На смотре гвардии в Шенбрунне к его коню подошел какой-то молодой человек, но его схватили раньше, чем он успел обнажить кинжал.

В ходе допроса выяснилось, что это был саксонский студент по фамилии Штапс. Между ним и Наполеоном состоялся следующий диалог:

— За что вы хотели меня убить?

— Я считаю, что пока вы живы, ваше величество, моя родина и весь мир не будут знать свободы и покоя.

— Кто вас надоумил сделать это?

— Никто.

— Вас учат этому в ваших университетах?

— Нет, государь.

— Вы хотели быть Брутом?

Студент ничего не ответил.

— А что вы сделаете, если я вас отпущу сейчас на свободу? Будете опять пытаться убить меня?

Штапс помолчал, а затем проговорил:

— Буду, ваше величество.

Утром следующего дня он был расстрелян по приговору военно-полевого суда.

Наполеон запретил писать и говорить об этом происшествии. Когда в 1813 году началось так называемое «восстание народов», он еще надеялся отбиться, прорвать сжимающееся кольцо загонщиков, и огрызался достаточно яростно и жестоко, но происшедшие после русского похода изменения в его системе были необратимыми, и Франция уже перестала быть кобылой, легко управляемой с помощью хлыста и шпор.

Он проиграл, несмотря на целый ряд побед, которые на время останавливали загонщиков, но не сбивали их со следа. Кольцо сжималось. Союзники подступали к Парижу, и в 5 часов вечера 30 марта 1814 года после боя, который длился несколько часов и забрал 9000 жизней (из них 6000 русских) союзников, Париж капитулировал.

По инициативе Талейрана, мгновенно приспособившегося к изменившимся обстоятельствам, сенат принял решение о низложении его шефа Наполеона и провозглашении королем Франции Людовика XVIII (1755—1824 гг.), брата казненного в 1793 году Людовика xvi.

Наполеон подписал отречение от престола, за что получил в полное державное владение остров Эльбу в Средиземном море.

Через пять дней после подписания отречения он предпринял попытку покончить жизнь самоубийством, но яд не подействовал, по крайней мере не привел к летальному исходу.

20 апреля 1814 года он простился со своей гвардией, поцеловал знамя и сел в карету, которая помчала его к южному побережью Франции… 3 мая он прибыл на остров Эльбу, население которого со всем почтением встретило своего нового государя.

В таком повороте событий можно усмотреть немало странного и чреватого весьма серьезными последствиями, которые не замедлили проявиться уже вскоре после окончания эпохи, названной «наполеоновской», и продолжают проявляться и по сей день. Речь идет о нравственной оценке человеческих поступков, оценке, которая должна формироваться на базе тех или иных норм человеческого поведения, исходящих из наиболее общих понятий о добре и зле. Наполеон же почему-то рассматривался и продолжает рассматриваться вне этих понятий, что создает двойной стандарт их оценки.

Он захватил власть в стране, он установил в этой стране деспотический режим, он полностью разрушил понятие о суверенитете государства, перекраивая карту Европы по своему усмотрению, он принес неисчислимые страдания многим народам, устанавливая для них насильственным путем режим своего правления, его завоевательная политика привела к гибели сотен тысяч людей… Можно продолжить этот перечень, но любого из его пунктов с лихвой хватило бы для смертного приговора международного трибунала, который обязан был бы собраться после взятия Парижа, потому что оставить без должной оценки эти ужасающие преступления — означает их оправдание.

Уникальность личности Наполеона? Да, бесспорно, это незаурядная личность, наделенная огромными возможностями и талантами, но почему это обстоятельство должно влиять на правовую оценку его разрушительных, преступных деяний?

Если в дом врывается вооруженный грабитель, то по нему при наличии такой возможности следует открывать огонь, и здесь совершенно неуместным было восклицание кого-то из домашних: «Не стреляй! Он позавчера победил на математической олимпиаде!»

То же самое и в истории с Наполеоном. Аргумент типа: «Но это же Наполеон!» так же неприемлем, как и «Но это же Ленин!» и т.п.

Если поступки того или иного человека позволяют со всей уверенностью назвать его душегубом, то его таланты, образованность или личное обаяние никак не могут повлиять на эту оценку. Душегуб есть душегуб, и здесь ни к чему замечания наподобие «Ну он же хотел как лучше…»

А главы стран-победительниц, которые хорошо знали все его «художества» и немало пострадали от них, тем не менее вместо приговора международного трибунала дарят преступнику цветущий остров в Средиземном море, титул короля этого острова и право взять с собой достаточно значительный воинский контингент: 1100 солдат. Зачем? С какой целью? А сотни солдат не хватило бы для церемонии смены караула или чего-то подобного, что напоминало бы… А если ему ничто не будет напоминать о безграничной власти, которой он пользовался так преступно?

Князь Клеменс Меттерних (1773—1859 гг.), ведущий с ним переговоры от имени австрийского правительства в июне 1813 года, когда союзные армии уже наступали на запад, отмечал полное пренебрежение Наполеона человеческими судьбами и жизнями.

«Я потерял, правда, в России 200 тысяч человек, в том числе 100 тысяч лучших французских солдат, — сказал он тогда. — О них я, действительно, жалею. Что касается остальных, то это были итальянцы, поляки и, главным образом, немцы!» При последнем слове он сделал пренебрежительный жест. «Допустим, — ответил Меттерних, — но согласитесь, государь, что это не тот аргумент, который следует приводить, говоря с немцем».

Князь Меттерних

Есть предположение, что союзники поступили так уважительно с поверженным чудовищем лишь потому, что он оставался кумиром большинства французов. Но это было не так. Не большинства французов, а определенной части, то есть «новых французов», которые, конечно, не желали допустить ситуации, когда пришлось бы вернуть награбленное законным владельцам или расстаться с графскими титулами, на которые у них имелось не больше прав, чем на обладание, скажем, Московским Кремлем. Эти «новые» — понятное дело, такие же самозванцы, как и их «император», поэтому с ними нужно было поступить соответственно их статусу, а остальные французы начали бы поносить своего кумира с той же готовностью, с какой это делал и делает любой народ после того, как кто-то с высоты произносит роковое слово «можно». Это доказано Историей.

Так или иначе, что произошло, то произошло. Наполеон, вместо того чтобы предстать перед трибуналом, стал королем островного государства площадью в 223 квадратных километра, с тремя городами и несколькими тысячами жителей.

Его навещали родственники, друзья, бывшие соратники. На Эльбе побывала и графиня Валевская, единственная из его подруг. Жозефина, возможно, тоже приехала бы к нему в «заточение», но спустя несколько недель после прибытия его на Эльбу она умерла в своем дворце неподалеку от Парижа.

Он внимательно следил за происходящими во Франции событиями. Их наиболее точно охарактеризовал Талейран, назвав нелепыми в еще большей мере, чем можно было предположить. А о Бурбонах он сказал так: «Они ничего не забыли и ничему не научились».

Бурбоны упрямо игнорировали очевидные реалии бытия, которое во многом изменилось за истекшие 20 лет. Они хотели восстановить феодальные отношения, восстановить абсолютизм, всесилие духовенства, произвол старого дворянства, игнорируя предостережение Гераклита о том, что нельзя дважды войти в одну и ту же реку. А тут еще и армия начала страдать от ностальгии по былым грабежам захваченных городов…