— Всю жизнь?
— Да. Только, откровенно говоря, лично мне ты больше нравишься без плаща.
— В полицейском мундире?
— Нет.
— В балахоне контрабандиста?
— Перестань, Бин. Дался тебе этот хлам. Надо найти кабинет правителя.
— Слушаюсь, высший. Я готов вас сопровождать на двадцать четвертый уровень, ибо именно там находится творческая лаборатория моего предшественника. По слухам, именно там рождается всеблагое и всепобеждающее Слово.
— А ты повеселел, Бин, увидев тигра дохлым…
Вдвоем в лифт они втиснулись с трудом. Бин нажал панельку, но не двадцать четвертую, а шестую.
— Хочу посмотреть кабинет деда.
Кабина лифта замерла в решетчатом цилиндре из толстых стальных полос в центре большого полутемного холла. Изнутри цилиндр запирался на массивный сдвоенный засов, но снаружи, со стороны холла, дверца не открывалась.
— Никто не имел права покидать уровень. Комфортабельный застенок для «умников».
В холле стояло около полусотни кресел, несколько чертежных кульманов с эпидиаскопическими приставками и десяток демонстрационных столов. Когда-то здесь кипели жаркие ученые споры, а Кормчий с презрительным удивлением рассматривал своих экзотических пленников, которых даже неволя и реальная угроза смерти не могла оторвать от сладкой жажды творить.
Радиальные коридоры вели к большим бронированным дверям, за которыми угадывались вместительные залы. На всех дверях была одна и та же надпись: «Лаборатория. Не входить — защита включается без предупреждения!» И дважды перечеркнутый черным человеческий череп.
Короткие радиальные коридоры обрывались, влившись в длинную спираль широкого, как улица, общего коридора. На эту пустынную сейчас «улицу», крытую веселым бело-розовым пластиком, выходили двери поменьше, раскрашенные в разные цвета. На них стояли только цифры — порядковый номер и окошечко автосчетчика. Здесь пленники жили. Бин в развевающемся плаще правителя петлял от двери к двери, всматриваясь в цифры счетчиков. Двери были закрыты, а в окошечках везде стоял «0» — в комнатах не было ни одной живой души. Они дошли до самого конца коридора. Он кончался комнатой номер два. Вместо двери в комнату номер один была гладкая розовая стена.
— Комнаты деда действительно замурованы… Легенда говорила правду…
— Что ты хотел здесь найти?
— Ничего. Я должен был увидеть это своими глазами. Я дал клятву отцу и матери… Вернее, их памяти…
Они постояли еще немного у розовой стены и пошли назад, к лифту. Бин снова хмурился. Настроение его менялось как цвет моря перед штормом.
— И еще, откровенно говоря, я надеялся найти разгадку потусторонней деятельности правителя здесь, на этом уровне. На уровне науки. Не знаю как… Впрочем… Нет. Этот уровень изолирован, а лаборатории обесточены. Я смотрел. Значит, адрес чуда — двадцать четвертый уровень… Двадцать четвертый…
— Двадцать четвертый, — повторил он кондукторским голосом, пуская лифт вверх.
Виной тому, что произошло после, была элементарная неосторожность. До сих пор Башня обращалась с ними отменно вежливо, и цепочка счастливых совпадений помогала довольно легко решать ее хитроумные загадки. Но кроме везения, их берегла собственная бдительность. Они ждали подвоха и коварства от всего окружающего и потому вовремя замечали тайные пружины и контакты смертоносных систем.
Убедившись в гибели тирана, они позволили себе расслабиться. Они забыли, что зло, как и добро, переживает своих создателей и способно сохранять веками убийственную силу. В Башне продолжала жить злая воля Великого Кормчего, Башня только притворялась мертвой, она ждала удобного случая, чтобы нанести удар.
Лифт остановился на двадцать четвертом уровне, но дверь не открылась, как на остальных уровнях. Шанин попробовал открыть ее силой, но она не поддавалась. Бин начал шарить на пульте.
— Здесь есть какая-то кнопка, но я не знаю…
Видимо, Бин все-таки нажал кнопку, потому что дверь приоткрылась.
Шанин повернул голову на голос Бина.
Дверь приоткрылась только затем, чтобы в прорези показалось какое-то приспособление, похожее на обрез с оптическим прицелом.
И почти тотчас в кабине грохнул выстрел.
Шанин схватился за голову.
Бин бросился к товарищу.
