— Не беспокойся, кровать достаточно крепкая. Запомни, Джим, не ходи по ковру и убирай его на ночь. Если у тебя грязная обувь, снимай за дверью. Я нашла этот ковер в музее и не хочу его портить. У тебя есть сменная одежда?

— Только та, что на мне.

— Завтра достанем тебе новую. Твою не плохо бы постирать.

— Послушай, — в отчаянии сказал он, — может, мне лучше устроиться в парке?

— Прямо на земле?

— Ну, мне так привычнее, чем в доме. Не беспокойся, Линда, я буду рядом, если понадоблюсь тебе.

— Зачем это ты мне понадобишься?

— Тебе стоит только крикнуть меня.

— Чепуха, — твердо сказала Линда. — Ты мой гость и останешься здесь. Теперь приводи себя в порядок, а я пойду готовить ужин. Черт возьми, я забыла захватить «омаров»!

Она подала ему ужин из консервированных припасов на изысканном китайском фарфоре с датским серебряным столовым прибором. Это была типично женская еда и Майо остался голодным, когда ужин закончился, но был слишком вежлив, чтобы упомянуть об этом. Он слишком устал, чтобы придумать оправдание, уйти и пошарить где-нибудь в поисках чего-либо более существенного. Он дотащился до постели, вспомнив, что следует снять обувь, но совершенно забыв о ковре.

На следующее утро он проснулся от громкого кряканья и хлопанья крыльев. Он соскочил с кровати и подошел к окну как раз в тот момент, когда дикие утки были согнаны с пруда появлением красного шара. Майо вышел на берег пруда, потягиваясь и зевая. Линда весело закричала и поплыла к нему. Она вышла из воды. Кроме купальной шапочки, на ней не было ничего. Майо отступил, сторонясь брызг.

— Доброе утро, — сказала Линда. — Ты хорошо спал?

— Доброе утро, — ответил Майо. — Не знаю. От этой кровати у меня свело спину судорогой. А вода, должно быть, холодная. Ты вся в гусиной коже.

— Нет, вода изумительная. — Она сняла шапочку и распушила волосы. — Где полотенце? Ах, вот. Искупайся, Джим, и почувствуешь себя просто чудесно.

— Мне не нравится холодная вода.

— Не будь неженкой.

Громовой удар расколол тихое утро. Майо изумленно взглянул на чистое небо.

— Что за черт? — воскликнул он.

— Подожди, — сказала Линда.

— Похоже на ударную волну…

— Вон там! — закричала Линда, показывая на запад. — Видишь?

Один из небоскребов Западного района величественно оседал, погружаясь в себя, как складная чаша, и с него осыпалась масса кирпичей и карнизов. Обнажившиеся балки скручивались и лопались. Через несколько секунд до них донесся гул падения.

— Да, вот это зрелище, — со страхом пробормотал Майо.

— Закат и крушение Империи Города. Ты к этому привыкнешь. Окунись, Джимми. Я принесу тебе полотенце.

Она убежала в дом. Он сбросил носки и брюки, но еще стоял, согнувшись, осторожно пробуя ногой воду, когда она вернулась с огромным купальным полотенцем.

— Вода ужасно холодная, Линда, — пожаловался он.

— Разве ты не принимал холодный душ, когда был грузчиком?

— Нет, только горячий.

— Джим, если ты будешь стоять на берегу, то никогда не зайдешь в воду. Посмотри на себя, ты уже весь дрожишь. Что это за татуировка у тебя на руке?

— Что? А, да. Это питон, пятицветный. Обвивается вокруг всего запястья. Видишь? — Он с гордостью повертел рукой. — Мне сделали эту наколку в армии в Сайгоне в 1964-ом. Это питон восточного типа. Прекрасно смотрится, угу?

— Больно было?

— По правде говоря, нет. Некоторые парни были разрисованы, как китайская черепаха, чтобы пускать пыль в глаза.

— Ты был солдатом в 1964-ом?

— Верно.

— Сколько тебе тогда было?

— Двадцать.

— Значит, сейчас тебе тридцать семь?

— Пока еще тридцать шесть.

— Ты рано поседел.

— Да.

Она задумчиво разглядывала его.

— Я хочу тебе сказать, что если ты все же зайдешь в воду, то не мочи волосы.

Она убежала в дом. Майо, устыдившись своей нерешительности, все же заставил себя войти в пруд. Он стоял по грудь в воде, плеская на лицо и плечи, когда вернулась Линда. Она принесла табуретку, ножницы и расческу.

