— Тогда, как говорят, давайте напишем расписочку, мол, деньги за огород получил и претензий не имею.

Ежелин исполнил все, и Краев, сказав еще что-то на прощание, исчез так же внезапно, как и появился. Степан думал, что все это ему приснилось, но красные десятки хрустели в руке, а вместо огорода зияла длинная глубокая яма.

Он подержал в руках деньги, аккуратно пересчитал, засунул поглубже в задний карман серых брюк и отправился восвояси.

Жена Гера встретила ворчанием, в том смысле, что как это он за минуту весь огород окучить успел, небось и посмотреть не на что. Степан снял босоножки, в носках прошел в комнату, молча достал деньги.

— Откуда?

Тут Степана как прорвало. Сбиваясь, он заговорил о каком-то провале, о человеке в фуражке, который вылез из ямы, впихнул ему в руки восемь десяток и исчез.

— Недотепа ты у меня, Степа! — заметалась по комнате жена. — Картошку нашу ты своими зенками видел? Почему сказал десять? Может, все четырнадцать накопаем! Но не в этом дело, ты узнал, зачем там канаву вырыли? Нет? И зря! Весь город говорит: там клад ищут, под нашим-то огородом! Там монеты золотые скрыты, и нам тыща положена, а не эти нищие десятки… Ступай, все разузнай, скажи, четырнадцать — не меньше.

Уже спускаясь по лестнице, Степан слышал пронзительный голос жены:

— Все разведай, слышишь! Че-тыр-над-цать!

Возвращаться Степану не хотелось, неудобно перед Краевым, расписку все-таки дал. Ослушаться жены он тоже не мог: и вправду может оказаться — из-под его огорода монеты выгребают.

«Будь что будет», — махнул рукой Ежелин и поплелся по направлению к экспедиции. В лагере археологов он озабоченно спросил у чернявой глазастой девочки:

— Где тут у вас самый главный?

— Вон в той палатке, — показала Светлана на брезентовую зеленую крышу. — К симпозиуму готовится.

Степан придержал шаг: что такое симпозиум, он не знал, но понял, что пришел не вовремя. У самой палатки решительность совсем оставила его.

— Вам чего, дяденька? — спросил мальчишка, который с серьезным видом прохаживался перед входом в главную палатку.

Степан промямлил на всякий случай:

— Послушай, малец, не растолкуешь, что такое симпозиум?

— Это когда люди со всего света по одному делу договориться едут, — отчеканил Алешка (это был он). — И наш профессор поедет, выступать будет. Вам это зачем?

Лицо мальчика показалось Степану знакомым. Пока он разглядывал его, из палатки вышел человек с седой бородкой:

— С кем это ты, Алексей, переговоры ведешь относительно симпозиума? Вы, товарищ, по какому делу?

— Я… мы… — замялся Степан. — По одному делу, насчет огорода.

— Тогда, пожалуйста, к моему заместителю, Краеву Анатолию Васильевичу. Он сейчас на раскопе. Идите по тропке до первой ямы. А тебя, Алеша, прошу построже нести службу тишины. Иначе мое выступление на симпозиуме под угрозой.

Ежелин не успел сделать и нескольких шагов по тропе, как увидел, что навстречу ему идет тот же плечистый, лобастый человек. Так вот в кого мальчишка!

— Поинтересоваться пришли?

Степан растерялся:

— Да, говорят, у вас тут монеты гребут лопатами… Из-под моего огорода.

— Как? — Краев рассмеялся. — Неужели про золото слухи ходят? Вот уж чего нет, того нет. Ценности, действительно, немалые нашли — иных сокровищ стоят. Хотите посмотреть? — Краев вытащил из пакета костяную пластинку — саму сунгирскую лошадку. — Пожалуйста, такой в науке еще не было.

Однако на Ежелина, Анатолий Васильевич это почувствовал, предмет древнего искусства не произвел ни малейшего впечатления: не блестит, какая же это ценность!

— Могу показать захоронение человека, — радушно пригласил Краев.

— Что? — губы Степана дрогнули. — Будь другом, покажи ту бумажку, ну, что я подписал.

Ничего не понимая, Краев достал из сумки расписку. Ежелин выхватил ее, разорвал на кусочки, пустил по ветру и, не говоря ни слова, бросился бежать к зарослям акации.