Землянину повезло: он стоял в профиль к двери, и пуля, направленная прямо в лоб, прошла по касательной, оставив полосу рассеченной кожи. На какую-то секунду Шанин потерял сознание, но не упал, осев на руку Бина.
Бин оказался хорошим санитаром. Перебинтовав рану полосой ткани, оторванной от сорочки, он усадил Шанина на откидное сиденье лицом вверх, осторожно и сильно массируя шею.
Шанин быстро приходил в себя. Голова еще звенела после удара, а перед глазами догорающим фейерверком плясали цветные искры, но слабость проходила, и возвращалась ясность мысли.
— А ведь мы влипли в ловушку, Бин.
— Надо вернуться вниз. Кабинет правителя от нас никуда не уйдет.
— А если этот объектив дает команду на все уровни? Внизу теперь нас могут тоже встретить выстрелы или что-либо похуже…
— Но надо сделать настоящую повязку, дезинфицировать рану. Я видел внизу аптечку.
— По идее, здесь должно быть нечто посерьезнее аптечки. Вроде автоматической самолечебницы. Не мог же правитель оставить себя взаперти без медицинской помощи. Наверняка…
— Но я не знаю, где может находиться такая лечебница… И вряд ли где-нибудь есть план Башни. Хозяин держал его в голове. А я почерпнул кое-что, анализируя «Солнце для мертвых». В строчках запрещенной поэмы-легенды зашифрованы реальные, хотя и приблизительные, данные о Башне… Но многие места непонятны, их можно расшифровать, только пользуясь фальшкартой Вечного Дворца и Башни, которая есть в кабинете.
— Значит, в кабинет…
— Нет. Вниз. Назад. Сейчас главное — твоя рана,
— Знаешь, Бин, у моих предков в Сибири было древнее правило: если сбился, заплутал в тайге, никогда не поворачивай назад. Иди только вперед, иначе закрутит, заманит, заворожит тебя лесной хозяин, уведет в безысходные топи и погубит тебя тайга. Мы с тобой в этой Башне как в тайге — не знаем, что, куда, как и зачем. II леса за деревьями не видно. Так что надо и действовать по таежному закону: хочешь кругом — иди прямо. Отступать не годится… Надо как-то обмануть объектив. Разбить его, что ли? Не успеть…
— Объектива я, к сожалению, не видел… Как он выглядит? Как те, которые осматривали стол?
— Нет. Этот короче. И линза не голубая, а почти черная… И по-моему… Да, пожалуй, линза плоская…
— Да… Больше похоже на окуляр фотоэлемента, чем на объектив… И плащ… Зачем Правителю плащ в помещении с идеально кондиционированным воздухом, а? А плащ этот висит в двух прихожих, и, кажется, Аш надевал его каждый день… Стоит попробовать?
— Не понимаю.
— Минуту…
И прежде чем Шанин среагировал, Бин запахнул плащ на груди и снова нажал кнопку. Все повторилось — дверь приоткрылась, показался обрез с оптическим прицелом и…
Через томительную паузу дверь лифта распахнулась настежь.
Кабинет Правителя оказался отлично оборудованной мастерской умельца-фанатика. И внутреннее содержание ее было типичным: бестолковое и беспорядочное нагромождение приборов и отходов, разобранных ценных конструкций и аляповатых самодельных монстров.
Шанину не удалось осмотреть кабинет детально. Бин, подозрительно хорошо ориентируясь в этом механическом бедламе (кто знает, может, и у Бина был когда-то подобный «голубой приют»), разыскал аптечку. Он обрабатывал рану тщательно, с профессиональной безжалостностью — до тех пор, пока Шанин не потерял терпение.
— Если больно, надо сказать, — обиделся Бин. — Я действую по всем правилам, но не чувствую того, что чувствует пациент…
Это заметно, — проворчал землянин.
Перевязка подходила к концу, когда Бин заметил что-то в правом углу мастерской. Это «что-то» неудержимо тянуло его — он постоянно оглядывался, бинтуя голову Шану. И когда закончил, устремился в угол, строго-настрого приказав раненому посидеть минуть десять с закрытыми глазами. Шанин выполнил приказ не без удовольствия. Его слегка лихорадило. Хотя особой усталости он не чувствовал, время от времени мозг обволакивала баюкающая волна апатии и равнодушия к происходящему. Временами он словно раздваивался, чувствуя и сознавая себя на Свире, в Дроме, в Башне Кормчего, он совершенно реально слышал тихий пересвист ангарских сосен, колючий запах саянского горного мака, горький пихтовый дымок невидимого костра и вкус чая, заваренного молодым багульником.
