Цыплунова. А за проступки ты бы казнил их смертной казнью? Ах, предоставь ты женщинам жить, как они хотят. Ты слишком тяжелую опеку берешь на себя: ведь их так много, мой друг.

Цыплунов. Чего я не вижу, до того мне и дела нет. Но когда в моих глазах унижается тот высокий идеал, который я себе создал, когда женщины с какой-то навязчивой откровенностью обнаруживают свои самые непривлекательные стороны, – не могу же я не замечать этого. Вот отчего я и избегаю общества и предпочитаю уединение.

Цыплунова. Но разве ты не замечаешь, что уединение губительно действует на твое здоровье? Ты человек деловой, постоянно занят умственной работой, – тебе непременно нужно хоть какое-нибудь развлечение. Юша, твое здоровье начинает меня беспокоить.

Цыплунов. Разве я переменился?

Цыплунова. Да, очень, особенно в последние два-три дня. Нет ли у тебя чего-нибудь такого, о чем бы нужно было поговорить со мной?

Цыплунов. Нет, решительно ничего.

Цыплунова. Ну, не хочешь ли ты послушать, что я тебе скажу?

Цыплунов. Я готов, извольте.

Цыплунова. Ты скучаешь, Юша?

Цыплунов. Да, я не скрою от вас, я скучаю.

Цыплунова. В твои года любят.

Цыплунов (со вздохом). Да, любят, это правда, любят.

Цыплунова. В твои года женятся.

Цыплунов. Да, и женятся.

Цыплунова. И женатые не скучают, им некогда скучать: у них заботы, хлопоты, семейные радости, дети. Кто любит свою жену и детей, тот уж не может скучать.

Цыплунов. Все это правда, совершенная правда.

Цыплунова. Так женись!

Цыплунов. Что вы, что вы? На ком? Разве это возможно?

Цыплунова. Отчего ж невозможно? Значит, пары тебе нет на белом свете, достойных тебя нет? Бедные женщины!

Цыплунов. Может быть, и есть, но где искать их? Я любил не один раз в моей жизни; но вы сами знаете, почему я не женился. Всякий раз моя любовь оканчивалась или горьким разочарованием, или еще хуже, меня просто обманывали.

Цыплунова. И всегда виноват ты сам, потому что ты никогда не даешь себе труда разглядеть хорошенько женщин, которых ты удостоиваешь своей любви, – предполагаешь в них какие-то небывалые добродетели и требуешь от них того, чего в них нет.

Цыплунов. Может быть… но есть еще и другие причины.

Цыплунова. Какие?

Цыплунов. Из уважения к вам, к вашему полу, я бы не желал говорить о них.

Цыплунова. Ах, говори, сделай милость!

Цыплунов. То, что я скажу, очень нехорошо.

Цыплунова. Да говори, говори!

Цыплунов. Быть может, я ошибаюсь, но мне всегда казалось, что женщины отдают явное и очень обидное предпочтение людям нестрогой нравственности и даже иногда порочным перед людьми чистыми. Мало того, к людям совершенно чистым они показывают какую-то ненависть. Извините, мне так кажется.

Цыплунова. И ты думаешь, что сказал что-нибудь очень ужасное про женщин, что-нибудь очень обидное для нас? Так знай же, что женщины совершенно правы в этом случае, – потому что нет более несносных деспотов, как вы, люди чистые. Вы создаете в своем воображении каких-то небывалых богинь, да потом и сердитесь, что не находите их в действительности. Вы, чистые натуры, не только не прощаете, но даже готовы оскорбить любимую женщину, если она не похожа на те бледные, безжизненные шаблоны, которые созданы вашим досужим воображением.

Цыплунов. Как трудно жить на свете!

Цыплунова. Да, для тех, кому досадно, что свет идет так, как надо, а не так, как им хочется, должно быть, действительно трудно. Но что ж делать, этого поправить нельзя. Ну, а теперь ты в кого влюблен?

Цыплунов. Вы думаете, что я влюблен?

Цыплунова. Очень похоже на то.

Цыплунов. Да, похоже.

Цыплунова. Ну, в кого же?

Цыплунов. Помните вы, лет десять тому назад у нас часто бывала одна девочка?

