— Второй вариант мне лично нравится больше…
— Потому что он освобождает от необходимости объяснять свое появление Великому Кормчему?
— Именно. Он дает шанс осмотреться.
— Ты прав. Будем надеяться.
Путешествие было довольно долгим, но однообразным. Время от времени над ними вспыхивали светильники, но в их мертвом свете вставала всегда одна и та же картина: штрек, опутанный толстыми кабелями в цветной изоляции, и броневая плита, закрывающая путь вперед. Из плиты выглядывал синий глазок объектива и, забавно ворочаясь в упорах, изучал стол от катков до крышки. Дойдя до верхней кромки, он снова прятался в плите. То, что было на крышке стола, его не интересовало.
Плита поднималась и опускалась, пропуская опознанный механизм, свет гас, и «такси в преисподнюю» продолжало путь. Этот путь привел их в просторный зал, залитый спокойным матовым светом и заполненный ароматами свежей, хорошо приготовленной пищи. Кухня правителя сверкала чистотой зеркального металла и полированного пластика. Ее оборудованию позавидовала бы хорошая химическая лаборатория. В герметичных кубах, котлах, змеевиках вершилось таинство кулинарного искусства, трепетали зеленые змейки на экранах осциллографов, праздничными гирляндами загорались и гасли индикаторы датчиков, гудели на разные голоса большие и малые компьютеры. На стене поблескивали часы с циферблатом. Цифры 8, 11, 3, 5 были красные, остальные черные. Часы показывали без десяти одиннадцать.
— Судя по всему, через десять минут второй завтрак. Не позаимствовать ли нам что-либо из рациона правителя? Или мы обидим хозяина? Как, Бин?
— Я думаю, голодный желудок только подогревает пыл исследователя. Хотя приобщиться к столу правителя я хотел бы. Из чисто познавательных соображений.
На другом конце зала, к немалому своему удивлению, они обнаружили точно такой же рельсовый путь и стол, ожидающий заправки.
— Выходит, Правитель не один?
Бин пожал плечами.
Иного выхода, кроме столовых люков, из кухни не было. И здесь люки были под током, как и в шахте. Бин развел руками.
— Ничего не остается, как пожаловать к главному людоеду Свиры прямо на стол под видом жаркого. Если учесть, что у нас нет оружия…
— У нас есть фактор внезапности.
— Ты уверен, Шан? Ты можешь поручиться, что правитель не следит за нами с помощью всей этой электронной штуковины с первых шагов появления в его царстве?
Настала очередь Шанина пожать плечами. Тем временем часы подошли к одиннадцати. Серебристая лента конвейера пришла в движение. На раструбах с цифрами замигали контрольные лампочки. Из одного раструба выполз на конвейер поднос с рыбными и мясными закусками, из другого — сифон во льду, из третьего — кофейный прибор в прозрачном термостате. Последней на серебристую ленту вошла огромная фруктовая ваза.
— Силайские яблоки… Если верить преданиям — любимое лакомство Великого Кормчего…
— Попробуем?
— Не хочется. А впрочем…
Стол тронулся тихо, и люк отворился бесшумно, и рельсы вели не по темному штреку, а по широкому коридору со сводчатым потолком. Пол, свободный от рельсов, был застлан пластковровой дорожкой с изрядно потертым ворсом — по дорожке часто ходили.
Шанин надкусил небесно-синее продолговатое яблоко с некоторой опаской — фрукты на Свире по вкусу мало отличались от земных, но этот сорт он пробовал впервые.
Голубая мякоть обожгла рот пряным холодом, как ледышка. Шанин приготовился жевать ее долго и тщательно, ибо ломтик казался упругим и твердым. Но едва зубы его успели коснуться яблочной плоти, как она брызнула во все стороны жгуче-сладким пенистым соком, а во рту осталась скользкая желеобразная масса, которую можно было глотать не жуя.
Шанин съел одно яблоко, второе, третье — что же, вкус у правителя недурен, однако…
Казалось, рельсы уходят в тупиковую стену, и стол неизбежно наткнется на нее, но в последний момент стена поднялась и опустилась уже за спиной незваных гостей. Стол замер. Шанин, слегка обалдевший от всех этих путешествий по шахтам, мусоропроводам, кухням-автоматам, внутренне подобрался и напрягся. Сомнений быть не могло — теперь они находились в самом жилище правителя, в его интимном приюте, в его личной столовой.
