– Это неправда.

– Нет, правда. Здесь как раз середина горы, и в этом месте собирается весь ветер с моря. Днем он гнездится между деревьями, а с наступлением ночи с шумом падает вниз.

– Все это неправда. Ну хорошо, когда он падает, что слышно?

– Раздается страшный грохот.

– Неправда, неправда, неправда! Этого не может быть!

– Нет, это правда. С особой силой он обрушивается в ветреные дни. – Все это он говорит с серьезным видом, бесстрастно отметая мои возражения. Сейчас его лицо кажется мне смешным, и, уткнувшись в подушку, я давлюсь от смеха.

– Вот здесь море, – говорит он, пробегая ногтями по моей спине. – А сюда падает прилетевший с моря ветер. – Теперь его тон становится шутливым. Каждый раз, когда его жесткие ногти касаются ложбинки на спине, она покрывается гусиной кожей.

– Море заволновалось? – тихонько спрашивает он и, прижав ладони к моим лопаткам, ждет, когда начнется отлив.

– Знаешь, когда-то один человек, увидев, что на плечах или груди у меня появилась гусиная кожа, решил, что его нежности мне неприятны, и на полпути отступился.

– Ну и что же потом?

– Ничего. Отступился – и все тут.

На сей раз громко смеется он. Продолжая лежать ничком, я поворачиваю голову и смотрю на него. Никогда прежде не видела, чтобы он так смеялся.

Из разлитого в комнате полумрака выплывает его грудь. У мужчины грудь вовсе не должна быть могучей, мне куда милее, если она белая, гладкая, даже чуть впалая, решаю я для себя.

– Послушай, ты ходишь к морю?

– В этом году еще ни разу не был.

– Грешно жить рядом с морем и не бывать там.

– Именно оттого, что оно близко, я и не хожу. Впрочем, завтра мы можем покататься с тобой в лодке.

– Стало быть, завтра мне можно не уезжать в Токио?

От возможности быть с ним целых два дня я становлюсь счастливой и беззаботной. В только что купленных резиновых сандалиях и соломенной шляпе иду по торговой улочке напротив станции Дзуси. В поисках нового купальника заглядываю в витрины. Немного неловко просить мужчину помочь в выборе купальника.

– Этот, кажется, ярковат.

– Да, в самом деле. – Я сразу же направляюсь к следующей лавочке. Он идет за мной, ослепительно улыбаясь.

– Вообще-то так не поймешь, надо примерить.

– Нет, ни за что. Я совсем незагоревшая. Сейчас мне ничто не пойдет. Нет уж, не стану я надевать купальники в этой примерочной, да еще при дневном освещении. – Я произношу эту тираду уже почти сердито.

– Ну зачем же делать такое грозное лицо? – Он глядит на меня, словно я маленький ребенок, которого нужно успокоить.

Временами он обращает ко мне такую вот улыбку. Когда я прихожу в отчаяние от затора на дороге, когда пьянею от небольшого количества сакэ, когда ради забавы принимаюсь писать. Что, я настолько занятна? Настолько ребячлива?

Вообще-то он часто об этом говорил. Мол, когда я смеюсь, становлюсь похожей на мальчика-подростка. А понравилась я ему тогда, когда в день нашей первой встречи пила воду, Он сказал, что я выглядела очень трогательно, потягивая воду из крана с какой-то детской непосредственностью. Так ли это? Так ли это?

Наконец облачаюсь в синий в полоску бикини. Я выбрала именно бикини, и не без умысла. Надень я обычный закрытый купальник – и вот она я, та самая, которую он держит в объятиях.

В этом бикини усаживаюсь в лодку, но не защищенные узкой полоской ткани бедра и ноги кажутся какими-то странно белыми и, точно они не принадлежат мне, бесстыдными.

Солнце манит к себе тело, Я сижу напротив него и, изо всех сил упираясь в лодку руками и ногами, стараюсь удержаться в устойчивом положении.

Глядя на меня, он изящно перебирает веслами.

– Почему бы тебе не раздеться?

– Не хочу плавать.

На нем та же одежда, в которой он бродил со мной по торговой улочке, – майка с отпечатанным на ней флагом какого-то иностранного государства и закатанные до колен брюки из тонкой хлопковой ткани. Но почему у него такой хмурый вид, столь не вяжущийся с этим солнцем? Впрочем, он изо всех сил настраивается на мою волну.

