– Тогда идем вниз.

– Есть ли смысл? Ubi nihil – nihil.[37] «Черный человек» давно покинул здание, ему здесь просто нечего делать.

– Ты не знаешь Даниила, он наверняка пойдет вниз, а тем более в таком возбужденном состоянии… Готовься к медблокаде, чувствую, будет мне худо. Но проверить этот ход необходимо.

Мальгин двинулся вперед, сосредоточив волю и желание на достижении одной цели: поиске Шаламова. Все остальное, в том числе собственные переживания и физическое состояние, было несущественным.

По мере того как он опускался с «этажа на этаж», психологическое давление на мозг усиливалось, Клим пережил те же ощущения, что и Шаламов до него, только возможности адаптации и сопротивления внешним пси-ударам у Мальгина были скромнее. Вскоре он перестал отличать реальные предметы от галлюциногенных призраков, натуральные стены коридоров от стен, сооруженных взбунтовавшейся фантазией, и только трезвая оценка координатора кое-как спасала положение. Мальгину грезились готовые к прыжку хищники, сочетавшие в себе злобную силу земных тигров-людоедов и мрачную таинственность «черных людей», чудились засады, руки, сжимавшие оружие, уродливые фигуры джиннов и дивов, демонов и чертей с трезубцами, направленными ему то в грудь, то в спину; но как бы ни был он дезориентирован и сбит с толку, стрелять по «нападавшим джиннам» не стал, удержался, каждый раз срабатывала глубинная «блокировка» морали, закалка воспитываемой веками этики, основанная на заповеди «не убий» и опиравшаяся на тренированное самообладание. «Меч» оставался в «ножнах», хотя меч у Клима, многодиапазонный излучатель «универсал» с автоматической наводкой на цель и мысленным спуском, был гораздо более мощным оружием.

Опустившись еще на сто метров ниже прежнего уровня – таково было впечатление, подкрепленное измерениями датчиков, – временами полностью теряя ориентацию, от оглушительного «шума» забывая о смысле своих блужданий, с трудом удерживаясь на зыбкой грани беспамятства, Мальгин вынужден был констатировать, что глубже ему не пройти. Хорошей защиты от пси-излучения у него не было. К зрительным добавились и звуковые галлюцинации: кто-то звал его, предупреждал, вещал философские истины, смеялся и плакал, говорил голосами Купавы и Ромашина. Однако Мальгин отреагировал на все эти «голоса» лишь дважды: первый раз – когда с ним заговорил Ромашин, и второй – когда послышался голос Шаламова.

– Дан, это ты? – прохрипел Мальгин.

– Я то, что было, есть и будет, – ответил «собеседник», – никто из смертных не приподымал моего покрывала.[38]

Мальгин сразу потерял интерес к голосу – едва понял, что говорил сам с собой. Но когда «Шаламов» послышался второй раз, Клим не выдержал, вступил в диалог:

– Где ты, Дан? Отзовись!

– Клим, дальше тебе ходу нет, возвращайся.

– Где ты? – крикнул Мальгин, невольно напрягая зрение и слух, но видел вокруг лишь танцующих огненных чудовищ, а в ушах звучал рев «диких слонов», «грохот взрывов» и «адский вой урагана».

Шаламов не ответил.

И Мальгин двинулся в прежнем направлении. Он обнаружил Даниила случайно, буквально наткнувшись на две черные фигуры, причудливо искаженные искривленной линзой сознания, но все же материально ощутимые, твердые. Мальгин не смог определить, кто из них Шаламов в образе маатанина, а кто галлюцинация, иллюзорный двойник, поэтому хирург, ощупав первую фигуру и убедившись, что перед ним, похоже, человек в скафандре типа «отшельник», принайтовил находку к своему скафандру с помощью прочного линя и приказал Клаусу включить «аллюр три креста». Координатор, тоже наполовину оглохший и ослепший, память все же сохранил и рванул назад из адского места, стены которого, казалось, вот-вот сомкнутся и раздавят непрошеных гостей.

Очнулся Мальгин в просторном гроте с неровным полом и низким потолком, украшенном пятнами светящейся изморози. Огляделся. В кильватере за ним одна за другой смиренно следовали две черные глыбы, два маатанина.

