— Присмотри за ним. Если у него начнут закатываться глаза или он станет задыхаться, сразу меня позови.

Николас затих. Но как раз в ту секунду, когда Оуэн подумал, что больному стало лучше, он откинул голову назад и выгнулся от приступа боли.

Вернулась Люси, принесла лекарство и маленький столик со спиртовкой, который поставила рядом с Оуэном.

— Следи внимательно, — велела она уверенным тоном, хотя в глазах ее читалось смятение. — Смотри, чтобы я делала точно то, что говорю.

Оуэн смотрел, стараясь не пропустить ни одного движения.

Люси взяла со столика крошечную серебряную мерку, меньше наперстка.

— Толченый корень мандрагоры, ровно одна мерка, не больше. — Руки ее подрагивали, когда она зачерпнула порошок из толстостенного горшка, на котором был нарисован корень в виде человеческой фигурки. Оуэн поддерживал горшок, чтобы ей было легче. Она высыпала содержимое наперстка в горшок побольше. — Сухое маковое молочко, ровно столько. — Она взяла другую мерку, а Оуэн наклонил для нее второй горшок с рисунком цветка. — Кипятка на два пальца ниже края. — Она налила воды. — Хорошенько размешать над лампой, затем охладить и снова подогреть, но так, чтобы рука удерживала сосуд в течение трех вздохов, иначе больной ошпарит горло.

— Нельзя ли мне приготовить лекарство? Уверен, мастер Николас предпочел бы, чтобы вы держали его за руку.

Люси кивнула и поменялась местами с Оуэном. Воспользовавшись передником, она вытерла пот с лица мужа.

— Успокойся, Николас, скоро боль отступит и ты уснешь.

Оуэн продолжал действовать, следуя наставлениям Люси, внимательно следившей за всеми его манипуляциями. Убедившись, что он подогрел сосуд до нужной температуры, она кивнула, и тогда он передал сосуд ей. Она приподняла голову Уилтона и поддерживала, пока он откашливался, стараясь дышать. Когда Николас затих, Люси помогла ему выпить лекарство. Через несколько минут стоны прекратились.

— Благослови тебя Бог, — произнес Николас. От усилия он снова зашелся кашлем и поморщился от боли.

— Больше никаких разговоров, Николас, любимый. Поспи теперь.

Оуэн помог уложить больного пониже.

— Священник нужен? — спросил архидиакон, стоя в дверях.

— Ансельм! — охнул Николас и приложил руку к левой стороне груди.

В два шага Оуэн оказался у двери. Люси опустилась на колени рядом с Николасом, глаза которого расширились от ужаса.

— Я не просила архидиакона вернуться, дорогой. — Она обняла мужа, пытаясь его успокоить.

— Хозяину нужен покой, архидиакон, — сказал Оуэн, выталкивая Ансельма за дверь. — Мы благодарны вам за молитвы, но лучше произнести их в другом месте. — Он решительно закрыл за собою дверь.

— Ансельм безумен, Люси, — прошептал Николас, цепляясь за ее руку. — Держись от него подальше.

— Хорошо, любимый. Теперь отдохни. Ты должен отдохнуть. — Она провела рукой по его лбу и с облегчением отметила, что маковый настой начал действовать. — Я не пущу его к тебе. Его визиты для тебя пагубны.

А тем временем на лестнице архидиакон потребовал сказать ему, что происходит, словно имел на это право. Не говоря ни слова, Оуэн выпроводил его вниз. Спустившись с лестницы, он произнес, как надеялся, сдержанным и бесстрастным голосом:

— Николас Уилтон очень страдает. Ваши визиты вовсе не помогают ему успокоиться. Вы должны дать ему возможность отдохнуть.

Ансельм злобно взглянул на Оуэна.

— Вы забываетесь, Оуэн Арчер. В этом доме не вы хозяин.

— Если вы ему друг, оставьте его в покое. У него был приступ, снять который могла только мандрагора. Теперь ему нужно поспать.

Архидиакон переменился в лице. Во взгляде его читалось искреннее переживание. Значит, он действительно волновался за Николаса.

— Если понадобилась мандрагора, выходит, ему хуже.

— Думаю, да.

— Я не знал. Конечно, я уйду. Пусть отдыхает. Он должен поправиться. Вы обязаны сделать все возможное, чтобы он выздоровел. — Ансельм замер на пороге, взявшись за ручку двери. — Мне не нравится, что приходится отдавать его на ваше попечение, Арчер. Как не нравилось ваше общение с Дигби. Судебный пристав всегда по долгу службы сторонится людей, чтобы сохранять беспристрастность. Подружиться с приставом — значит купить его расположение.

