— Тогда, должно быть, кто-нибудь из персонала.

— Согласен.

— Женщина?

— Боже мой! Нам бы такие неприятности.

— Семейные неурядицы?

— Он холост, мистер Чайрмен.

— Честолюбие? Побудительный стимул? Может, сделаем его офицером ККК?

— Я предлагал ему это еще в первый год, сэр, и он отказался. Он хочет только работать в своей лаборатории.

— Тогда почему он не работает?

— Очевидно, у него какие-то творческие препятствия.

— Что, черт побери, с ним стряслось?

— Вот именно, черт…

— Я не понимаю.

— Понимаете.

— Нет.

— Губернатор, возьмите свои слова назад!

— Джентльмены, джентльмены, пожалуйста! Очевидно, у доктора Скиэйки личные проблемы, которые мешают его гениальности. Мы должны разрешить их для него. Предложения?

— Психиатрия?

— Не поможет без добровольного согласия. Боюсь, что он вряд ли окажет содействие. Он упрямый осел.

— Сенатор, умоляю вас! Не следует допускать такие выражения по отношению к одному из наших самых ценных сотрудников.

— Мистер Чайрмен, задача состоит в нахождении источника препятствий доктора Скиэйки.

— Согласен. Предложения?

— Ну, первым делом, следует установить двадцатичетырехчасовое наблюдение. Все ослиные… простите… докторские действия, связи, контакты…

— А в ККК?

— Я не хочу ни на что намекать, но здесь может произойти утечка, которая только враждебно настроит этого осла… доктора!

— Внешнее наблюдение?

— Да, сэр.

— Отлично. Согласен. Объявляю перерыв.

Сыскное агентство было в полном бешенстве. Через месяц оно швырнуло дело обратно ККК, не запросив ничего, кроме расходов.

— Какого дьявола вы не сказали нам сразу, что нанимаете нас для слежки за профи, мистер Чайрмен? Наши агенты не годятся для этого.

— Минутку! Что значит «профи»?

— Профессиональный ганг.

— Что?

— Ганг. Бандит. Преступник.

— Доктор Скиэйки преступник? Неплохо.

— Послушайте, мистер Чайрмен, я обрисую вам все, и вы выведете свое заключение. Идет?

— Продолжайте.

— Во всяком случае, все подробности в этом отчете. Мы приставляли двойной хвост к Скиэйки ежедневно, по его выходу из вашей конторы. Мы следовали за ним до дома. Он всегда шел домой. Агенты работали в две смены. Каждый день он заказывал ужин в «Питомнике организмов». Они проверяли посыльных, приносивших ужин. Они проверяли ужин: иногда на одну персону, иногда на две. Они проследили за некоторыми из девиц, покидавших его особняк. Все чисто. Пока все чисто, а?

— И?…

— Крах. Пару ночей в неделю он оставлял квартиру и шел в город. Он уходил около полуночи и не возвращался примерно часов до четырех утра.

— Куда он ходил?

— Этого мы не знаем, потому что он стряхивал хвост, как настоящий проф и, каковым и является. Он мотался по Коридору, как шлюха или окурок в нужнике — простите меня, — и всегда отделывался от наших людей. Я ничуть не преувеличиваю. Он умный, хитрый, быстрый, настоящий профи. Он именно профи, он слишком профессионален, чтобы Сыскное Агентство справилось с ним.

— Значит, у вас нет никакой зацепки, что он делал или с кем встречался между полуночью и четырьмя утра?

— Нет, сэр. В результате мы не получаем ничего, а вы получаете проблему. К счастью, это не наша проблема.

— Благодарю вас. Вопреки общественному мнению, в корпорации не все идиоты. ККК понимает, что отрицательный результат — тоже результат. Вам заплатят расходы и гонорар согласно договору.

— Мистер Чайрмен, я…

— Нет, нет, пожалуйста. Вы направите все свои усилия на те потерянные четыре часа. Теперь, как вы сказали, это ваша проблема.

ККК вызвала Селина Бэни. Мистер Бэни всегда настаивал, что он не психолог или психиатр. Он не хотел, чтобы его связывали с тем, что он считал самой дрянной профессией. Селин Бэни был доктором магии, точнее, он был колдуном. Он делал самые замечательные и проницательные анализы людей с психическими нарушениями не столько всякими колдовскими шабашами, пятиугольниками, заклинаниями и курениями, сколько своей выдающейся чувствительностью к людям и проницательному толкованию оных. Это, вероятно, и было колдовством.