Я не без вызова взбиваю воду рукой. Поднимаются брызги. Он обеими руками закрывает лицо.

Возможно, он не умеет плавать. Нет, просто не хочет раздеваться.

На воде перед нами покачиваются ослепительные в своей наготе обнаженные тела.

Он смотрит на меня с сомнением и говорит:

– Если ты опалишь кожу, вечером не сможешь пошевелиться.

– Не волнуйся. Вот подплывем к той скале – и я нырну в воду. Если время от времени смачивать кожу водой, она не обгорит.

Я люблю звуки в воде. Когда, затаив дыхание, бросаешься в воду, уши сначала пронзает какой-то металлический звук. Но стоит нырнуть поглубже, как давление на ушные стенки доходит до предела, и кажется, что ты балансируешь на грани жизни и смерти.

Тогда выпускаешь из ушей воздух и в тот же миг снова испытываешь нестерпимую радость.

Делается это так: одной рукой зажимаешь нос, рот закрыт, скопившийся в горле воздух выталкиваешь через уши.

Небольшое усилие – и в ту же минуту вместе со звуком, напоминающим хлопок, выходит воздух. И тогда боль в ушах проходит, и ты как бы растворяешься в голубой воде.

Вода с беспредельной нежностью обволакивает тело. Каждый волосок на коже пританцовывает. Мелкие пузырики воздуха пробегают по коже. Провожу по телу рукой. Искрящаяся пена разлетается во все стороны.

Совершенно освоившись в воде, можно потихоньку перевернуться на спину. Руки и ноги движутся в воде свободно, точно водоросли. Подобно рыбе, делаю на дне мертвую петлю. Из легких выходит последний воздух, и я опускаюсь на песок.

Приятно, когда спина касается песка. Его поверхность гладкая, прохладная.

Смотрю вверх. Там, на поверхности воды, покачиваются солнечные лучи. Этот расплывчатый пучок света, подрагивая, скользит по воде – туда-сюда.

Водоворот лучей проникает в воду и постепенно доходит до меня.

Протянув к нему руку, резко взмахиваешь ею – и тогда с каким-то странным звуком: «фокон-фокон» – возникают самые разнообразные пузыри, крупные и мелкие.

Они цепляются ко мне и вскоре, вырастая и вытягиваясь, взвиваются ввысь. Смотрю им вслед, и такое чувство, будто Погружаюсь в сон.

Там, наверху, он, наверное, со скучающим видом перебирает веслами. Растворившись в воде, их всплески доходят до меня уже каким-то невыразительным хлюпаньем.

Пока я вот так резвлюсь в воде, он сидит в лодке и, наверное, от нечего делать курит.

Когда из этого подводного мира смотришь вверх, почему-то люди на берегу представляются какими-то гротескными существами с возмущенно поднятыми плечами.

Милый, ты, наверное, не знаешь: вода – это сон. Этот мир – сон. Иначе разве могли бы безрукие и безногие рыбы вести здесь свою утонченную жизнь?

Ты, сражающийся на земле. Я хочу, чтобы после смерти ты стал водой. Здесь спокойно и тихо.

Да, ты будешь тихо жить здесь, под сенью скалы. А я время от времени буду к тебе приходить.

Ты будешь открывать рот и проглатывать принесенный мною корм.

Когда-то мы с тобой ходили в океанарий. Глядя на темный аквариум с глубоководными рыбами, ты рассмеялся: какие у этих рыб веселые глаза.

У рыб детская душа. Чем глубже погружаешься в воду, тем более похожим на ребенка становишься.

Всякий раз, ныряя в воду, я молодею. Прямо пропорционально глубине, на которую опускаюсь.

В самом деле. С каждым новым движением вода привносит в мой дух все больше и больше детского. Голова постепенно освобождается от мыслей.

Интересно, какой мир я увидела бы, нырнув на сто метров?

Быть может, то, что видела, еще не родившись, когда находилась в материнском чреве?

Да, тебе тоже следовало бы когда-нибудь нырнуть глубоко-глубоко и почувствовать себя в материнском чреве.

Тогда тебе уже ничто не будет страшно.

Позабыв о времени, я недвижно лежу в воде.

В совершенно стихшей воде раздается какой-то гул. Как будто прокатилась волна. Меня подхватывает течение.