тину взял бы, другое дело».
Жениться он никакого намерения не имел – ни на Тине, ни на ком-либо еще, но раз идет шутливый разговор, то почему бы не пошутить и так: Тину, мол, взял бы…
На что Вера ответила – Тина пока в разговоре не участвовала: «Давайте, давайте. Она пойдет. Она такая дура, что пойдет».
«Откуда ты знаешь, что пойдет?» – спросил Верещагин.
Это он продолжал шутить. Стоял посреди комнаты, улыбался и шутил, поглядывая то на Тину, то на Веру. «Что я, слепая? – сказала Вера.- Будто я не вижу, что пойдет».
«А Тина, как всегда, молчит, – заметил Верещагин. Он решил и ее втянуть в веселую беседу. И сказал: – Тина, пошли в загс».
«Она сейчас вам ответит,- сказала Вера.- Что я, не вижу, что ли, что ответит».
И точно, Тина ответила. «Идемте,- сказала.- Когда?»
Значит, так. Верещагин пошутил: пошли, мол, в загс, а Тина спросила: «Когда?»
«Сейчас»,- пошутил Верещагин.
«Идемте»,- снова сказала Тина и поднялась с дивана. Во весь рост встала. Готовая к ходьбе.
Верещагин хмыкнул, мотнул головой и сказал: «Разговорилась!» – в том смысле, что все эти дни из Тины слова невозможно было вытянуть, а тут она вдруг стала отвечать на каждый вопрос, хотя и односложно.
Вообще следует отметить странные зигзаги в поведении Тины. В день знакомства, когда они плавали на лодках, а потом ходили в театр, она была веселой и разговорчивой, но потом сильно переменилась. Может, на ее психику повлиял поступок Верещагина после спектакля, когда он внезапно ушел, не предложив встретиться снова, в результате чего она потеряла веру в себя и стала трусить, может, какая другая причина,- как бы там ни было, но в последующих встречах разговаривала почти одна Вера, Тина же робко молчала, вот только теперь, можно сказать, впервые между ею и Верещагиным возник связный, хотя и краткий, шутливый разговор.
Но тон у Тины был какой-то несоответствующий: когда человек шутит, он должен улыбаться, хихикать или подмигивать, а Тина как-то слишком всерьез, фактически даже по-деловому сказала это «Идемте»,- правда, есть шутники, у которых специально такая манера: изрекают смешнейшие вещи с совершенно серьезным, даже мрачным лицом – это, можно сказать, остряки высшей квалификации, но Тине-то откуда было взять такую квалификацию!
Одним словом, Верещагина эта серьезность напугала, и он дал задний ход, заявив: «Сегодня мне некогда. Завтра сходим».
То есть он хоть и дал задний ход, но шутить продолжал. Отступал, отстреливаясь.
Тина в ответ сказала: «Хорошо»,- опять в тоне шутника высшей квалификации, то есть без всякой улыбки.
Тут вмешалась Вера, и всю неловкость как рукой сняла. «Бросьте свои глупые шутки,- сказала она Верещагину.- Долго вы еще будете свои гадости предлагать Вы старый, а туда же, в загс. Как молодой».
Вот это был уже нормальный разговор. Какой нужен.
«Ты сама старая,- сказал Верещагин.- Ворчишь и ворчишь без конца, словно семидесятилетняя бабка».
«Представляю,- сказала Вера с нехорошим смехом.- Муж и жена – ха! Вы же не побежите!»
Верещагин поинтересовался, куда это он не побежит.
«На остановку,- объяснила Вера.- Тина будет вас умолять: родной муженек, наш троллейбус подошел, мы же опаздываем в театр, давай побежим… А вы не побежите».
«Куда мне,- согласился Верещагин сначала.- Я поплетусь.- А потом вдруг обиделся: – Интересно, почему это я не побегу?»
«Потому что из вас песок посыплется,- понятно объяснила Вера.- А Тина побежит. Помчится. Уедет в театр одна. Познакомится там с прекрасным молодым человеком… Конечно!»
Тина на эти слова никак не прореагировала. Она опять выключилась из разговора.
«А билеты у меня,- злорадно сказал Верещагин.- И плетусь себе и плетусь. А Тина с молодым человеком под дождем мокнут».
«Никакого дождя нету,- сердито сказала Вера.- Если каждый будет придумывать себе дождь, что же это получится? Мне ваши фантазии надоели – глупей не придумаешь. Помолчали бы немного, а то до такой глупости договорились – молодую девушку в загс звать. Постыдились бы».
Верещагин постыдился.
А Тина опять промолчала.
137
А на следующий день Верещагин подошел к окну. Ему вдруг вспомнился железобетонный столб, торчавший возле его дома в Порелово и описанный автором в тридцать девятой главе – он очень пожалел, что здесь нет такого, и подошел к окну посмотреть, что же здесь есть. И увидел такую красоту, что о столбе мгновенно забыл.
День близился к концу, и все предвечернее небо закрывала огромная сухая туча сизого цвета. Только у самого горизонта оставалась узкая голубая полоса, посередине которой висело солнце. Оно было не очень яркое, тяжелое, как ртуть, и светило в мир как в пещеру.
Верещагин стал любоваться этой картиной. Надежный сизый свод над головой и косые лучи солнца делали мир таким уютным и красивым, что Верещагин не мог припомнить: видел ли он еще когда-нибудь такие уют и красоту.
Словом, редкая минута. Одна из тех, когда хочется верить, что Земля действительно наилучшее место для процветания разумной жизни. Что выбор планеты кем-то когда-то был сделан правильно.
А то ведь иногда так паршиво бывает на нашей Земли что думаешь: ну, если уж на ней есть жизнь, то на других планетах и подавно.
Значит, такой момент: стоит Верещагин у окна, любуется красотой и уютом родного небесного тела, и состояние духа у него тоже великолепнейшее. «Постою еще немного и сяду за листки»,- думает он. И как бы даже видит эти листки – за спиной, там, на диване, в безобразнейшем беспорядке лежащие, смятые задом Агонова, переворошенные Тиной и Верой, истрепанные им самим. «Сейчас сяду. Сегодня что-то получится»,- думает он.
Между тем природа окрашивается в оранжевый цвет. Оранжевым становится асфальт, оранжево светятся стволы деревьев, даже листья обретают оранжевый оттенок, лишь самым молодым, поздно распустившимся листочкам удается сохранить салатную зеленоватость. И прохожие оранжевые – у кого спина, у кого лицо: кто в какую сторону идет. Веселейшим оранжевым пламенел полыхают окна домов. Мир становится таким прекрасным, что даже чересчур. С ума можно сойти.
«В такой день я горы сверну»,- думает Верещагин
«Ишь как удачно выбрали планету!» – думает он с одобрением в чей-то неведомый адрес и вдруг видит Тину.
Он с большим трудом соглашается поверить, что это Тина. Сначала он думает: если бы это была Тина, то он; шла бы с Верой. А раз без Веры, значит, не Тина.
Но потом его сознание подчиняется очевидности факта: это таки Тина. Она идет по направлению к его дому, и сердце у Верещагина вдруг подпрыгивает до самой глотки, потому что в голове возникает догадка: она выходить за него замуж идет, вчера ведь был такой разговор,- шутливый, но Тина ни разу не улыбнулась. И вот теперь идет.
Верещагин прячется за штору, боясь: Тина поднимет голову и посмотрит в его окно.
Но как все люди, имеющие четкую цель, Тина смотрит Прямо перед собой. Она идет по оранжевой улице среди Оранжевых прохожих. Верещагин не успевает заметить, оранжевая ли она сама.
