Однако остатки разбитой армии людей, повернувшие обратно в степи Чалца, представляли для фагоров особую приманку. Мчась наравне с ветром, с копьями и ружьями в заплечных мешках, они планомерно уничтожали сынов Фреира.

При столкновении с ними анципиталы убивали. Даже фагоры, находившиеся в услужении в армии Аспераманки, уничтожались без колебаний и сожаления, и их останки развеивались по равнинам степей.

Некоторым из отрядов беглецов удавалось сохранять подобие военного порядка. Эти отряды укрывались за повозками и вели огонь по нападающим так, как предписывала военная наука. Бывало, что фагоры несли большие потери.

Тогда они начинали осаду и наблюдали за тем, как люди медленно теряют силы от голода и жажды, а потом нападали снова. И не щадили никого.

Сдаваться анципиталам было бесполезно. Солдаты сражались до последнего или кончали жизнь самоубийством, выпуская в голову последний патрон. Возможно, в людях тоже говорило нечто вроде наследственной памяти: на смену Лету, времени превосходства людей, когда Фреир сиял особенно жарко, шла Зима, пора холодов, пора возвращения фагоров к власти над миром, как это было давным-давно, прежде чем человечество вышло на арену истории. Поэтому люди защищались без всякой надежды и умирали без надежды на помощь. Женщины, которые шли вместе со своими мужчинами, тоже умирали.

Но иногда боеприпасы заканчивались, и анципиталы, вместо того чтобы перебить людей, забирали их в рабство.

Так, хотя олигархия о том не ведала, двурогие оказались ее лучшим союзником. Фагоры быстро и подчистую уничтожали все, что осталось от великой армии Аспераманки.

Фагоры в Сиборнале были настроены наименее воинственно. Это были по большей части анципиталы-рабы, бежавшие от хозяев, или фагоры из предгорий, за много поколений привыкшие к тяжкому труду и послушанию. Эти создания небольшими бандами бродили вдали от городов, особенно стараясь держаться в стороне от человеческих поселений.

Разумеется, все, что сыны Фреира по неосторожности оставляли без должной охраны, становилось их добычей; память об антагонизме засела глубоко. Когда одна из таких банд заметила прибившийся к берегу «Новый сезон», корабль немедленно стал объектом охоты.

Группа фагоров продвигалась вдоль края моря вслед за кораблем, медленно дрейфующим параллельно скудным берегам Лорая к западу от бухты Осужденных, где заканчивались земли ускутов.

Банду составляли восемь гиллот, филлока, три взрослых сталлуна и рунт. У всех, кроме рунта, были спилены рога. В качестве вьючного животного фагоры вели с собой лойся, нагруженного их скудными пожитками, пеммиканом и густой кашей. Все фагоры были вооружены.

Несмотря на то, что ровный бриз отгонял корабль от берега, западное течение медленно, но верно несло корабль к земле. Фагоры неустанно следовали за намеченной добычей, миля за милей, и расстояние между ними и кораблем постоянно сокращалось. Их вековечный разум знал, что час, когда они захватят и разрушат корабль, неминуемо наступит.

Деятельность на борту то вспыхивала, то затихала. В одну из ночей прогремело несколько выстрелов. Другой ночью фагоры заметили бегущего вдоль правого борта мужчину, за которым с воплями гнались две женщины. В руках у них блестели ножи. Мужчина бросился в море и пытался плыть к берегу, но вскоре без единого крика утонул в ледяной воде.

Небольшие айсберги, лебедями плывущие по морю, отколовшись от ледника в бухте Осужденных, двигались на запад. Время от времени они тихо толкались в борт «Нового сезона». Лутерин Шокерандит, сидя в разоренной каюте, где лежала Торес Лахл, прислушивался, как глыбы льда трутся о борта их корабля.

Он запер дверь и сидел, держа в руке небольшой топорик. Булимия, порожденная жирной смертью, превратила всех на корабле в возможных врагов. Время от времени он откалывал от корабельных балок щепу. Топливо было ему нужно, чтобы развести в жаровне небольшой огонь, на котором он жарил части туши последнего флебихта. Они с Торес Лахл за восемь или девять (по его оценке) дней, проведенных на борту дней, съели четырех длинноногих коз.

