Но большей части мира природы приходилось покоряться судьбе. На суше растительный сок, семена, пыльца будут ждать, повсеместно погрузившись в долгую спячку. В море сложный механизм пищевых цепочек без помех продолжит свое существование. И только человечество поднимется над прямой необходимостью. У человечества есть неведомые людям резервы сил, резервы, пробуждающиеся к жизни лишь тогда, когда возникает потребность выжить.

Однако подобные понятия были очень далеки от сознания тех, кто наблюдал, как тают последние осколки света. Этих людей пронизывал страх. Они могли думать только о собственном выживании и о выживании своих семей. Они вплотную столкнулись с единственным главным вопросом существования: каким образом мне добыть себе еду и тепло?

Страх — сильнейшее чувство. И тем не менее страх легко заглушают ярость, надежда, отчаяние и целеустремленность. Страх не может существовать долго. Ход гелликонского Великого Года приближался к апоастру и зимнему солнцестоянию. До поворотного момента Года оставались еще многие поколения. К тому времени сумерки Вейр-Зимы превратятся в нечто, известное лишь в северном Сиборнале. С приходом Великой Весны Фреир волшебным образом снова поднимется над горизонтом, и его будут приветствовать с тем же благоговейным почтением, с каким провожали. Но до тех пор страх умрет — задолго до надежды.

Выживание человечества на протяжении веков Вейр-Зимы будет зависеть от ресурсов, скрытых в сознании и эмоциях. Цикл человеческой истории никогда не проходит бесследно. При такой целеустремленности хорошее всегда одержит верх над плохим; возможность грести в сторону света, пробираясь сквозь волны Мирквира, есть.

Хранитель Эсикананзи мрачно произнес:

— Долгая ночь не вселит страх в сердца тех, кто верит в Господа нашего, бога Азоиаксика, существовавшего прежде жизни, зеницы коловращения бытия. С его помощью мы пронесем этот драгоценный мир сквозь долгую ночь, дабы вновь воссияла его слава.

Владетель Аспераманка выкрикнул тост:

— За Сиборнал — объединенный перед приходом Вейр-Зимы!

Аудитория откликнулась с храбростью. Но каждому запала мысль: никогда больше не суждено им увидеть Фреир; ни им, ни их детям, ни детям их детей. Ярчайшее светило Фреир не покажется на широте Харнабхара в течение сорока двух поколений, которые родятся и умрут. Никто из присутствующих не мог более питать надежду снова увидеть этот свет.

Где-то в отдалении хор запел гимн: «О, мы все в конце увидим свет». В сердцах поселился мрак. Потеря была нестерпимой, как потеря ребенка.

Лакеи с торжественным и мрачным видом снова задвинули шторы, скрыв от глаз пейзаж.

Многие из собравшихся ненадолго задержались, чтобы выпить йядахла. Но им нечего было сказать друг другу. Музыканты играли, но разогнать тоску, возобладавшую после заката, было невозможно. По одному или группами гости начали расходиться, избегая смотреть друг другу в глаза.

Широкая лестница спиралью вела с верхних этажей храма к выходу. В честь торжественного дня ступени устилал ковер. Холодный ветер, дующий снизу, задирал края ковра. Когда Лутерин добрался к подножию лестницы, навстречу вышли двое и схватили его. Он принялся вырываться и закричал, но ему скрутили руки и затолкали в узкую комнату с каменными стенами. Там его уже дожидался Аспераманка. Церемониальные одежды он сменил на теплое пальто и кожаные перчатки. Двое его подручных были одеты в кожу, на поясах висели револьверы. Лутерин вспомнил слова Инсил: «Эти одетые в кожу люди... они творят тайные дела».

Аспераманка спокойно заговорил:

— Ничего не вышло, верно, Лутерин? Мы не можем позволить тебе бродить в одиночку в таком важном городе, как Харнабхар. Тебя слишком уважают и ты можешь смутить умы.

— Что вы стараетесь сохранить в Харнабхаре — кроме собственной жизни?

— Я стараюсь сохранить честь жены, в первую очередь. Похоже, ты считаешь, что тут у нас таится зло. Но дело в том, что мы тут сражаемся за выживание. И хорошее, и плохое в нас — выживут естественным путем. Большинству это понятно. Тебе — нет.