— Вы меня подозреваете?

— Я лишь предупреждаю.

— От него я уже не добьюсь никакого расположения.

— Упокой Господь его душу.

— Мне кажется странным, что вы проявляете необычайный интерес к моему благополучию.

— Вы служите у моего друга, и я не хочу, чтобы вы навлекли на этот дом бесчестие.

— Не навлеку.

— Постарайтесь сдержать слово.

Архидиакон покинул лавку.

Оуэн был уверен: священник выложил не все, что было у него на уме. Но ясно одно — он переживал за Николаса. Был встревожен и зол.

После вечерней трапезы Оуэн взялся за хозяйские книги. Люси шила, а Тилди лущила бобы. Люси тихо наставляла служанку по поводу предстоящей работы.

Время от времени миссис Уилтон бросала тревожный взгляд наверх, словно хотела заглянуть сквозь доски пола в комнату больного. Оуэн невольно спросил у себя, почему этот умирающий старик так ей дорог. Он даже не смог подарить ей ребенка, который остался бы жить. Почему прелестная Люси так предана Николасу Уилтону? Неужели потому, что он убил ради нее?

Или потому, что он вместо нее доставил яд тому, кому надо? Но если он сыграл роль ничего не подозревающего посыльного, что же тогда вызвало его болезнь? Яд замедленного действия?

Одно отравление. Два отравления. Одно должно было убить, второе — заставить замолчать. Неужели она отравила Николаса, чтобы он молчал?

Оуэн оторвал взгляд от книги, которую якобы читал. Люси слушала, как Тилди повторяет рецепт завтрашнего супа.

— …Когда закипит ячмень, добавить кусочек свинины, зимнюю приправу, соль, стебель фенхеля…

— Не фенхеля, Тилди, любистока. — Тихий голос, мягкие манеры. Люси заправила под платок служанки выбившуюся прядь волос. Девушка улыбнулась. Люси похлопала ее по руке. — Ты хорошая девушка, Тилди, и очень мне помогаешь.

Такая женщина не могла навредить мужу и убить любовника матери. Откуда только у него взялись подобные мысли? Он наблюдал за Люси, пока она показывала Тилди, какой горшок взять, где хранятся специи, как разбираться в наклейках. Она была терпелива и внимательна с девушкой, точно так держалась и с ним.

Оуэн постарался представить, как миссис Уилтон, терпеливая и внимательная, планирует отравить кого-то. Он вспомнил рассказ о том, какая прелестная у нее была мать, как она умерла, давая жизнь ребенку, как Люси сразу отослали в монастырь; а потом она узнала, что виновник всего вернулся и умирает в аббатстве и что Николаса попросили приготовить лекарство для спасения жизни этому человеку. Как бы между прочим она могла предложить сама приготовить снадобье или упаковать его, пока Николас будет одеваться потеплее перед выходом на улицу. Одна-две щепотки аконита, и все готово, кто бы заметил?

Одно отравление, чтобы убить, второе — чтобы заставить замолчать. Смерть Фицуильяма была случайной. А затем, когда брат Вульфстан обнаружил содеянное, она согласилась уничтожить остатки отравленного лекарства и никому ничего не говорить. Очень продуманно. Могла ли Люси поступить так с Николасом? И не поэтому ли она столь заботлива? Может быть, из-за чувства вины?

— Спокойной ночи, Оуэн, — сказала Тилди, стоя над ним со свечой.

Он вздрогнул, только сейчас заметив, как близко она подошла. Он надеялся, что девушка ничего не прочла по его лицу.

— Спокойной ночи, Тилди.

Когда служанка ушла, Люси заметила:

— Тебя что-то беспокоит.

Ничего ему не удается скрыть.

— Я вижу, мне очень многое предстоит узнать. Надеюсь, я не обманываю сам себя, считая, что еще способен к учению. Я ведь не ребенок. В таком возрасте учеников не бывает.

— Ты хорошо справляешься. Тебе не о чем волноваться.

Лучше бы ей не проявлять такую доброту к нему. Сейчас, оставшись с ней наедине, он должен воспользоваться возможностью и выяснить, что ей известно. Может быть, она в чем-то и признается. Но действовать придется крайне осторожно. Она не должна догадаться о его цели.