Обычно жирная смерть истязала человека с неделю. К исходу недели больной либо умирал, либо выздоравливал, к нему возвращалось обычное сознание — но тело менялось. Шокерандит следил за мучениями Торес Лахл, подмечал, как меняется ее тело. Пытаясь снять цепи, Торес Лахл в клочья рвала на себе одежду, часто просто зубами, и грызла столб, к которому была прикована. Ее рот превратился в кровавое месиво. Шокерандит глядел на нее с любовью.

Пришло время, и в ее взгляде снова появилась осмысленность. Она улыбнулась ему.

Потом она несколько часов проспала, и ее состояние заметно улучшилось, ибо все, кто выживает после жирной смерти, чудесно себя чувствуют.

Шокерандит расковал ее руки и ноги, принес губку и несколько ведер соленой воды и помог вымыться в тазу. Когда он поддержал Торес Лахл за талию, чтобы женщина не упала, она поцеловала его. Потом оглядела свое нагое тело и разрыдалась.

— Я стала похожа на бочонок. А была такая стройная.

— Это естественно. Посмотри на меня.

Она взглянула на него и рассмеялась сквозь слезы.

Потом они смеялись вместе. Он смотрел на чудесное строение ее нового тела, блестящего от воды, на ее прекрасные плечи, грудь, живот, ноги.

— Таковы люди нового мира, Лутерин, — сказала Торес Лахл, впервые назвав его по имени.

Он потер свои еще не зажившие костяшки пальцев.

— Я рад, что ты выжила.

— Потому, что ты позаботился о своей пленнице.

И совершенно естественно было то, что он обнял ее, поцеловал в истерзанный рот и увлек ее на кровать, где еще недавно сам корчился в агонии болезни. Теперь они слились там в агонии сексуального наслаждения.

Потом он сказал:

— Ты больше не моя пленница, Торес Лахл. Ты первая из женщин, кого я полюбил. Теперь мы оба пленники друг друга. Я заберу тебя в Шивенинк, и мы поднимемся в горы, где живет мой отец. Ты должна увидеть чудо — Великое Колесо Харнабхара.

Она уже начала забывать о том, что случилось, поэтому ответила равнодушно:

— Даже у нас, в Олдорандо, слышали о Великом Колесе. Если ты хочешь, я отправлюсь с тобой. Но на корабле очень тихо. Может быть, стоит подняться и посмотреть, что с остальными? Может быть, они еще страдают от чумы — Одим, и его многочисленное семейство, и команда?

— Побудь со мной еще немного.

Обнимая Торес, он заглянул в ее темные глаза, словно не решаясь разрушить чары этого мгновения. Сейчас он просто не мог почувствовать разницу между любовью и возвращением здоровья.

— В Олдорандо я была врачом, — быстро проговорила Торес. — Мой долг — лечить больных.

Она отвернулась от Лутерина.

— Откуда берется болезнь? От фагоров?

— Да, мы считаем, что от фагоров.

— Значит, наш отважный капитан говорил правду. Наша армия не должна была вернуться в Сиборнал, ее следовало удержать силой, иначе мы разнесли бы чуму; чума была среди нас. Приказ олигарха был скорее мудрым, чем жестоким.

Торес Лахл покачала головой. Она принялась медленно укладывать свои роскошные волосы, глядя в маленькое зеркало и не оборачиваясь к Шокерандиту. И сказала:

— Это слишком простое решение. Приказ олигарха поистине был само зло. Приказ уничтожить жизнь всегда несет в себе зло. То, что он сделал, может оказаться не просто злом — совершенно бесполезным злом. Я знаю кое-что об истинной природе жирной смерти, хотя большую часть Великого Года болезнь находится в спячке и ее трудно изучать. Знания, полученные дорогой ценой в одни времена, легко забываются в другие.

Шокерандит приготовился слушать, но Торес Лахл замолчала и продолжала рассматривать свое лицо, уже закончив прическу. Она послюнявила палец и пригладила брови.

— Поосторожней насчет олигарха. Он знает гораздо больше нас.

Тогда она повернулась и взглянула на него. И веско ответила:

— У меня нет оснований относиться к вашему олигарху с уважением. В отличие от олигархии жирная смерть все же допускает милосердие. От болезни умирают в основном старики и дети: большинство взрослых выживает — больше половины. Их тела меняются необходимым образом, как это произошло с нами.