Дигби пристально посмотрел на Оуэна.

— Что вы имеете в виду? Что я был готов его убить? Чтобы он замолчал навеки? Вы что, обвиняете меня? — Он говорил все громче и громче, привлекая к себе внимание посетителей. Те кидали любопытные взгляды, но тут же отворачивались, увидев, кто сидит в том углу.

Оуэн пожал плечами.

— Должность пристава была для вас очень важна. Я побывал в доме у вашей матери и теперь могу представить, как вам хотелось вырваться оттуда.

Дигби покачал головой, словно поражаясь услышанному.

— Замечательный способ вступить в должность судебного пристава — убить подопечного архиепископа.

Если взглянуть на дело под таким углом, то подозрение, конечно, смехотворное. Оуэн сдался, поняв, что расспросы все равно никуда не приведут.

— Аббат мне сказал, что Фицуильям раскаялся в содеянном. Он понял, что навлек на вашу матушку серьезную беду. И он уважал миссис Дигби.

Пристав покраснел.

— Он так и сказал?

— Да. Поэтому, думаю, вам нечего опасаться по поводу этого старого дела. Не хотите ли выпить?

— Нет.

Дигби еще с минуту задумчиво вертел в руках застиранную шапку.

— Уверены, что не хотите выпить?

Дигби мотнул головой и незаметно исчез, явно смущенный.

Люси проснулась оттого, что из рук Николаса выпали тетрадь и перо. Чернильницу она успела подхватить, пока та не соскользнула на пол. Николас, вздрогнув, проснулся.

— Я превратился в обузу.

— Ты устал. Тебя измотал визит Камдена Торпа.

— Я рад, Люси, что теперь у тебя есть помощник. Она дотронулась до его руки, лица и улыбнулась мужу.

— Я тоже рада. Теперь отдыхай. Записки подождут.

Николас вцепился в ее руку.

— Я должен закончить работу. Все записать. Про сад. Про лекарства.

— Время есть. — Она мягко высвободила руку и убрала прядь волос у него со лба.

Он вздохнул.

— Ты слишком для меня хороша.

— Глупости. — Она чмокнула его в лоб, и он закрыл глаза.

Люси прикрутила лампу и скользнула под одеяло рядом с ним. Сегодня ночью она позволит себе роскошь выспаться в кровати. Николас ведет себя спокойно.

Раньше было по-другому. Муж всегда поворачивался к ней и обнимал. А сейчас, даже если бы он так сделал, все равно это уже не то. Люси больше не испытывала чувства покоя. Раньше в этой постели ей казалось, что она защищена от всего мира. Теперь все изменилось. Ее будущее зависело от того, сохранится ли все в тайне. Поначалу она не придавала этому значения, но потом все чаще и чаще начала задумываться, а так ли все просто. Ей хотелось знать, что все-таки произошло с Николасом в тот вечер в аббатстве. Кого он там встретил? Почему вдруг поблизости оказался пристав? Чем вызван интерес архидиакона — простым дружеским участием? Если так, то чего боится Николас?

Ей повсюду мерещилась опасность. Даже в новом ученике. Поэтому она не испытывала благодарности к гильдмейстеру Торпу за то, что тот выполнил ее просьбу.

Вместо того чтобы радоваться, она гадала, что затеял валлиец. Разумеется, он очень ей поможет, она в этом не сомневалась, но зачем ему такая работа? Как он сам говорит, чтобы начать новую жизнь. Возможно. В первую минуту она заподозрила, что он и гильдмейстер задумали отнять у нее аптеку: помогать ей до кончины Николаса, заодно изучать книги, клиентов, ходовой товар, а потом забрать все, когда муж умрет, заявив, что у нее слишком мало опыта, да и что взять с женщины, дочери грешной француженки? Именно поэтому в детстве ее так мучили монахи. Вела она себя безукоризненно, другие девочки даже считали ее занудой, зато монахини не сводили с нее глаз, постоянно следили, не проявятся ли признаки греховности — ведь они знали, что у ее матери был возлюбленный и что она погибла из-за своего прегрешения. Изо дня в день они неотступно следовали за ней, следили, прислушивались к каждому слову, придирчиво выискивая приметы материнской натуры.

