Вечером 18 июля Кот вновь почувствовал жажду убийства, и случай привел его в Челси. Было около полуночи — его излюбленное охотничье время. Он последовал в подъезд за маленьким усталым человечком — и это явилось концом труженика-ирландца по фамилии О'Райли. С таким же успехом это мог оказаться Уильям Миллер, служащий конторы по отправке грузов, который возвращался домой после свидания с девушкой из Бронкса около двух часов ночи и поднимался по лестнице, под которой лежало еще теплое тело О'Райли.

Рано утром 9 августа Кот бродил по Гринвич-Виллидж. Заметив одинокую женщину, он последовал за ней на станцию метро «Шеридан-сквер», и это явилось концом дамы из нью-йоркского высшего общества, любившей исполнять обязанности бармена.

Вечером 19 августа Кот шлялся в районе Сто второй улицы в поисках очередной подходящей шеи, забрел в темный двор и увидел в одном из окон первого этажа толстую молодую женщину, лежащую в кровати в одиночестве. Это был конец Симоны Филлипс.

Теперь скажи — есть хоть что-нибудь, не укладывающееся в эту теорию? Абернети?

— Ты вынес Абернети за скобки, — промолвил Эллери. — С таким пустым местом это неудивительно. Но он мертв — задушен одним из шелковых шнуров, — и разве ты сам не сказал, что у него была назначена встреча с убийцей?

— Я сказал, что на это указывает ситуация. Но возможно, что это не так... Что-то могло заставить Абернети засидеться позже обычного времени — быть может, он слушал радио или задремал в кресле, а Кот в это время бродил по дому, увидел свет под дверью, постучал...

— И Абернети его впустил?

— Ему было достаточно только отпереть дверь.

— В полночь?

— Может быть, Абернети просто забыл защелкнуть замок, и Кот вошел, а уходя, освободил пружину.

— Тогда почему Абернети не кричал и не спасался бегством? Как он позволил Коту, сидя в кресле, зайти ему за спину?

— Он мог... ну, как Симона Филлипс, окаменеть от испуга.

— Да, — согласился Эллери. — Полагаю, это возможно.

— Я тебя понимаю, — сказал инспектор. — Конечно, случай с Абернети в мою теорию не вписывается. — Он пожал плечами. — Я не говорю, что ты не прав, Эл. Но ты сам видишь, с чем мы столкнулись, и какое дело свалилось на мои плечи. Даже если все на этом и закончится, то, что уже произошло, — достаточно скверно. Но ты же понимаешь, что Кот на этом не остановится. Будут новые жертвы до тех пор, пока мы его не поймаем или он не умрет от переутомления. Как нам это предотвратить? Во всех Соединенных Штатах не хватит копов, чтобы обезопасить каждую щель и уголок такого города, как Нью-Йорк. Мы даже не можем быть уверены, что Кот ограничит свою деятельность Манхэттеном. В других районах тоже это понимают. Публика аналогично реагирует в Бронксе, Бруклине, Куинсе, Ричмонде. Черт побери, это ощутимо даже на Лонг-Айленде, в Уэстчестере, Коннектикуте, Нью-Джерси... Иногда мне кажется, что это дурной сон!

Эллери открыл рот, но отец не дал ему заговорить.

— Позволь мне закончить. Ты считаешь, что потерпел неудачу в деле Ван Хорна и что из-за этого погибли два человека. Видит Бог, я пытался помочь тебе выбросить это из головы. Но очевидно, нельзя успокоить чужую совесть. Мне оставалось только сидеть и слушать, как ты клянешься бородой всех пророков, что никогда больше не будешь вмешиваться ни в одно расследование.

Но, сынок, это особое дело. Оно сложно не только само по себе, но и из-за создаваемой им атмосферы. Ведь наша задача не ограничивается раскрытием нескольких убийств — нужно предотвратить катастрофу общегородского масштаба. Не хмурь брови, Эл, — я знаю, что она приближается. Это только вопрос времени. Достаточно одного убийства в неподходящем месте... Все мои коллеги с радостью уступят мне всю славу этого сенсационного расследования — хотя они жалеют старика, но сами не жаждут за него браться. — Инспектор посмотрел в окно на Восемьдесят седьмую улицу. — Я уже говорил, что мне показалось, будто у комиссара имелись какие-то особые соображения, когда он поручил мне руководство группой по охоте на Кота. Босс считает тебя чокнутым, но часто спрашивает у меня, когда ты наконец выйдешь из депрессии и снова начнешь использовать талант, которым наградил тебя Бог. По-моему, Эллери, он потому и дал мне это поручение.

