Проводив Ольгу на поезд, Юрий поехал в институт. Как-то неожиданно он подумал, что ему скоро двадцать девять, он на три с половиной года старше Ольги, но она ведет себя так, словно старшая – она. «Все-таки почему она до сих пор не выходит за меня? Чего ждет? Или ее устраивает... так?»
Он вспомнил вчерашний разговор. Вчера была какая-то необычная Ольга, незнакомая и непонятная ему. (Да и только ли вчера?) И даже не то было неприятно, что он не понимал ее, – хуже было то, что Ольга и не пыталась ничего объяснить. «Почему? Не чужой ведь я ей... Нам – жить вместе...» – привычно подумал он.
Юрий стал вспоминать, что рассказывала ему Ольга о своей жизни в деревне, о матери, но в этой истории не было ничего необыкновенного, таких он знал немало. Не одна Ольга с таким трудом выбралась из деревни... И слава богу, что ей удалось сделать это... В конце концов, любой мало-мальски способный человек должен со спокойной совестью уезжать учиться, это же ясно, тут и раздумывать нечего. Жалко, конечно, оставлять мать, но ведь и мать, если говорить честно, не ахти какая... Была бы она настоящей матерью – только радовалась бы, что ее дочь такая способная и хочет учиться дальше. Последнее отдавала бы, но дочь выучила. Не так уж трудно жить в деревне, чтобы нельзя было помогать ей. С голоду, слава богу, у нас еще никто не умирал... Да и помогала-то она всего года два, кажется...
И в институте ему не скоро удалось отвлечься от этих неприятных мыслей. Работать ему не хотелось, и он с полчаса болтался по комнатам, курил, но потом все же уселся за свой стол и стал просматривать последние записи в лабораторном журнале. Поглядывал на часы – скоро ли обед. И думал об Ольге.
Но вот время подошло к двенадцати, Юрий встал и, оглядевшись – не видит ли кто, – с наслаждением потянулся и отправился обедать с обычной, хорошо знакомой компанией. Потом они не спеша возвращались в институт по широкой многолюдной улице, и был великолепный солнечный день – первый по-настоящему весенний день в Москве, – и думать о чем-то неприятном в этот яркий майский день в веселой, жизнерадостной компании было бы так же неестественно, как слушать «Реквием» на свадьбе, – и Юрий смеялся, шутил, ему было хорошо, и он с удовольствием думал о том, какой это удачный день и что он должен закончиться так же хорошо и весело. Когда он пришел к себе и увидел двух девушек-лаборанток, его помощниц, ему стало еще веселее – такие приятные были у них лица, и девушки выглядели такими чистенькими и свеженькими в своих тщательно выглаженных белых халатах, что смотреть на них и командовать ими было одно сплошное удовольствие. И ему захотелось сделать им что-нибудь приятное, – но что? Можно, кажется, отпустить их... Юрий уже решил, что повторит эксперимент, проводившийся на прошлой неделе. В лабораторном журнале этот эксперимент обозначался довольно длинно и непонятно, а суть его сводилась к тому, что бралось нечто – также называвшееся длинно и непонятно – и помещалось на сутки в специальную термокамеру, и автоматические приборы-самописцы вычерчивали на бумаге сложные кривые, которые потом надо обработать, а пока можно было ничего не делать и отправляться домой. И Юрий заговорщицки подмигнул девушкам и тихо сказал:
– Знаете что?
– Да, Юрий Михайлович? – с готовностью отозвалась Ниночка, хорошенькая, чуть полноватая блондинка.
– Можете потихоньку смываться в кино. Только чтобы верхнее начальство не видело. Если застукают – так и быть, сошлитесь на меня.
Ему приятно было видеть, как вспыхнули от удовольствия лица девушек, приятно было знать, что имеешь над ними какую-то власть и никогда не злоупотребляешь этой властью, наоборот, делаешь все так, чтобы им жилось легче, и Юрий знал, как хорошо отзываются о нем девушки и считают, что им повезло с руководителем.
Юрий записал в журнал начальные данные эксперимента и вышел в коридор покурить. Задумался на минуту – и легкое, радостное настроение тут же исчезло. Думал он опять об Ольге.
Юрий всегда считал, что так называемая «любовь с первого взгляда» – бред романистов, и только посмеивался над рассказами о подобной любви. А похоже, что сам-то он влюбился именно с первого взгляда...
