Лекарь усадил Люси на сундук у маленького окна.

— Расскажи поподробнее о приходе архидиакона.

— Он спросил у меня, насколько серьезно болен Николас. Я ответила, что не знаю и могу рассказать не больше того, что рассказал ему пристав. Архидиакон, видимо, удивился и спросил, почему я решила, будто он разговаривал с приставом. Тогда я рассказала о том, как Дигби нашел Николаса. Это ему не понравилось. «У лазарета в аббатстве? А что там делал Николас?» Он говорил словно о вражеском лагере, куда Дигби не следовало бы соваться.

— О моем лазарете? — удивленно вздернул брови Вульфстан.

— Архидиакон растревожил меня вопросами. Я сказала, что Николас относил больному лекарство. «Воину?» — спросил он. Я подтвердила, что тому самому, кто назвался пилигримом. Архидиакон и без того был бледен, но тут в лице его не осталось ни кровинки. Он даже схватился рукой за прилавок, чтобы не упасть. Я задала прямой вопрос о его подозрениях, но он предпочел уклониться от ответа, поинтересовавшись, в свою очередь, что же случилось в аббатстве. Я, конечно, ничего не знала и, более того, догадывалась, что архидиакон осведомлен лучше меня. Тогда я попросила его рассказать, кто такой этот пилигрим. Ведь он наверняка знал это. Но архидиакон заморгал и отвел глаза. «Я пока не видел этого пилигрима, миссис Уилтон» — вот и весь ответ. Примерно к такой полуправде прибегали сестры в монастыре, стараясь защитить нас от окружающего мира. Я продолжала настаивать. Тогда он выпрямился и заявил, что придет позже. «Кто он такой?» — не унималась я. «Я еще вернусь», — снова повторил он и заспешил прочь.

Люси, нахмурившись, выглянула в окно.

— Проклятый священник. Он ведь знает, кто этот человек. Почему же не скажет? Думаю, и муж заболел из-за этого воина. — Она обратила гневный взгляд на Вульфстана. — Кто этот пилигрим, брат Вульфстан?

— Моя дорогая Люси, Бог свидетель, не знаю.

— Я хочу с ним поговорить.

Вульфстан покачал головой.

— Он умер.

Она была потрясена.

— Умер? Когда?

— Прошлой ночью. Кем бы он ни был, теперь он не может нам помочь.

Люси перекрестилась. О недавно усопших обычно не отзывались плохо, это приносило несчастье.

— Да покоится он с миром.

— Аминь, — прошептал Вульфстан и потупился, слезы жгли ему глаза. Он чувствовал такую усталость, что уже не мог себя сдерживать.

Заметив смятение лекаря, Люси взяла его за руку.

— Мне жаль, что вы потеряли своего больного.

— Не просто больного. Это был друг. — Голос Вульфстана дрогнул. Лекарь утер глаза и глубоко вздохнул. — Прости. Боюсь, сегодня от меня мало толку.

Она нежно поцеловала его в лоб. Легкое прикосновение губ, всего лишь ласковый жест, но он окончательно сразил монаха. Вульфстан закрыл лицо руками и разрыдался. Люси обняла его и привлекла к себе.

Позже, когда лекарь подкрепился чашкой подогретого вина, он рассказал о своей дружбе с пилигримом и о душевной грусти воина.

— Судя по вашему рассказу, это был добрый человек. Я благодарна, что вы пришли, несмотря на свое горе. Кстати, откуда вы узнали?

— От Дигби. Он специально посетил меня, чтобы рассказать о вашей беде.

— Как все странно, брат Вульфстан: и готовность Дигби помочь, и визит архидиакона. А знаете, если бы я поняла, какая связь существует между архидиаконом Ансельмом и пилигримом, а также между архидиаконом и Николасом, то, скорее всего, разобралась бы в том, что случилось.

Вульфстан промолчал. Давным-давно он дал Николасу слово, что ничего не расскажет Люси о прошлом, и теперь не собирался это слово нарушать. Но ему не давало покоя, что Николас заболел именно теперь, когда находился в аббатстве Святой Марии, где одновременно сошлись Ансельм и его пристав. Лекарь не считал это обычным совпадением.

