Они взяли на вооружение идею уникальности, особой самобытности России, которая должна идти своим, особым путем развития… Понятное дело, при таком раскладе кто как не они должны будут стать ключевыми фигурами. Ну как тут не вспомнить гениальное изречение Сэмюэля Джонсона: «Патриотизм — это последнее прибежище негодяя».
И вот они пошли в народ, причем не ограничиваясь разглагольствованиями общего характера, а призывая людей к бунту против существующего порядка вещей. Действительно, чего ради ждать, пока «народ созреет», когда так хочется поскорее ощутить в руках кормило власти!
КСТАТИ:
«Все в руках человека. Поэтому их надо чаще мыть».
Станислав Ежи Лец
Правительство и люди в жандармских мундирах наконец-то задумались относительно того, что как-то неприлично получать жалованье просто так, ни за что, и предприняли ряд мер по пресечению антигосударственной деятельности народников. В течение 1874 года в 37 губерниях России было арестовано около тысячи подстрекателей. Учитывая массовый характер этого явления, можно сказать, что жандармы арестовали весьма незначительную часть этих мутантов.
Почему? Учитывая крайне агрессивную внешнюю политику России, просто диву даешься при самом беглом взгляде на ее внутреннюю политику, нерешительность и зачастую какую-то неправдоподобную беспомощность органов правопорядка.
Тысячи людей ведут открытую пропаганду государственного переворота, а те, кому надлежит бдительно охранять порядок и безопасность государства, будто бы этого и не замечают, и только когда положение становится совсем уж скандальным, они кого-то арестовывают и куда-то ссылают, откуда сосланные благополучно скрываются. Трудно после такого не принять всерьез версию о некоем всемирном заговоре…
А ведь первый и очень тревожный «звонок», который, по идее, должен был бы привести все российские органы правопорядка в полную боевую готовность, прозвучал, вернее, прогремел выстрелом 4 апреля 1866 года, когда император Александр Второй (1818—1881 гг.), названный Освободителем за отмену им крепостного права в России, прогуливался в Летнем саду…
В четвертом часу дня прогулка заканчивается, и император направляется к своему экипажу. Неожиданно (браво, господа жандармы!) возле него вырастает фигура какого-то молодого человека, который выхватывает из кармана револьвер и направляет его на императора.
Один из стоящих неподалеку зевак подбивает руку стрелявшего, а жандармы хватают его.
Террорист громко кричит:
— Ребята! Я за вас стрелял!
Характерная черта этого отребья: оно настойчиво выдает себя за «народных мстителей», хотя меньше всего бывает озабочено проблемами тех, кого оно подразумевает под словом «народ».
Пойманного отводят к императорскому экипажу.
— Ты поляк? — спрашивает его Александр.
— Русский, — отвечает террорист.
— Почему ты стрелял в меня?
— Ты обманул народ: обещал ему землю, но не дал.
Вот теперь стало, как говорится, «теплее»: отпущенным на волю крепостным хотелось бесплатно поживиться землицей, а бывший хозяин сказал: «Бери свой надел, он твой, а если хочешь сверх того, покупай».
Стрелявшим оказался, как и следовало ожидать, никакой не бывший крепостной, не вписавшийся в свободную жизнь, а саратовский дворянин Дмитрий Каракозов, член революционной организации «Московский кружок». Руководил организацией двоюродный брат террориста, некий Ишутин, вольнослушатель университета. Целью организации был государственный переворот.
По этому делу было арестовано 196 человек, но судили только тридцать шесть из них, потому что для обвинения остальных улик было недостаточно. Но ведь они же были членами организации, они ведь намеревались…
Двоих — Каракозова и Ишутина — суд приговорил к смертной казни, остальные отправились на каторгу и в ссылку.
В последний момент, уже на эшафоте, Ишутину казнь заменили каторгой, а Каракозова повесили.