Два года назад Юрий даже и не задумывался о женитьбе, да и о любви, кажется, тоже. Он считал, что это от него не уйдет. Жениться надо, по примеру Толстого, когда перевалит за тридцать. А пока – гуляй, веселись, наслаждайся свободой... Но какая жена будет у него, Юрий уже и тогда хорошо представлял. Непременно красивая, неглупая, вероятно, из хорошей, интеллигентной семьи, – потому что других семей он не знал, – и, конечно же, он будет для нее непререкаемым авторитетом, настоящим главой семьи.
И вот – встреча с Ольгой.
Было это на какой-то вечеринке. Юрий пришел туда с Ниной, Ольга была одна. Их познакомили, и, поговорив с Ольгой полчаса и несколько раз пригласив ее танцевать.
Юрий неожиданно для самого себя подумал: вот девушка, на которой я женился бы не раздумывая. И сам удивился этой мысли. В тот вечер он много танцевал с Ольгой, и это всеми было замечено. Когда стали расходиться, Юрий предложил:
– Я провожу вас, хорошо?
В передней было много народу, и Ольга промолчала. Юрий помог ей надеть пальто и на лестничной площадке уверенно взял под руку, но Ольга небрежно высвободилась и насмешливо сказала:
– Очевидно, я должна быть польщена, что ради меня вы оставляете девушку, с которой пришли сюда. Но мне это почему-то неприятно.
Юрий покраснел и растерянно пробормотал:
– Видите ли, с Ниной меня почти ничего не связывает...
– Возможно, – спокойно сказала Ольга. – Но сюда-то вы пришли с ней. А сейчас уже первый час ночи.
Юрий почувствовал, что попал в глупое положение, и сказал первое, что пришло в голову:
– Пусть Нина вас не беспокоит...
И осекся под взглядом Ольги. В это время высыпала из дверей компания человек в шесть, Ольга окликнула кого-то и ушла с ними, холодно кивнув Юрию.
Он узнал, где она живет, и несколько дней подкарауливал Ольгу на улице. Встретив, наконец, изобразил приятное изумление, завел легкий, небрежный разговор, думал о том, как пригласить ее куда-нибудь поужинать, и удивился своей почти панической боязни: вдруг она откажется? Но Ольга согласилась. В тот вечер, вернувшись домой, он понял: влюбился. Кажется, впервые в жизни, если не считать «обязательного» школьного романа...
Юрий был уверен, что с Ольгой все получится как надо. Почему же нет? И когда на его предложение она ответила уклончивым «подождем», сначала он только удивился. Зачем ждать? Он не понимал этого, а Ольга ничего не объяснила. И Юрий легко успокоил себя – можно и подождать, чуть раньше или чуть позже, но все равно Ольга станет его женой... Он просто не видел, что может помешать этому.
Но спокойствие его длилось недолго. Юрий вдруг начал ее ревновать. И к кому? К этому хилому толстогубому ничтожеству, Игорю... Сначала Юрий просто не обращал на него внимания. Ольга и Игорь – смешно было бы даже мысленно ставить их рядом. А уж сравнивать Игоря с ним, Юрием, – просто глупо. А Ольга не глупа – в этом Юрий уже не раз мог убедиться. Все было логично – и все-таки Юрий стал ревновать. Ему казалось, что Ольга слишком много времени проводит вместе с Игорем, слишком часто отказывается от встреч с ним, Юрием, отговариваясь работой, слишком хорошо отзывается об Игоре... Юрий с удивлением обнаружил, что способен на самую настоящую ненависть. Он не предполагал, что часами может с каким-то мучительным наслаждением думать о том, как хорошо было бы избить Игоря. Ему даже снилось, что одним ударом он сплющивает эти некрасивые толстые губы так, что на них уже никогда не появится эта наглая, омерзительная усмешка, приводящая его в бешенство. Как жаль, что это возможно только во сне... А наяву при встрече с Игорем ему приходилось вежливо здороваться и стараться не смотреть в его открыто насмешливые глаза.
Но однажды Юрий едва не сорвался. Вернее, почти сорвался. Он пришел к Ольге и увидел на вешалке мужское пальто. Его пальто. Без стука вошел в комнату и, кажется, даже не поздоровался. Одним взглядом окинул их лица. Полумрак – горела только настольная лампа, – бумаги и книги на столе, стаканы с недопитым чаем, пепельница, полная окурков. Ольга с ногами забралась в свое любимое кресло – короткая юбка поднялась настолько, что едва не видны подвязки. А верхние пуговицы рубашки Игоря расстегнуты, и черные курчавые волосы нагло торчат на узкой хилой груди.
