Несмотря на мой ограниченный суахили, мы допоздна проговорили о религии, белых поселенцах, свободе и трагедии местных племён. Затем эти славные люди настояли, чтобы я занял их постель (так они назвали лежанку с ветхим одеялом, устланную газетами и картоном), а сами улеглись у одной из стен. На следующее утро у изголовья я обнаружил чашку чая, за которым пастор специально сходил в придорожную таверну в доброй полумиле от дома. Позавтракав, я горячо поблагодарил этих людей за их доброту и отправился автостопом в ближайший город за денежным переводом. И по дороге, любопытства ради, прикинул размер своего имущества, оставшегося в Штатах. Оказалось, я и близко ни с кем не делился им в такой мере, в которой поделились со мной своим имуществом совсем не знавшие меня люди.

На следующей неделе я вернулся в селение за своим мотоциклом, захватив для супругов алюминиевый чайник, несколько пачек чая и немного сахара. Нджороге дома не оказалось, но его жена тепло меня приветствовала. Малосведущие люди говорят, что здешнее племя - кикуйо - неблагодарный народ: в их языке нет слова «спасибо». Вместо этого они говорят «это хорошо». Жена Нджороге приняла мой подарок с робкой улыбкой, и мы почти одновременно произнесли: «Это хорошо».

Миллионы людей в этом мире заработали или унаследовали вполне приличное состояние и им не нужно больше работать ради денег. И некоторые из них посвящают себя служению миру. Но остальные, не пробудившие ещё свои сердца, по-прежнему поглощены собой, тратя время и деньги на развлечения, путешествия, «коллекционирование» чувственного опыта, на бесплодную игру с силой, статусом и влияние. Такие люди заблудились и требуют нашего сочувствия, а не зависти и осуждения. Их несуразно прикрытая поверхностным благополучием душевная боль рано или поздно даст о себе знать, убедив-таки в важности служения ближним.

А миллионы других людей в нашем мире рождаются за чертой бедности, и их удел - борьба за выживание. Они ещё не освободились для забот о мировых проблемах. Бог для них - это краюха хлеба, а служение - суметь прожить ещё один день. И изобилие, которым можно было бы поделиться с другими, - это даже ещё не мечта. Тем не менее они тоже ежесекундно жертвуют собой, ища, чем прокормить своих родных и близких.

Как видим, и накатанная магистраль богатства, и извилистые тропы бедности ведут к служению.

Когда станешь физически, эмоционально и духовно удовлетворённым; когда высвободишь внимание, ощутишь свою ценность и сбалансируешь энергии тела; когда поднимешься над парадоксами ума и бурями эмоций; когда доверишься интуиции, познакомишься с Тенью и взглянешь в лицо страху; когда примешь чувственность и пробудишь сердце - тогда совершенно будет нечего делать… кроме как то, что придаёт жизни больший смысл и приносит чистую радость. Это служение.

На даже не ожидая всех этих свершений, впору задать себе вопрос: как мне начать делиться своей энергией и дарованием с другими? Чем бы я занялся, будь уже совершенен и целостен?

Восходя на вершины - даже в опасных и трудных местах, - можно помочь восхождению тех, кто идёт с тобой рядом. Осознав в полной мере, что в ответе перед собой за свою собственную жизнь, - вскоре поймёшь, что несёшь ответственность и за всю семью человечества.

Мой приятель Мэрфи жил беднее некуда. Он вёл вечерние занятия в колледже, а доход от них сами знаете какой. И ходил к нему на курс один студент, можно сказать, под стать ему. Хотя нет, тот был ещё беднее. Жизнь этого парня, не имевшего посреди зимы даже тёплой одежды, явно шла под откос. В остальном же он был прилежный, вдумчивый студент, живо интересующийся предметом лекций.

Как-то они вдвоём задержались после занятий, обсуждая тонкости живописной манеры ренессансного треченто. Вышли из учебного здания затемно, вовсю валил снег, и парень спросил, не мог бы Мэрфи его подвезти. «Конечно», - ответил мой друг, и они покатили по заснеженной дороге. В дороге Мэрфи почувствовал к парню душевное расположение и, сам не зная почему, поведал ему о своей давней мечте: чудном месте на берегу тихого озера неподалёку. Продавалось оно по немыслимо низкой цене, но, увы, всё равно недоступной моему другу. Так он и вздыхал по нему годами, не в силах ничего изменить.

Парень спросил, сколько стоит участок, и Мэрфи, немного смущаясь, назвал цену - по сравнению с проблемами своего попутчика, казалось ему, это звучало непозволительной роскошью. Всё-таки у моего приятеля было тёплое пальто, «Фольксваген» (хоть и допотопный, но всё же на ходу), регулярная зарплата и крыша над головой. И даже, вспомнил он с затаённой гордостью, парадные туфли (в довольно сносном состоянии).

Как ни странно, парень внимательно слушал рассказ, уточняя по ходу детали. Мэрфи это тронуло, он почувствовал к странному курсисту ещё большую симпатию и уже было подумывал о том, чем бы таким поделиться их своего более чем скромного гардероба, как вдруг тот неожиданно произнёс: «Что ж, я могу помочь вам с этим участком». Мэрфи любезно улыбнулся, показав, что оценил сей знак душевного участия. «Я, должно быть, слишком туманно выразился, - поспешил объяснить парень. - Я хочу сказать, что могу одолжить вам требуемую сумму на неопределённый срок».

Оказалось, у него полным-полно денег, и он не придумал иных способов распорядиться ими, кроме как посещать интересующие его курсы и помогать тем, кто доподлинно знает, чего хочет. «Так что весь этот маскарад, - пояснил он, - чтобы люди не стеснялись говорить о своём».

Буквально на следующий день парень купил для моего друга тот участок, оформив беспроцентный заём. С тех пор прошло несколько лет. Мэрфи по-прежнему ездит на стареньком «Фольксваген», но уже выплатил заём, построил на том месте домик, женился, воспитывает детей и устроился на новую работу, интересную и нормально оплачиваемую. А началось всё с рассказа о своей мечте тому, кто выглядел как нищий оборванец.

Сьюзен из Вашингтона

Представьте на мгновение: неким утром вы просыпаетесь… в темнице неведомой вам страны, и по соображениям государственной важности вас решено казнить в ближайшую полночь.

Вы смотрите за тюремные решётки и видите первый луч вашего последнего восхода Солнца. Далёкий петушиный крик мучительно сладок. Вас охватывает жажда каждого звука, образа, запаха!

Тени улицы час от часу становятся короче, почти исчезают в полдень, а затем вновь начинают медлительно течь. Вот уж и Солнце садится, и вы говорите последнее «прощай» его свету, которого вам никогда не увидеть. Каждая минута приближает вас к последней молитве, мгновению, вздоху…

Последний день ожидает всех нас. Кто-то заранее знает о нём: ухудшение здоровья, неизлечимая болезнь, преклонный возраст. А кто-то узнаёт о близкой смерти всего за несколько секунд. Порой и тех может не быть.

Костлявая заносит свою страшную косу, а мы кричим: «Подожди! Дай ещё раз вздохнуть! Дай ещё раз взглянуть, услышать, прикоснуться к родным и близким! Подожди! Подожди хоть немного!»

Сейчас - время смотреть, слушать, касаться. Проявлять лучшее, на что способен, пока есть ещё жизнь. Сколько её осталось, никто не знает. Ведь это танец на пути, обрывающемся в Ничто, опыт хождения на грани смерти с неизменно летальным исходом.