— Куда вы? Что с вами? — опомнился Краев. Добежав до кустов, Ежелин приостановился и прокричал:

— К вашему человеку я никакого отношения не имею, мой огород тоже! Так в милиции и скажите! — Его синяя с белыми полосками рубаха замелькала в зелени кустов.

— Что с ним? Убежал, как ошпаренный, — подошел к отцу Алеша.

— Да это огородник, его картошку нам пришлось вырыть. За золотыми монетами приходил: думал, клад нашли. Чудак, право! Показал ему лошадку — ноль внимания, хотел показать захоронение, а он убежал, расписку разорвал… Непонятная история.

У Алеши тоже никак не укладывалось, как это в жизни получается: экспедиция важное открытие сделала, а этот в полосатой рубахе за свою картошку так переживает.

В тот же июльский солнечный день к раскопу подкатил милицейский мотоцикл с коляской.

— Кто здесь за главного? — Подтянутый лейтенант в начищенных до блеска сапогах остановился на краю раскопа.

— В чем дело, товарищ? — снизу отозвался профессор. — Чем могу быть полезным?

— Прибыл на место происшествия, — отчеканил лейтенант, глядя сверху вниз. — Кто здесь могилу раскопал? Чью?

За спиной отца Алеша насторожился: как раз его лопата первой наткнулась на череп первобытного человека.

— Уверен, что к милиции это не имеет ни малейшего отношения, — успокоил его Олег Николаевич. — Погребение мы действительно нашли, но ему не меньше тридцати тысяч лет.

Лейтенанту бы уйти, а он почему-то медлил.

— Может, еще что нужно? — спросил профессор. — Археологией интересуетесь? Хотите посмотреть кремневый наконечник, которым охотились древние? — И профессор протянул его было лейтенанту.

— Нам документик бы… для отчета, — ответил тот, не глядя на древнее орудие.

Опустив глаза, чтобы скрыть насмешливые искорки, Олег Николаевич вырвал из блокнота листок и крупным размашистым почерком набросал: «Настоящим удостоверяю, что найденное экспедицией погребение никакого отношения к милиции не имеет, т. к. было совершено не менее тридцати тысяч лет назад, когда милиции еще не было». Далее следовала подпись с перечислением всех титулов профессора. Олег Николаевич достал из полевой сумки круглую печать, которую всегда носил с собой, подышал на нее, со смаком приложил к листку и протянул лейтенанту. Тот подхватил документ обеими руками, откозырял и уже было поставил ногу на стартер, как, откуда ни возьмись, к стоянке подкатила сине-желтая «Волга». «Еще милиция?» — удивился Алеша.

Не успела осесть пыль, как лейтенант торопливо подбежал к дверце машины и что-то лихо доложил старшему по званию. Полковник вышел, укоризненно покачав головой (сверкнули на солнце седые виски), и отстранил руку с протянутой бумагой:

— Оставьте себе, лейтенант, как никак автограф знаменитого ученого. Не ожидал от вас, не ожидал…

Спустившись в раскоп, полковник назвал себя, поздоровался с профессором, как со старым другом, и, вежливо наклонившись (он был высок и плечист), стал слушать объяснение.

— Так, так, ясно, Олег Николаевич, — говорил полковник вроде бы для себя, но его командирский голос отчетливо слышали и Алеша, и Анатолий Васильевич, и все, кто работал рядом. — Нужен специальный пост? Будет. Ценности культуры, понятно, надо беречь. Поздравляю с большой удачей, профессор. Не беспокойтесь, сделаем все возможное… Немедленно дам задание, как приеду, а впрочем…

Он подозвал стоящего в сторонке лейтенанта:

— Товарищ Сидорчук, принимайте пост Сунгирь с восемнадцати ноль-ноль, как только здесь закончат работу.

Лейтенант отдал честь, щелкнул каблуками:

— Слушаюсь, товарищ полковник! — А вслед за этим недоуменно пожал плечами, мол, всего можно ожидать от начальства, но чтобы могилы охранять?…

Оба уехали, а Алеша еще долго думал о том, какими разными могут быть люди, даже если они в одинаковой форме.

В тот же июльский солнечный день на стоянку примчалась еще одна «Волга». Когда она, подняв облако пыли, остановилась невдалеке от раскопа, из нее выкатился маленький, кругленький пожилой человек с седыми, тщательно причесанными назад волосами. «Как пончик, — подумал про него Алеша. — И брюки какие-то широченные, и желтая рубашка в клетку. Этот еще зачем?»