Ты склонен играть роль святой простоты, а это всегда чревато неприятностями. Поэтому мы дадим тебе шанс помочь нашей общине. Гелликонию нужно вытянуть обратно к свету. Ты пойдешь в Колесо еще на десять лет.

Лутерин вырвался и бросился к двери. Один из охотников успел дотянуться до него как раз вовремя, чтобы дать пощечину. Он ударил в ответ, попал в скулу, но его опять схватили.

— Свяжите его, — приказал Аспераманка. — И смотрите, чтобы он опять не вырвался.

У его подручных не оказалось веревки. Один из охотников неохотно расстался с широким кожаным поясом от куртки, и Лутерину связали руки за спиной.

Аспераманка открыл дверь, и они вышли на лестницу; Владетель шел совсем рядом с Лутерином. Казалось, он очень горд собой.

— Сегодня мы со всей возможной отвагой и церемонностью распрощались с Фреиром. Цени нашу силу, Лутерин. Я восхищался твоим отцом — меня восхищала безжалостность, с какой он отправлял обязанности олигарха. На долю нашего поколения выпало столько испытаний... Мы решаем будущее мира, и либо нас сотрут с лица Гелликонии, либо мы останемся жить...

— Либо ты подавишься рыбьей костью, — проговорил Лутерин.

Они спустились в зал перед выходом из храма. Через широкую дверь можно было увидеть огромный мир снаружи. В двери врывался холод и крики толпы у костра. Простые люди танцевали вокруг огня, который разожгли, их лица горели от жара пламени. В толпе сновали торговцы печеньем и копченой рыбой.

— Несмотря на веру, которую им прививали, они все еще надеются, что пламя костра поможет им вернуть Фреир, — сказал Аспераманка. Он задержался у выхода. — Все, чем они теперь заняты, это напрасная трата дров, которых может не хватить в разгар холодов... Что ж, пусть остаются при своей напрасной надежде. Пусть занимаются пауком... да чем угодно. Нашей элите предстоит выжить, обосновавшись на спинах этих крестьян на несколько столетий или даже более.

Где-то позади толпы раздались крики и началась возня. Появились солдаты, они расчистили себе в толпе дорогу. За собой солдаты тащили нечто упирающееся.

— Ого, поймали еще одного фагора. Отлично. Сейчас посмотрим, — проговорил Аспераманка, и в его глазах загорелась застарелая тайная злоба.

Фагор был привязан вверх ногами к колу. Создание продолжало отчаянно вырываться, пока его несли к одному из костров.

Позади шел мужчина, с криками воздевающий руки. Из-за общего ропота Лутерин не мог расслышать что говорит этот человек, но узнал его по длинной бороде. Это был старый начальник школы, учивший еще его, Лутерина, — давным-давно, в другой жизни, в которой он лежал, разбитый параличом, в постели. Старик держал фагора вместо раба, поскольку был так беден, что не мог позволить себе купить раба-человека. Солдаты схватили фагора школьного начальника.

Двурогого подтащили к костру. Толпа сомкнулась, крича и танцуя от возбуждения, женщины теснились за солдатами вместе со своими мужчинами.

— Сожгите его! — закричал Аспераманка, но его голос потонул в криках толпы.

— Это просто домашний фагор, — сказал Лутерин. — Он безобиден, как собака.

— Но он может разносить жирную смерть.

Несмотря на отчаянное сопротивление фагора, его отнесли и швырнули в самый большой из костров. Шкура фагора немедленно вспыхнула. Новый толчок — крики из толпы — еще толчок — и яростный крик атакующих позади толпы. Тотчас вдалеке послышались испуганные крики людей. На площадь верхом на кайдавах ворвались анципиталы.

На всех анципиталах были доспехи. На некоторых даже примитивные шлемы. Двурогие сидели позади небольших горбов кайдавов, ближе к крупу. Из этого положения фагоры могли ловко нанести удар копьем или орудовать другим оружием.

— Фреир умер! Смерть сынам Фреира! — хрипло кричали фагоры.

Толпа немедленно пришла в движение, спасались каждый сам по себе, не в едином порыве. На месте остались только солдаты. Пойманный фагор, брошенный на костре, в жарком пламени, внутри черепа которого кипела привязь, все же сумел подняться и даже двинулся в сторону от огня, воняя паленой шерстью и чадя.