– Кажется, у меня начался бред, – сказал он сам себе спокойно, жадно глотая витаминизированную смесь. – Я почему-то вижу двух «черных людей». Чур меня?

– Я тоже, – ответил Клаус не без иронии.

Мальгин поперхнулся, с минуту смотрел на неподвижные фигуры, постепенно приходя в себя, потом наконец вспомнил:

– Их и должно быть двое, ты же сам говорил, что видел двоих. Даниил нашел-таки своего визави, того самого, своего крестника, которого спас. Надо же, как повезло, ай да мы!.. Кстати, как долго я был без сознания?

– Час одиннадцать минут. По моим подсчетам мы где-то недалеко от… – Клаус замялся. – Я потерял ориентацию. Здесь мы не проходили.

– Немудрено в такой свистопляске… Поехали наверх… или куда там еще, вылезем – сообразим, что делать дальше.

Связка из трех одинаковых с виду фигур, две из которых были созданы голографической аппаратурой земных скафандров, медленно поползла вдоль грота к выходу, потом по коридорам из «пещеры в пещеру»; менялись диаметры и длины коридоров, размеры залов, их стены постепенно светлели, наливались молочным свечением, в них появились прозрачные прожилки, словно пласты хрусталя, и, наконец, впереди засияло отверстие выхода. Мальгин инстинктивно замедлил движение, ему стало не по себе: выходил он явно не там, где когда-то начал погоню за Шаламовым. В тревоге сжалось сердце.

Выход приблизился, в глаза брызнуло ярким белым светом. Стиснув зубы, Мальгин одним прыжком преодолел последние метры пути и вылетел наружу. И не поверил глазам.

Ландшафт кругом был не похож на окрестности Стража Горловины, и вылетел хирург не из «храма» – из сверкающей алмазными просверками ледяной горы. Гора имела плоскую вершину, усеянную множеством ниш, и курилась паром. Стояла она в ущелье с отвесными, синими с голубым стенами, поднимавшимися на колоссальную высоту и тающими в голубой прозрачности неба. Светила видно не было, и все же освещен этот мир был как в яркий солнечный день на Земле. Казалось, что светится сам воздух.

В серо-синей почве ущелья были разбрызганы вкрапления черных пятен и заросли «настоящего» бамбукового леса, удивительно ровного, как щетка: каждое «дерево» представляло собой совершенно прямой членистый прут высотой до ста метров, черный у основания и краснеющий к вершине. В разных местах ущелья, уходящего влево до горизонта и поворачивающего справа, виднелись «ледяные горы», такие же, как и те, из которых выбрался Мальгин: неровные параллелепипеды в невероятно сложном узоре ниш и рытвин, красивые, гармоничные, эстетически совершенные, создающие впечатление небывалой легкости и стройности, несмотря на неуклюжую форму и размеры.

– Поздравляю, – раздался в ушах чей-то голос.

Зачарованный Мальгин медленно повернулся.

– Привет, Клим, – снова прозвучал голос. – Поздравляю с прибытием в Орилоух. Ты все же нашел меня, старик. Зачем?

Мальгин вспомнил о «василиске» как о постыдной тайне, в пересохшем горле пискнул задавленный волнением вопрос: «Кто ты?» Вместо этого он хрипло проговорил:

– Ты напрасно сбежал из клиники, Дан. Многие беспокоятся, что ты можешь… понимаешь, может быть, даже неосознанно…

– Ясно, не продолжай. Кто именно беспокоится? Безопасность? Ромашин?

– Не только.

Шаламов рассмеялся. У Мальгина похолодела спина от этого смеха, лишенного эмоций, ровного и холодного, как снежное поле.

– Купава, что ли? Допускаю. А ты, видать, до сих пор не остыл, Климушка, и не забыл… и не простил, а?

– Дурак ты! – непроизвольно вырвалось у Мальгина первое, что пришло в голову.

– Может быть, – с неожиданной легкостью согласился Шаламов. – Что есть, то есть. Хотя я почему-то всегда был уверен в обратном. Да и Купава не ушла бы к дураку. – Тот же холодный смех.

«Тогда был дурак я, – подумал Мальгин с тоской, блокируя выход пси-передатчика на антенну связи. – Если бы мне дали возможность, я бы каждый свой шаг прошел не так… и не было бы этой встречи…»