Распорядок мог измениться лишь от изменившегося взаимного отношения лиц по службе; потому и отказывались родовитые идти на должности более низкие, чем у равного по месту. Так, Приимков согласился однажды на такие условия. В дальнейшем князь Долгорукий выиграл свой спор о месте с ним на том основании, что на совместной службе он занимал более высокую должность, а Приимков не протестовал. Победил аргумент: «я хочу быть тебя больше, потому что полтретья года (два с половиной года) был я в Юрьеве у больших ворот, а ты не бил челом, бывши у меньших (ворот)».
Местнические счеты осложнялись тем обстоятельством, что взаимное отношение двух лиц передавалось не безразлично всем им родственникам, но только родственникам, соответственно близким к ним в порядке родового старшинства. Местничество возникало большей частью не между родами: местничались отдельные лица, местничался ряд членов одного рода, в порядке родового старшинства, с рядом членов другого рода. Два представителя соперничающих фамилий должны были выяснить свое отношение к своим родоначальникам; их взаимное отношение могло быть приравнено к взаимоотношению предков только тогда, когда каждый из них отстоял от этих предков на равное число мест в порядке старшинства.
Если Волынский был признан равным Колычеву, то отсюда не следовало, что все члены рода Волынского были безразлично равны родичам Колычева; члены этих двух родов были равны только соответственно своему старшинству среди родичей. Старший сын Волынского был равен старшему сыну Колычева; но так как в своем роде он был меньше своего отца, то он был и вне своего рода меньше лица, равного его отцу. Младший брат Волынского был равен младшему брату Колычева, но он был меньше на одно место старшего представителя рода Колычевых. При строгом применении начал местничества младший родич виднейшей фамилии мог стоять ниже старшего члена более низкого рода.
Установившееся местническое соотношение двух лиц повторялось в каждом следующем поколении между соответствующими членами родов. Если младшее поколение одного рода временно становилось ниже старшего поколения другого, равного рода, то, когда выступало на сцену младшее поколение этого последнего, временно возобладавшего рода, нарушенное равновесие снова восстанавливалось.
Правда, строгий местнический счет не был необходим в тех случаях, когда сталкивались между собою представители знатнейшего рода, занимавшего долгое время первые места, с членами второстепенного или упавшего рода. Некоторые фамилии стояли так высоко над другими, что и объясняться было незачем.
Местничество закрывало доступ новым родам в среду известных фамилий. Родословная знать, по замечанию Ключевского, не раздвигалась, когда к ней приходили новые люди. Все места были распределены; пришельцам оставались места с самого края, ниже родословных людей. Родные царицы, незнатного происхождения, пожалованные в бояре, по свидетельству Котошихина, не ходили в Думу и не бывали на обедах царя; им негде было там сесть: «под иными боярами сидеть стыдно, а выше не уметь, потому что породою невысоки».
Все члены каждого рода были связаны между собой: возвышение одного члена соответственно повышало значение всех родичей, возвышало весь род, как обособленное целое, хотя и составленное из родовых звеньев неравного значения. Понижение же в местническом счете одного родича понижало остальных, младших членов рода. Поэтому все родичи местничавшихся лиц принимали участие в споре, выступая в защиту своей родовой чести.
Местнические столкновения, или стычки, весьма часто возникали на торжественных обедах за царским столом. Сидение за столом по известному порядку мест наглядно обнаруживало местническую иерархию лиц. Котошихин рассказывает:
«Когда у царя бывает стол на властей и бояр, и бояре учнут садиться за стол по чину своему, – то иные из бояр, ведая с кем в породе своей ровность, под тем человеком садиться не учнут». Чтобы не начинать спора, такие приглашенные спешат получить разрешение уехать домой под каким-либо предлогом. Если же царь прикажет сидеть за столом под кем доведется, боярин, считающий себя обиженным, «учнет бити челом, что ему ниже того боярина сидети не мочно, потому что он родом с ним ровен, или и честнее, и на службе и за столом преж того род их с тем родом, под которым велят сидеть, не бывал; и такого (челобитчика) царь велит посадити сильно, и он посадити себя не даст и того боярина безчестит и лает; а как его посадят сильно и он под ним не сидит же и выбивается из-за стола вон, и его не пущают и разговаривают, чтоб он царя не приводил на гнев и был послушен; и он просит, «хотя де царь ему велит голову отсечь, а ему под тем не сидеть», и спустится под стол; и царь укажет его вывести вон и послать в тюрьму, или до указу к себе на очи пущати не велит».
Такое ослушание воле государя из-за места за столом может показаться странным спором по ничтожному поводу. Но по понятиям того времени, кто один раз сел за царским столом ниже своего соперника, тот на всю последующую свою служебную карьеру определял свое отношение к этому сопернику, признавал себя и весь свой род более низким по отечеству. Известное место за столом определяло последующие служебные назначения лица, совместные с членами соперничающего рода.
Бояре противились воле государя, навлекали на себя опалу, сидели в тюремном заключении, жертвовали существенными материальными интересами, но… отказывались из-за местничества ехать на какое-либо воеводское кормление, жертвовали всем, чтобы отстоять высокое место своего рода и не принять невместного назначения.
В первые годы правления Иоанна IV, годы напряженной законодательной деятельностью, выпущено было несколько важных указов, касавшихся местничества. Эти указы не ограничивали его, а упорядочивали. Указом, или Уложением, 1550 года служащим в полках княжатам, дворянам и детям боярским запрещено было местничаться с воеводами, начальниками полков. Служба «больших дворян» под начальством меньших по отечеству воевод не должна была приниматься в расчет, в случае занятия ими должности воеводы: «а впредь случится кому из тех дворян больших самим быть в воеводах, тогда счет дать и быть им в воеводах, по своему отечеству; а наперед того, хотя и бывали с которыми воеводами с меньшими на службе, и тем дворянам с теми воеводами в счете в своем отечестве порухи нет».
Вместе с тем установлены были правила для местничества полковых воевод между собой, ибо споры о местах крайне затрудняли выбор лиц на должности воевод. Первые воеводы считались местами не только с первыми же, или большими воеводами других полков, но и со вторыми воеводами высших полков. Вторые воеводы всех пяти полков местничались как со своими прямыми начальниками, так и с воеводами, первыми и вторыми, других полков. Указом 1550 года первый воевода большого полка был объявлен стоящим выше всех других воевод. Первые воеводы трех следующих по значению полков: правой руки, передового и сторожевого, – признаны были равными между собой; воевода полка левой руки – меньше воеводы правой руки, но он не меньше воевод передового и сторожевого полков.
Не считая местничества всех воевод с первым воеводой большого полка, одному только воеводе левой руки предоставлено было считаться местом с воеводой полка правой руки. Затем всем вторым воеводам запрещено было считаться с первыми воеводами других полков: «кто с кем в одном полку послан, тот того и меньше, а с другими (первыми воеводами) без мест». Вторые воеводы полков правой руки и других признавались меньше второго воеводы большого полка, но не могли местничаться между собою; а второй воевода левой руки был, кроме того, меньше одного лишь второго воеводы правой руки.
Этот указ не нарушал оснований местничества, а только ограничивал поле возникновения местнических столкновений. В одной из дошедших до нас редакций указа прямо было подтверждено, что государь «прибирает воевод, рассуждая их отечество» и сообразуясь с тем, кто может «ратный обычай содержати».