Правительство после этого судебного дела все же сделало для себя определенные выводы. Были закрыты такие издания, как «Современник» и «Русское слово», печатавшие на своих страницах произведения революционных радикалов, был уволен министр народного просвещения и назначен новый генерал-губернатор Петербурга, а вскоре был назначен и новый шеф жандармов.
Через год, в мае 1867-го, император выезжал во Францию на Всемирную выставку. Ознакомившись с экспонатами Выставки, Александр принял участие в смотре войск на Лоншанском поле, устроенном в его честь. Когда после смотра Александр и французский император Наполеон III возвращались в город через Булонский лес, из кустов раздался выстрел. Пуля попала в лошадь французского драгуна из состава почетного эскорта.
Стрелявшим оказался двадцатилетний польский эмигрант Антон Березовский, сын обедневшего дворянина Волынской губернии. На суде он заявил, что действовал самостоятельно, без какой-либо организации, а стрелял затем, чтобы отомстить за вековое угнетение Польши и за те жестокости, которые совершали русские войска при подавлении польского восстания 1863 года.
Суд присяжных приговорил Березовского к пожизненной каторге.
Одиночка Березовский был не слишком характерен для времени, когда акты террора совершались лишь по решению какой-то подпольной коллегии, которой очень нравилось играть роль трибунала, а не банды убийц, как оно было в действительности.
А таких вот «трибуналов» было в то время предостаточно, потому что уж очень много людей, оторвавшись от взрастившей их почвы, ничего толком не умея делать, но желая занять достойное место в чуждой им жизни, избрали для себя «путь борьбы». За что, против кого, чего — не суть важно. В конце концов, как говорится, ломать — не строить. Бог не выдаст, свинья не съест. «Отречемся от старого мира, отряхнем его прах с наших ног…» И так далее…
АРГУМЕНТЫ:
«Неудачники, непонятые, адвокаты без практики, писатели без читателей, аптекари и доктора без пациентов, плохо оплаченные преподаватели, обладатели разных дипломов, не нашедшие занятий, служащие, признанные хозяевами негодными, и т.д. суть естественные последователи социализма. В действительности они мало интересуются собственно доктринами. Все, о чем они мечтают, это создать путем насилия общество, в котором они были бы хозяевами. Их крики о равенстве и равноправии нисколько не мешают им с презрением относиться к черни, не получившей, как они, книжного образования. Они считают себя значительно выше рабочего, тогда как в действительности, при своем чрезмерном эгоизме и малой практичности, они стоят гораздо ниже рабочего. Если бы они сделались хозяевами положения, то их самовластие не уступило бы самовластию Марата, Сен-Жюста или Робеспьера — этих типичных образцов непонятых полуученых. Надежда сделаться тиранами после долгой неизвестности, пережитых унижений, должна была создать изрядное число приверженцев социализма».
Густав Ле Бон. «Психология социализма».
Немало сделали для того, чтобы подарить серости надежду на будущую тиранию, такие стереотипно-положительные персонажи Истории, как Александр Герцен (1812—1870 гг.) и Николай Огарев (1813—1877 гг.), известные деятели дворянского периода демократического движения 30—40-х годов, непримиримые борцы против крепостничества и против самодержавного беспредела Николая Первого (как им казалось). В середине пятидесятых они эмигрировали и уже оттуда, из западноевропейского далека, со страниц своего журнала «Колокол», следуя досадной инерции мышления, продолжали звать Русь к топору, хотя на Руси очень многое изменилось и звать надо было бы не к топору, а к порядку, с которым на Руси всегда было не все в порядке…
А жаль. Незаурядные ведь люди, не то что агрессивная сволочь, выдающая себя за их последователей. Чего стоят хотя бы слова Герцена о том, что нельзя людей освобождать в окружающей жизни больше, чемони освобождены внутренне! И надо же… Думаю, что Герцену больше приписали радикализма, чем его было в действительности, да и понятно стремление недоучек-социалистов иметь в своих списках людей такого ранга…