— Разве тебя сейчас не чудесно? — крикнула она.

— Нет.

Она рассмеялась.

— Ну, вылезай. Я хочу тебя подстричь.

Он выбрался из пруда, вытерся и послушно сидел на табуретке, пока она подстригала ему волосы.

— Бороду тоже, — настаивала Линда. — Я хочу, чтобы ты стал красивым.

— Она обстригла бороду, чтобы можно было побриться, осмотрела его и удовлетворенно кивнула. — Вот теперь красиво.

— Фу-у, хватит, — покраснел он.

— На печке стоит ведро горячей воды, иди побрейся. И не вздумай одеваться. После завтрака мы найдем тебе новую одежду, а затем… пианино.

— Но не могу же я ходить по улицам голышом! — шокированно воскликнул он.

— Не глупи. Кто тебя увидит? Давай пошевеливайся.

Они ехали в магазин «Эберкромби и Фитч» на углу Мэдисон и Сорок Пятой стрит. Майо скромно обернулся полотенцем. Линда сказала, что была постоянной клиенткой этого магазина и показала ему пачку торговых бланков, которые копила. Майо со скучающим видом рассматривал их, пока она снимала с него мерку. Затем она отправилась искать одежду. Он уже начал тревожиться, когда она вернулась с целой охапкой.

— Джим, я нашла чудесные лосиные мокасины, костюм «сафари», шерстяные носки, рубашки и…

— Послушай, — оборвал он ее, — ты знаешь, сколько все это стоит? Почти тысячу четыреста долларов!

— В самом деле? Примерь сначала рубашки. Они…

— О чем ты только думаешь, Линда? Зачем тебе все это тряпье?

— Носки достаточно велики?… Это тряпье? Мне все нужно.

— Да? Например… — Он пробежал взглядом по биркам. — Например, водолазная маска с плексигласовым стеклом за девять долларов девяносто пять центов? Зачем?

— Ну, я буду в ней изучать дно пруда.

— А нержавеющий сервиз на четыре персоны за тридцать девять долларов пятьдесят центов?

— Пригодится, когда мне будет лень греть воду. — Она с восхищением поглядела на него. — Ой, Джим, посмотрись в зеркало. Ты романтичен, как охотник из романа Хемингуэя.

Он покачал головой.

— Не понимаю, как ты вылезешь из долгов. Подсчитай свои расходы, Линда. Может, лучше забудем о пианино, а?

— Никогда, — твердо сказала Линда. — Меня не волнует, сколько оно стоит. Пианино — это капиталовложение жизни, и оно ценно этим.

Она была в неистовстве от возбуждения, когда они приехали в Верхний город к кинозалу Штейнвея, и помогала, и вертелась у него под ногами. Ближе к вечеру, напрягая мускулы и нарушая тишину Пятой Авеню, они водрузили пианино на приготовленное место в гостиной Линды. Майо в последний раз толкнул его, чтобы убедиться, что оно прочно стоит на ножках, и, обессиленный, опустился на пол.

— Линда! — простонал он. — Мне было бы легче идти на юг пешком.

— Джим! — Линда подбежала к нему и стала пылко обнимать. — Джим, ты ангел. С тобой все в порядке?

— Да, — проворчал он. — Отпусти меня, Линда, я не могу дышать.

— Мне даже нечем как следует тебя отблагодарить. Я мечтала об этом целую вечность. Не знаю, что смогу сделать, чтобы отплатить тебе. Все, что ты хочешь, только назови!

— Ладно, — сказал он, — ты уже подстригла меня.

— Я серьезно.

— Разве ты не научишь меня управлять машиной?

— Конечно. Как можно быстрее. Это, по крайней мере, я могу сделать.

Она села на стул, не отрывая глаз от пианино.

— Не делай много шума из ничего, — сказал он, с трудом поднимаясь на ноги. Он сел перед клавишами, смущенно улыбнулся Линде через плечо и, спотыкаясь, стал наигрывать менуэт.

Линда затаила дыхание и сидела, выпрямившись.

— Так ты играешь? — прошептала она.

— Чуть-чуть. В детстве я брал уроки музыки.

— Ты умеешь читать ноты?

— Когда-то умел.

— Можешь научить меня?

— Я думаю, да, только это трудно. Постой, есть еще одна пьеска, которую я умею играть.

И он принялся мучить «Шелест весны». Из-за расстроенного инструмента и его ошибок это было ужасно.