— Нам повезло, мы остались в живых и можем мстить. — послышался голос барона. — Я еду к государю Хэмгу, он готовит поход на ирнаков. Присоединяйся. Или ты намерен соблюдать ваши странные обычаи? Вы, северяне, почему-то считаете месть недостойным делом.

Оэлларо поднял глаза на барона.

— Отец сказал мне: «Запомни, мы не мстим. Никогда». За час перед битвой он сказал мне это. Прости, я не присоединюсь к тебе.

Барон кивнул понимающе и одобрительно.

— Выпей еще. Выпей и спой что-нибудь.

Оэлларо лихо осушил кубок, стукнул им о стол и начал:

Он слагал песню на ходу, как делал это не раз, неторопливо, с наслаждением нанизывал слова на длинную нить мелодии. Допел, начал другую, потом еще одну. Никогда прежде ему не удавалось так точно облекать свои мысли в стихи и музыку. Ведь теперь он пел не о придуманном или услышанном от других, а о том, что испытал сам. О боях и поединках, в которых участвовал, о землях, которые повидал, о людях, которым служил и с которыми был дружен. Оэлларо пел о своем прошлом так, чтобы ни одно слово нельзя было отменить, заместить другим или хотя бы усомниться в нем. Он пел, и наваждение рассеивалось, вновь воздвигалась стена, отделяющая ложь от правды, замершее было время снова текло своим чередом.

— О! Я вспомнил тебя! — вдруг молвил барон. — Верно. Турнир в столице минувшим летом.

Доблестный граф Оэл Тал. Горностай в гербе. И как я не узнал сразу? Удивительно.

— Такое бывает. — с улыбкой ответил Оэлларо. — А я узнал тебя, как только увидел. Как не узнать того, кто был на ристалище вторым после Антарского короля?

— Я был бы первым, если бы мой конь… Впрочем, черт с ним, — проворчал барон. — Государь Антарский — достойнейший из рыцарей, и я не досадую, что победа досталась ему.

Граф Оэл Тал и барон Анорг беседовали до рассвета. Никто из них не жалел, что пожертвовал сном.

На прощание они обнялись, и пятеро чужеземцев исчезли так же стремительно, как появились.

Оэл сидел в задумчивости, внимательно рассматривал пустой глиняный кубок, темные доски стола в трещинах и грязных подтеках, и собственные руки, лежащие на столе — смуглые, крепкие, с тусклыми фамильными перстнями на пальцах. Совершенно незнакомые руки.

— Люди Эльта — маги: — негромко повторил он. Оглянулся. — Эй, хозяин, есть у тебя зеркало?

Хозяин, измученный ночным бдением над знатными гостями, из последних сил улыбающийся, ответил, что зеркала как такового нет, но есть полированный щит, оставленный в уплату за ночлег какимто купцом, и блистающая как солнце, — нет, ярче солнца, — большая крышка от сковороды. Что прикажет принести лорд рыцарь?

Оэл не ответил. Он догадывался, каким увидит свое отражение. Важнее было посмотреть как выглядит теперь остальной мир. Он поднялся, громыхнув о скамью тяжелым мечом, висящим на поясе.

— Уезжаете, лорд рыцарь? — хозяин глядел на него снизу вверх. — Доброго пути вам. Вот и погода знатная стоит как раз…

— Испортится завтра, — невозмутимо предсказал Оэл.

Старая рана от ирнакской стрелы всегда ныла перед дождем.

_19.08.2000

_Пермь