— А ты их?
— Я их — только письменно.
— Ясно. То есть, ты пока не работаешь…
— Нет. Но у нас есть суточная трудовая обязанность, нам за нее начисляют баллы. Но это не работа по специальности, это… как бы тебе объяснить? Это вроде учебного труда. Называется: курс социальной занятости. Ты приходишь на рабочее место и занимаешься занятостью.
— Чем, прости?
— Занятостью. В смысле, какой–нибудь работой. Это не так просто объяснить. Технологии Сириуса слишком высоки и многоплановы. Представь, что у тебя в руке влажная тряпка, и тебе надо протереть пыль с перил и витражей…
— Это ваш труд?! — изумился я.
— Нет же! — раздраженно топнула ногой Женечка. — Не перебивай! Просто представь. Представил? А теперь представь, что это надо делать не с пылью, а с информацией.
— Как это?
— Я же говорила, ты не поймешь. Там нет грязной работы, как вы здесь привыкли, там нигде ни пылинки — это все убирают роботы. Зато много самой разной работы с информацией за терминалами. Тряпка и витражи — самая подходящая аналогия, так нас учат на курсах первой адаптации. После курсов первой адаптации — начинается учеба. Ну а устроиться на настоящую работу там очень сложно, надо знать язык и всю систему Тай.
— Восемь тысяч правил Тай? Я читал об этом.
— Восемь тысяч триста два. И сочетания!
— И Пашка тоже не работает? Он ведь все–таки магистр кибербиологии…
— На Сириусе эти ваши земные магистры ничего не значат. Там абсолютно другая кибербиология. А Павел — он же мужчина. По сирусянским законам самец не должен работать и покидать семейный очаг.
— Как, вообще никогда не покидать? — Я опешил.
— Разумеется, в переносном смысле. Разумеется, там цивилизованное общество, мы выходим из дома часто. В клуб земной диаспоры ходим, на концерты ходим, друзей навещаем, ездили на экскурсии несколько раз. Но по улицам ходить мужчине, тем более, одному без самки — там это не принято.
— А что такое? — насторожился я. — Изнасилуют? Или в тюрьму посадят?
Женечка поморщилась.
— Алекс, ты дикарь. Я же не сказала — запрещено, верно? Я же не сказала — опасно? Я сказала: не принято.
— А в чем разница?
— Во всем! Вот ты сможешь обмотаться бинтами с ног до головы как мумия и пройтись по центральным улицам Москвы? Сможешь, никто тебя в тюрьму за это не посадит. Но смотреть будут как на больного и шарахаться.
— Ясно, — кивнул я.
Мяса уже не хотелось.
— Ой, чуть не забыла! — всплеснула руками Женечка. — Сейчас покажу самое главное…
Она пошла к своей сумке, долго в ней копалась, и вернулась с большим старомодным планшетом.
— Я же привезла показать фотографии, — сообщила она, включая планшет.
Планшет прогревался долго и изображение появлялось постепенно. Сперва я увидел что–то напоминающее египетскую пирамиду, уходящую острой верхушкой под облака. Затем выяснилось, что пирамида состоит из квадратиков и опоясана колоссальной сетью лестниц.
— Дом, где мы сейчас живем, — торжественно сообщила Женечка и вопросительно заглянула мне в лицо.
— Красиво, — аккуратно похвалил я.
— А ты думал! — Усмехнулась Женечка и ткнула пальцем в дальний бок пирамиды. — Вот эти два сото — наши.
— Сото?
— А как по–вашему? Балконы? Нет, окна. Окнобалконы. Ладно, это только начало! Смотри…
Женечка нажала кнопку, и изображение сменилось: комнатка из пористого цемента с покатым полом в виде чаши, на дне которой чернела дырка. Из стены рядком торчали четыре блестящие трубки, каждая из которых оканчивалась коробочкой, напоминавшей электронный будильник. Над каждой трубкой висело по полотенцу.
— Наш санузел в доме, — объяснила Женечка. — Вода горячая, холодная, теплая и техническая.
— Туалет или ванна? — уточнил я.
— Это — санузел, — с ударением повторила Женечка. — Во всей обитаемой Вселенной одни лишь земляне строят ванную и туалет раздельно.
— А это что? — Я заинтересованно ткнул пальцем в будильник.