Создавая зло в образе Евы, Бог использовал ребро Адама. Он взял от мужчины все самое дурное и сотворил женщину. Так просто, ясно написано, и все же редко кто из мужчин внемлет этому предупреждению. Всех остальных губит собственная слепота.

Ансельм, архидиакон Йорка, стоял коленопреклоненный на холодных, сырых камнях, пытаясь отогнать горестные мысли и помолиться за своего дражайшего друга. Но мысли все время возвращались к Николасу. Добрый Николас, его погубила любовь к женщине, сейчас он так мучительно страдает, что вряд ли протянет долго. Наверное, это даже к лучшему.

Ансельм заерзал: холод пробирал его до самых костей, тупая боль поднималась от колен выше. Но он готов был терпеть во имя спасения друга. Ради Николаса он вынесет любое страдание. Он и так переживал за него почти всю свою зрелую жизнь. Но нисколько об этом не жалеет. Его молитвы за Николаса шли из самого сердца.

Николас не виноват в своих несчастьях. Не он выбрал тропу греха. Это был выбор его отца, того самого человека, который забрал его из школы при аббатстве и сделал своим подмастерьем в аптечной лавке, по соседству с таверной, так близко от центра города со всей его скверной. Именно отец Николаса заставил его присматриваться к женщинам, выбирать подругу, которая выносит ему сына, чтобы тот продолжил семейное дело. Николас, послушный сын, отвернулся от Ансельма, а потом встретил на своем пути женщину такую порочную, что она заманила в свою ловушку трех мужчин одновременно и всех троих ввергла за собой в пучину греха. А ее дочь завершила начатое, поймав в свои сети Николаса и тем самым поставив ужасную точку в родовом проклятии.

Отец Николаса умер с горечью в сердце, видя, что сын остался холост, но при этом обременен жуткой тайной, способной разрушить все, что Уилтон-старший создал непосильным трудом за целую жизнь. Такова цена за грех. Но Николаса еще можно спасти. Красивого, благородного, любящего Николаса.

Ансельм склонил голову и обратил к Богу молитву о прощении.

Несколько недель спустя, уже после Крещения, брат Вульфстан сидел в лазарете возле жаровни и удрученно разглядывал собственную руку. Сначала в ней ощущалось покалывание, а потом она вообще онемела. И все из-за какой-то ничтожной щепотки снадобья. Если бы он добавил ее в мазь, то можно было бы распрощаться с этим светом. Неудивительно, что, проглотив лекарство, погиб его друг, а теперь еще и сэр Освальд Фицуильям. Да простит его Господь, но он даже не заметил, когда успел так состариться и выжить из ума. Вот оно доказательство, что он уже никуда не годится. Ни при каких обстоятельствах лекарь не должен применять лекарство, приготовленное чужими руками, предварительно не испробовав его. Больной умер, а Вульфстану даже в голову не пришло хотя бы тогда проверить снадобье, он просто поставил склянку на полку, словно предназначал ядовитое зелье для следующей жертвы. Да смилуется над ним Господь, но только собственная нерадивость Вульфстана погубила его друга, благородного пилигрима. А теперь еще и сэра Освальда Фицуильяма, подопечного самого архиепископа. Дева Мария и все святые, что же ему теперь делать?

Что все это значило? Николаса Уилтона уважают во всем графстве. Как он мог совершить такую ошибку? Вульфстан уставился на свою руку, и тут на него снизошло озарение. Наверное, Николас, когда смешивал лекарства, уже чувствовал себя плохо. Некоторые порошки очень трудно отличить друг от друга. Если уже тогда аптекарь был болен, разве он не мог перепутать аконит[3] с молотым фиалковым корнем?

Каждый раз, отмеряя лекарство, Вульфстан молил Господа, чтобы тот своей дланью направил его. Любое снадобье очень легко может превратиться в отраву. И все же в тот день Николас не выказывал никаких признаков болезни. Правда, когда он вошел в дом, цвет лица у него был несколько неровный, но он всегда отличался слабой конституцией, и несколько часов, проведенных в саду во время первых серьезных заморозков, не могли не сказаться. Вел он себя, однако, странновато. Этого отрицать нельзя. Но, Господи, нельзя же только поэтому подозревать человека. После многих лет доверия.