— Почему?

— Чтобы заставить тебя принять участие в расследовании.

— Ты шутишь!

Отец старался не смотреть на него.

— Комиссар не мог так поступить! — сердито воскликнул Эллери. — Неужели он решился на такую грязную уловку?

— Чтобы остановить этот кошмар, сынок, я бы решился и на большее. Да и что в этом такого? Ты не супермен, и никто не ждет от тебя чудес. В какой-то мере это даже вызов твоим способностям. А в случае крайней необходимости люди используют любой шанс — даже самый сомнительный, и такая старая развалина, как комиссар, — не исключение.

— Спасибо за комплимент, — усмехнулся Эллери.

— Шутки в сторону, Эл. Для меня было бы тяжелым ударом, если бы ты отказал мне в помощи, когда я более всего в ней нуждаюсь. Как насчет того, чтобы поучаствовать в деле?

— Знаешь, — заметил его сын, — ты очень умный и хитрый старикан.

Инспектор ухмыльнулся.

— Естественно, папа, если бы я думал, что могу тебе помочь в таком серьезном деле, то... Но, черт возьми, мне, как девушке, и хочется, и колется. Дай мне выспаться и подумать. В моем теперешнем состоянии от меня никакой пользы ни тебе, ни кому бы то ни было.

— Конечно, — заторопился инспектор. — Господи, я произнес целую речь! И как только политики могут такое проделывать? Что скажешь еще об одной порции лимонада с глотком джина, чтобы уменьшить горечь?

— Мне для этого понадобится больше чем глоток.

— Предложение принято.

Но оба думали о другом.

Инспектор сидел за кухонным столом, размышляя о том, что обычная психология — пустая трата времени, когда имеешь дело с Эллери. У инспектора одинаково трещала голова от того и другого.

Он прислонился к кафельным плиткам стены. Чертова жара!..

Открыв глаза, инспектор увидел склонившегося над ним комиссара нью-йоркской полиции.

— Проснитесь, Дик, — тормошил его комиссар.

Эллери, все еще в шортах, стоял в дверях кухни. Комиссар был без шляпы, а его габардиновый пиджак под мышками промок от пота. Инспектор, моргая, смотрел на него.

— Я сказал им, что уведомлю вас лично.

— О чем уведомите, комиссар?

— Кот приобрел еще один хвост.

— Когда? — Старик облизнул губы.

— Прошедшим вечером — между половиной одиннадцатого и полуночью.

— Где? — Инспектор помчался в гостиную, схватив туфли.

— В Центральном парке, неподалеку от входа со Сто десятой улицы. В кустах за камнем.

— Кто?

— Битрис Уилликинс, тридцать два года, не замужем, единственная опора пожилого отца. Она привела его в парк подышать воздухом и, оставив на скамейке, отошла за водой. Битрис так и не вернулась, и старик наконец позвал полицейского. Тот обнаружил ее в паре сотен футов, задушенную оранжево-розовым шелковым шнуром. Кошелек не тронут. Ее ударили по голове сзади, оттащили в кусты и там задушили, очевидно когда она была без сознания. Внешние признаки изнасилования отсутствуют.

— Нет, папа, — остановил отца Эллери. — Эта рубашка вся промокла. Вот свежая.

— Кусты, парк... — пробормотал инспектор. — Тут есть надежда, что... На земле есть следы ног?

— Пока их не нашли. Но, Дик, — промолвил комиссар, — есть проблема...

Инспектор смотрел на шефа, пытаясь застегнуть рубашку. Эллери сделал это за него.

— Битрис Уилликинс жила на Западной Сто двадцать восьмой улице.

— На Западной... — машинально повторил инспектор, залезая в рукава пиджака, который держал за его спиной Эллери, не сводивший глаз с комиссара.

— Возле Ленокс-авеню.

— В Гарлеме?![27]

Комиссар вытер шею.

— На сей раз это может произойти, Дик. Если кто-нибудь потеряет голову...