Цыплунова. Мало ли девочек я видала на своем веку?

Цыплунов. Эту забыть нельзя. Ей было лет тринадцать или четырнадцать, но она была совершенный ребенок, вся прозрачная, тоненькие пальчики… Сколько в ней было детского кокетства, как она грациозно встряхивала и закидывала за уши свои пепельные волосы!

Цыплунова. А, помню, – это Белесова, Валентиночка, сирота.

Цыплунов (задумчиво). Да, Валентиночка.

Цыплунова. Как это ты об ней вспомнил и зачем? Неужели в мечтах-то у тебя она все еще девочка?

Цыплунов. Да, ангел-девочка!

Цыплунова. И ты не подумал, что она уж теперь большая, переменилась, вероятно подурнела, как это часто бывает, пожалуй и замужем. Да кто знает, жива ли она.

Цыплунов. Я ее встретил недавно, я ее вчера и сегодня видел.

Цыплунова. Узнала она тебя? говорил ты с нею?

Цыплунов. Ах, нет, я испуган, ошеломлен.

Цыплунова. Чем?

Цыплунов. Красотой ее.

Цыплунова. Вот как!

Цыплунов. Она, вероятно, замужем за богатым человеком; какой экипаж, какой костюм, какой гордый взгляд!

Цыплунова. Если ты ее видел здесь – значит, она живет неподалеку на даче. Надо справиться о ней.

Цыплунов. Нет, зачем! Мне хотелось только вглядеться хорошенько в нее; а то теперь в моем воображении ее детский образ и женский сливаются в каком-то странном сочетании: детская чистота как-то сквозится из-под роскошной женской красоты. (Опускает голову в задумчивости.)

Цыплунова. Нет, Юша, ты или возобнови знакомство с ней и узнай ее хорошенько, или выкинь вздор из головы и уж не мечтай о ее детской чистоте, а то эта мечта мешает тебе видеть других женщин, которые, может быть, гораздо лучше ее и более достойны твоей любви.

Цыплунов. Да, да, может быть… это все может быть. Но, я пойду… мне нужно рассеяться… я пойду поброжу… я один… (Уходит.)

Цыплунова. Как это некстати! Зимой Юша был болен и много работал; я думала, что он отдохнет и поправится на даче; а теперь эта встреча, эта страсть! Что она может доставить ему, кроме страдания! У кого бы узнать про Белесову? А вот, кажется, бежит Пирамидалов; он кругом Москвы все дачи и всех дачников знает, да и в Москве-то от него ничто не скроется.

Входит Пирамидалов. Бедонегова показывается на террасе.

Цыплунова, Пирамидалов, Бедонегова.

Бедонегова. Виталий Петрович! Виталий Петрович!

Пирамидалов (отирая пот). Вот устал, так уж устал.

Бедонегова. Зашли бы закусить чего-нибудь, мадерцы…

Пирамидалов. Некогда, Антонина Власьевна, некогда. Здравствуйте, Анна Афанасьевна! А я вас искал, к вам на дачу бегал.

Бедонегова. Ну что, право, не зайдете! Зовешь, зовешь, не дозовешься.

Пирамидалов. Как все дела кончу, так непременно зайду.

Бедонегова. Ну, хорошо. Смотрите же, я ждать буду. Я ведь со всем расположением… (Уходит.)

Пирамидалов (Цыплуновой). Анна Афанасьевна, я к вам по поручению от генерала Гневышова, от Всеволода Вячеславича.

Цыплунова. Я, Виталий Петрович, не имею счастия знать никакого генерала Гневышова.

Пирамидалов. Это все равно. Он слышал об вас и знает вашего сына.

Цыплунова. Ну, так что же?

Пирамидалов. Он просил меня предупредить вас, что желает с вами познакомиться.

Цыплунова. Да что за церемонии! И зачем я ему? Мы с сыном люди скромные и знакомств не только не ищем, а даже бегаем от них. Так вы и скажите вашему генералу.

Пирамидалов. Да позвольте! Вы, Анна Афанасьевна, выслушайте сначала! Родственница Всеволода Вячеславича, девушка хорошей фамилии, переехала сюда на дачу, так их превосходительство желают…