— И ты. Врут? — удивился шеф, засовывая размятую сигарету под подушку Гнутову. — Тоже жертва компьютеризации? Ну-у… Слушайте, вы здесь все как на подбор… А почему, собственно, вас в одну палату определили? Кто так распорядился?

— Компьютер и распорядился, — отозвался Покрывайло.

— У них тут все под контролем эвеэм.

«Кажется, этот Сидоров опять…» — подумал Стасик в напряженной тишине. Уже второй раз эта тишина ломала кайф непринужденного мужского общения, на должный градус подогретого заголенищной контрабандой. Нужный настрой вроде был, вроде уже завязалась соответствующая приятность в душе и в мыслях, но что-то, видно, не то, какой-то день нынче неудачный… Недобор критической массы… Ах, видно, не судьба. Ну что ж, оставим пока наши игры. Мы еще свое возьмем, не убежит. Верно? Само собой, старик.

Давайте, покеда, ребята. Не скучайте. До новых встреч в эфире. Что? Не понял, что? Ты чего. Эй. Ребята. Или вы придуриваетесь? Э-э, да кто тут у вас… Сестра! Сестра!.. Мензурка тут еще, ч-черт…

Стасик успел почувствовать происходившую с ним странность: он вроде только что говорил, прощался с шефом, и вдруг губы беззвучно, вхолостую пошлепывают, будто воздух в груди иссяк и уже не выносит из горла звуки. Да и шефу верньеру громкости кто-то прикрутил, а потом и вовсе… И свет медленно стал меркнуть, будто его вычерпывали из комнаты, и вот уже добрались до дна и стало темно и пусто.

Боли никакой, конечно, никто не ощутил. Могущественная медицина теперь позволяла обходиться без нее, собирая нужную информацию о состоянии организма с помощью датчиков и обрабатывая ее на компьютере. А при необходимости тот же компьютер посылал в нужный участок стимулирующий электроимпульс или делал микроинъекцию, так что общая клиника заболевания держалась на постоянном приемлемом уровне. Но почему-то компьютеру вдруг захотелось впрыснуть своим пациентам не то, что нужно, и уколоть электроразрядом не туда, куда требовалось.

Суетились белые халаты, с резиновым чваканьем открывались крышки барокапсул, сиреноподобно заныл было агрегат интенсивной терапии. Но, кроме всех громадных плюсов, он имел один минус — по сути, тоже был компьютером. Кто-то оборвал его энергопитающий кабель — использовать можно было только традиционные методы. Вручную дозировались препараты. Давление в капсулах поддерживалось с помощью ножной педали. Дефибриллятор напрямую подключили к сети и по старинке на мгновение замыкали цепь встречным скользящим ударом двух оголенных контактов.

Стасик несся по спирали, ввинчиваясь в слоящиеся видения, то ослепляемый огненными снопами пороховых молоний, выметывавших из жерл бомбард, то оглушаемый звоном холодных клинков, тысячекратно умноженным назойливым эхом. Пылало и звенело на каждом витке, в каждом десятилетии и веке, сквозь которые проносился Стасик. Всюду бушевал изначально запрограммированный спор снаряда и брони. Колыхающий рыхлой плотью мезозойский ящер пытается разодрать когтями ороговелую шипастую кожуру, в которую предусмотрительно запаковался его травоядный собрат. Комочек протоплазмы резво шевелит ложноножками, стараясь отодвинуться от такого же комочка, вырастившего себе некое подобие ротика. Вот здесь — первая остановка. Величайшее историческое событие: один впервые ест другого. Прообраз будущих каннибальских пиров, канцелярских подсиживаний, дружеских подножек, семейных скандалов, автоматических линий по изготовлению говяжьих котлет.

Надо покрепче зажмурить хищному комочку его ротик, пусть питается солнечной энергией. Пусть торжествует в веках аутотрофный синтез белка! Ну-ка, взглянем, как это отразилось на верхних витках спирали? Боже, мальтузианство какое-то… Громадные, расплывающиеся, как тесто, организмы выпихивают друг друга с солнечных полянок. Побежденные валятся в кратеры вулканов, сползают в сумрачные ущелья, замерзают в приполярных снегах. А в экваториальной благодати невинным способом деления возникают все новые земные обитатели, и толкотня продолжается.

Дальше. Горячие архейские брызги, ганета формируется. Неживая материя. Но каменный зародыш, предтеча будущей жизни, несет в себе предчувствие той одухотворенности, которым озарит его благодарное грядущее. Миллиарды лет претерпевается мука не-жизни, постоянных трансмутаций, распада и синтеза.

Экстренное торможение. Вокруг ничего нет. Только какой-то пупырышек болтается, одинокий условногеометрический мизер — точка.

— Здравствуйте.

— Здравствуйте.

— Вы кто?

— Я — фридмон. Жду Большого Взрыва.

— А-а, так вот кто во всем виноват! Зловредное первосемя! Трррах! Мимо. Трррах! Мимо. Что за черт побери?

— Не убивай меня, Иванушка, я тебе еще пригожусь, ха-ха!

— Брось, не прибедняйся. Понимаю, что с тобой ничего поделать нельзя. Но — хочется, понимаешь, надеяться. Не мог бы ты взорваться каким-нибудь таким удачным образом, чтобы мы потом обходились без всяких гадостей? Чтоб очнулся я, если не сдохну — а их нет. Не было никогда.

— Прыткий больно. Слишком много от меня требуешь. А я — всего лишь возможность. Отойди, счас я каак реализуюсь!

Стоит Стасик на каменистом берегу, а из-за моря-океана летит к нему дракон. У Стасика в руках меч — вроде бы почти без ржавчины и даже не очень тупой. Только вот дракон что-то слишком крупный. Летающий супертанкер. Сшибет — не заметит. Может, былинным богатырям попадались экземпляры помельче, соизмеримые с человеческими (пусть даже с богатырскими) возможностями? А то ведь безнадега получается.

Дракон подлетает. Море кипит от огненных выхлопов, волны ярятся, взбиваемые хлопаньем исполинских крыл. Дурой на сшибку переть, конечно, бесполезно. Надо попробовать хоть в глаз как-нибудь кольнуть… Все не зря пропаду…

Стасик расставил ноги, поплотнее устраиваясь на камнях, пригнул голову, выставил вперед меч и решил, что не даст себе зажмуриться.