Очень богатая, точнее — невероятно богатая комната, обшитая сандаловым деревом. Картины, золотая люстра на потолке. Инкрустированный каменьями стол и тяжелый стул с высокой спинкой. И даже имитация окна с кружевными пышными занавесками. Словно ты непонятным образом очутился далеко от Дромы и ее безалаберной жизни, в старом королевском замке, брошенном правителями.
На Бина напала какая-то оторопь. Он застыл, тяжело опираясь на свою рогатину, белая маска вместо лица — и неотрывно смотрел на дверь в коридор.
— Шан… Можешь меня презирать, можешь надо мной издеваться, но я не могу… Не могу… Сейчас он войдет… Он войдет в эту дверь… Я не могу… Это выше меня.
Шан положил ему руку на плечо, успокаивая.
— Тебе смешно, Шан? Это должно быть очень смешно…
— Мне не смешно, Бин. Я понимаю тебя.
— Это невозможно понять. Это можно только чувствовать. Это не страх, нет — другое… Мне кажется — он войдет, и все кончится — я, ты, Свира, Вселенная, — потому что мы узнаем что-то, что убьет саму жизнь… Все лопнет, взорвется, исчезнет… Потому что ни в чем не останется ни капли смысла…
— Разве Кормчий дает смысл жизни, Бин?
— Я знаю, что я говорю чушь… Но я не могу…
— Давай перекусим, Бин, в ожидании хозяина… Эти кухонные запахи разбудили во мне зверя…
Шанин переставил подносы на деревянный стол. Бин взял несколько яблок, землянин решил подкрепиться поосновательней: налил себе чашку густого кофе и с аппетитом уничтожил какую-то птичку в приятном сладковато-кислом янтарном соусе. Поскольку, кроме стула, в комнате не было другой мебели, пришлось есть стоя. Занимать хозяйское место было невежливо. Время шло. В столовую никто не входил.
— Первый завтрак остался нетронутым. Судя по всему, второй постигнет та же участь… Или хозяин слишком поздно встает, или… Или он вообще не ест…
— Ты забываешь, Шан, о втором столе. Если одновременно сервируется два стола, значит, есть две столовые, и две… не знаю, как назвать… квартиры, что ли. Может быть, хозяин сейчас в другой столовой?
— Пойдем, Бин? Ты готов?
— Да. Прости за слабость. Только… иди вперед, Шан. Так будет лучше,
За дощатой дверью оказалась небольшая прихожая, набитая изысканными вещами, если не считать вешалки из саблевидных рогов двугорбого козла. На вешалке висел долгополый голубой плащ с меховой оторочкой и золотым топором на рукаве.
А под вешалкой — совсем некстати — валялись стремянка и заступ.
Кроме двери из столовой, в прихожей было еще две. За одной из них оказалась кабина лифта на все двадцать четыре уровня. А за другой…
— Он здесь… Это его плащ.
Шанин шагнул было к двери, но Бин задержал его.
— Подожди. Теперь я. Я должен. Я должен победить в себе раба. Иначе я никогда не прощу себе. Именем деда, именем отца, именем матери… Я пришел!
Бин рывком распахнул дверь и шагнул в комнату.
Шанин не понял, что заставило Бина остановиться на полушаге. Эта комната тоже напоминала пустую дворцовую залу. Но когда, обежав глазами резную деревянную кровать под кружевным покрывалом, роскошный письменный стол с золотой настольной лампой и большую, во всю стену, картину, он перевел взгляд вниз, — по спине пробежал холодок.
У ног в полу чернело квадратное отверстие. А на дне ямы, на глубине в полтора человеческих роста, лежал скелет в парадном хитоне Великого Кормчего.
Бин опустился на колено, осматривая пол. Тронул что-то коричневое, окаменевшее.
Яблоко… Силайское яблоко…
* * *
Оксиген Аш думал о Кокиле Уране.
Он расхохотался в лицо смертнику, услышав угрозу. Он не поверил художнику. Как все мелкие и подлые люди, Великий Кормчий был убежден в мелочности и подлости всех живущих. Он верил во всемогущество страха, лишающего сопротивления, и делал все, чтобы страх перед именем Кормчего не ослабевал. Он не боялся суда совести, ибо считал совесть синонимом слабости.