Однажды ей так все надоело, что она задумала бежать. Ее единственным другом в монастыре была сестра Долтрис, знаток трав и целительница. Мать Люси передала своей дочери любовь к садоводству и глубокие знания целебных растений. Сестра Долтрис никогда не следила за ней ястребиным взором. И вот как-то раз после завтрака Люси пожаловалась на колики в животе. Она обхватила руками живот и расплакалась. Сестра Уинифрид поспешила отвести ее в лазарет.

План был таков: потихоньку выбраться из лазарета, после того как сестра Долтрис уложит ее спать, проскользнуть через садовую калитку мимо сараев и флигелей к той части стены, что обвалилась под тяжестью упавшего дерева.

Ожидая в лазарете наступления ночи, Люси потихоньку потягивала мятный отвар, приготовленный ее подругой, и дремала в теплой комнате, пока сестра Долтрис возилась по хозяйству. В начале вечера монахиня объявила, что щечки у Люси порозовели, и позволила девочке немного посидеть в кровати, а сама занимала ее рассказами о своей большой семье, жившей на ферме возле Хелмсли. Их домик примостился на склоне покрытого вереском холма, у прохладного, чистого ручья. Это были веселые рассказы, незатейливые и полные любви. Люси слушала как завороженная и сама не заметила, как задремала, соскользнув на мягких подушках; она угодила в плен сладких снов, не отпускавших ее до самого рассвета.

Отправляясь утром на занятия, девочка обернулась и спросила сестру Долтрис, почему другие монахини так с ней суровы.

— Из-за твоей матери, дитя мое. Они не понимают, что твоя мать была очень молода, ее пугал дикий северный край, и она нашла утешение у благородного человека, который полюбил ее и дарил ей веселье.

— А вы не можете сказать, чтобы они перестали так со мной обращаться?

Долтрис хмыкнула.

— Чтобы они начали ломать голову, почему я забочусь о тебе?

Люси взглянула в лицо целительнице и увидела, что эта женщина, даже после многих лет жизни в монастыре, оставалась красивой. Можно было представить себе, какой красавицей она была когда-то! И девочка поняла, что имела в виду монахиня.

Сестра Долтрис взяла ее за руку.

— А теперь мы обе храним тайны друг друга и должны поклясться, что никогда не выдадим их ни одной душе.

— А какую мою тайну вы храните?

— Что животик у тебя болит тогда, когда ты хочешь провести день, слушая бесконечные истории Долтрис и попивая ее мятный отвар. Это гораздо лучше, чем побег, ты не согласна?

— Так вы знали?

Монахиня опустилась на колени и обняла Люси. От сестры пахло цветами и травами.

— Чтобы хорошо лечить людей, нужно уметь разбираться в их душах, а не только в телесных недугах.

— Это наша тайна?

— Да, наша маленькая тайна. И знай, тебя здесь всегда ждут.

Люси доверяла сестре Долтрис так, как не доверяла никому со дня смерти матери. Только Николас позже завоевал такое доверие.

Ну а ученик? Она подумала, что не сможет ему довериться. Как-то раз она спросила у сестры Долтрис, как определить, можно ли положиться на незнакомого человека.

— А ты посмотри ему в глаза и прямо задай этот вопрос, — посоветовала монахиня.

Тогда девочку разочаровал такой ответ, который даже не показался ей ответом.

Она до сих пор считала его неразумным. Ибо, если задать такой вопрос, сразу станет ясно: тебе есть что скрывать. А ей вовсе не хотелось разжигать у валлийца любопытство. Особенно в связи с архиепископом и архидиаконом. Люси хотела найти повод отказаться от его услуг. Но ей действительно нужна была помощь. Кто знает, сколько времени пройдет, прежде чем найдется замена этому человеку. А отказ от предложения гильдмейстера, когда она столько твердила, что без помощника ей не обойтись, вызвал бы подозрение.