Мистер Бэни вошел в безупречную лабораторию Блейза Скиэйки с располагающей к себе улыбкой, и доктор Скиэйки издал отчаянный, душераздирающий вопль.

— Я же велел вам стерилизоваться, прежде чем входить!

— Но я стерилизовался, доктор. Безусловно…

— Нет! Вы воняете анисом, шан-иланом, натронилатом ментола. Вы испортили мне день. Зачем?

— Доктор Скиэйки, уверяю вас, я… — Внезапно он замолчал. — О, боже мой! — простонал он. — Сегодня утром я воспользовался полотенцем жены.

Скиэйки рассмеялся и включил вентиляцию на полную мощность.

— Понятно. Это не трудно почувствовать. Давайте оставим вашу жену. Рядом у меня есть кабинет, там мы можем поговорить.

Они уселись в пустом кабинете и поглядели друг на друга. Мистер Бэни увидел приятного моложавого человека с коротко подстриженными черными волосами, маловыразительными ушами, весьма острыми скулами, узкими глазами и изящными руками, которые выдавали его с головой.

— Ну, мистер Бэни, чем могу быть вам полезен? — спросил Скиэйки, в то время, как его руки вопрошали: «Какого черта приперся надоедать мне?»

— Доктор Сикэйки, в некотором смысле я — ваш коллега. Я профессиональный доктор магии. Одной из решающих стадий моих церемоний является сжигание различных благовоний, но все они, знаете ли, традиционны. Я надеюсь, что ваша экспертиза подскажет мне что-нибудь иное, с чем я мог бы поэкспериментировать.

— Понимаю. Интересно. Вы сжигаете стект, онилу, гальбанум, францисканский… Именно эти вещества?

— Да. Все совершенно традиционное.

— Очень интересно. Я могу, конечно, сделать много наметок для экспериментов и еще… — Скиэйки замолчал и уставился куда-то вдаль.

— Что-нибудь не так, доктор? — спросил колдун после длительной паузы.

— Послушайте, — взорвался вдруг Скиэйки, — вы на неверном пути. Сжигать благовония традиционно и старомодно, но имитация других запахов не решит вашу проблему. Почему бы вам не провести эксперимент с совершенно иным подходом?

— И чем это может быть?

— Принципом одофона.

— Одофона?

— Да. Это гамма, существующая среди запахов, как и среди звуков. Резкие запахи соответствуют высоким нотам, тяжелые — низким. Например, серая амбра соответствует фиолетовому в басах. Я могу составить для вас гамму запахов, занимающую, примерно, две октавы. Тогда вам останется лишь сочинить музыку.

— Вы положительно блестящий ум, доктор Скиэйки!

— А разве не так? — хмыкнул Скиэйки. — Но со всей честностью должен сказать, что блестящим умом мы являемся совместно. Я бы никогда не пришел к этой идее, если бы вы не бросили мне настоящий вызов.

Они вступили в контакт на этой дружественной ноте и с энтузиазмом побеседовали о своих делах, сходили на ленч, рассказывая друг другу о себе и строя планы колдовских экспериментов, в которых Скиэйки решил добровольно принять участие вопреки тому, что не верит в дьявольщину.

— И вся ирония заключается в том, что он на самом деле одержим дьяволом, — доложил Селин Бэни.

Чайрмен не понял.

— Психиатрия и дьявольщина — всего лишь разные названия одного и того же феномена, — объяснил Бэни. — Так что могу вам перевести. Его потерянные четыре часа — это фуга.

До Чайрмена все еще не дошло.

— Вы имеете в виду музыкальное произведение, мистер Бэни?

— Нет, сэр. Фуга также является психиатрическим описанием более развитой формы сомнамбулизма — хождения во сне.

— Блейз Скиэйки ходит во сне?

— Нет, сэр, все гораздо сложнее. Хождение во сне — относительно простой случай. Такой человек никогда не входит в контакт с окружающими. Можете разговаривать с ним, кричать на него, называть его по имени — он совершенно никак не отреагирует.

— А фуга?

— В фуге субъект входит в контакт с окружающими. Он может беседовать с вами. Он знает и помнит события, происшедшие во время прошлой фуги. Но он совершенно отличается от личности, каковой является в реальной жизни. И