— Счетчики, разумеется. Ведь цена воды разная в зависимости от биржевого курса, времени суток, сезона года, фазы лун…
— Ух ты, как интересно! Можешь увеличить?
— На этом планшете фото не увеличивается, — отмахнулась Женечка. — Да какая разница? Дальше еще интереснее будет. Вот смотри, вот это — наш самоход, мы на нем ездим в мегаполис. Видишь, какие гусеницы широкие? Мы специально выбирали с самыми широкими гусеницами. Он чуть дороже, зато считается, что они меньше стирают настил гаража, поэтому ниже аренда. В итоге получается выгодно.
Когда фотографии закончились, первые лучи солнца уже пробивались сквозь жалюзи. Женечка бережно спрятала планшет в прозрачный пакетик и убрала в сумку.
— Как странно! — сказала она, подходя к окну и сладко потягиваясь. — Всего одно солнце. Вам его хватает?
* * *
Она обязательно решила пройтись по центру Москвы. Честно говоря, я не очень понимаю, какой интерес бродить по центральным проспектам, если ты в этом городе родился и вырос. Но наверно после шести лет на Сириусе хочется именно этого. Вдобавок Женечке нужен был музыкальный магазин и аптека — ей надавали всяких поручений. Я хотел поднять свой флаер, но Женечка в ужасе помотала головой и наотрез отказалась лететь. И мы поехали на подземке до Универмага, а дальше пошли гулять пешком. Женечка удивленно осматривалась.
— Ну вы отгрохали тут за эти шесть лет! — наконец признала она.
— Где? — рассеянно оглянулся я.
— Ну вот, например, что за золотой шар висит над проспектом? Голограмма?
— Это? Да нет, кафешка просто такая автоматическая, на один столик. Зеленый глазок — значит, свободна. Хочешь кофейку?
— Целая кафешка ради одного столика? — Женечка с подозрением прищурилась. — Нас туда не пустят. Или у тебя ценный статус в земном обществе?
— Пустят–пустят, куда денутся… — улыбнулся я, поднимая руку и призывно щелкая пальцами.
— Это наверно дико дорого? — засомневалась Женечка.
— Да вполне нормально, обычная кафешка. Я угощаю, разумеется.
— Нет, это я угощаю! — с вызовом ответила Женечка.
Золотой шар плавно опустился к тротуару и выбросил пандус. Мы поднялись внутрь, сели за столик и выбрали сорт кофе. Шар взмыл в воздух, плавно поворачиваясь в обзорном режиме. Женечка как зачарованная уставилась в тонированное выпуклое стекло на город, плывущий внизу.
— Ну а что нового выпустил Майк Задди? — наконец поинтересовалась она, переводя удивленный взгляд на сахарницу.
— Кто, прости?
— Майк Задди.
— Что–то знакомое… — Я почесал нос. — Это из реалити–шоу ведущий?
— Ты с ума сошел? — Женечка оторвала взгляд от кнопки сахарницы и уставилась на меня. — Это певец знаменитый! Помнишь, мы в колледже слушали? Танцевали, помнишь? «Я дельфин! Я плыву–у–у!»
— А, ну конечно, Майк Задди! Я плыву… И что–то у него про солнце было…
— У меня есть все его записи! Так что он, ничего нового не записал?
— Честно говоря, с тех пор про него не слышал, ни по радио, ни по каналам. Надо в сети поискать о нем, наверно же он чем–то занимается… Осторожно, просыпешь, это сахарница!
— Странно, а у нас он каждый месяц бывает с концертами в Центре адаптации… — рассеянно пробормотала Женечка, с подозрением откладывая сахарницу. — А вы сейчас что слушаете?
— Это тебе лучше у Ганса спросить, — честно ответил я, — он у нас меломан, а я, ты ж знаешь, без слуха…
— Ганс в Гренландии, — с ударением напомнила Женечка. — А мне интересен твой эсп.
— Кто?
— Эсп. Как это по–вашему? Нрав? Мода? Хобби?.. А, вкус! Мне интересен твой вкус.
— Ну, не знаю даже… Ну, что? Ром–джаз мне нравится последнее время…
— Кто это?
— Их много коллективов… Это стиль такой, там стерео–гармоники на компьютере рассчитаны так, что дают резонанс в ушной раковине, я тебе включу послушать. Получается, будто звук прямо в ухе рождается, щекочет и покалывает. Забавно, в общем. Расслабляет.