– Ну, дед, поел ты груздей! – вдруг дико захохотал Володя Телескопов, как будто ничего смешнее этой истории в жизни не слыхал. – Порубал ты, дедуля, груздей! Вкусные грузди-то были или не очень? Ну, братцы, умора – дед груздей захотел!

– Что это с вами, Володя? – сухо спросил Вадим Афанасьевич. – Что это вы так развеселились? Не ожидал я от вас такого.

Володя поперхнулся смехом и покраснел.

– В самом деле, чего это я ржу, как ишак? Извините, дедушка, мой глупый смех, вам лечиться надо, починять ваш пальчик. Пол-литра водки вам надо выпить, папаша, или грамм семьсот.

– Ничего, терпение еще есть, – простонал старичок.

– А ты, мил-человек, кирпича возьми толченого, – запела Степанида Ефимовна, – узвару пшеничного, лебеды да табаку. Пятак возьми медный да все прокипяти. Покажи этот киселек месяцу молодому, а как кочет в третий раз зарегочет, так пальчик свой и спущай…

– Ничего, терпение еще есть, – стонал старичок.

– Какие предрассудки, Степанида Ефимовна, а еще научный лаборант! – язвительно прошипел старик Моченкин. – Ты вот что, земляк, веди свою рану на ВТЭК, получишь первую группу инвалидности, сразу тебе полегчает.

– Ничего, терпение есть, – тянул свое старичок. – Еще есть терпенье, люди добрые.

– А по-моему, лучшее средство – свиной жир! – воскликнула Ирина Валентиновна. – Туземцы Килиманджаро, когда их кусает ядовитый питон, всегда закалывают жирную свинью, – блеснула, она своими познаниями.

– Ничего, ничего, еще покуда терпенье не лопнуло, – заголосил вдруг старичок на высокой ноте.

– Ампутировать надо пальчик, ой-ей-ей, – участливо посоветовал Шустиков Глеб. – Человек пожилой и без пальца как-нибудь дотянет.

– А вот это мысля хорошая, – вдруг совершенно четко сказал старичок и быстро посмотрел на свой ужасный палец, как на совершенно постороннего человека.

– Да что вы, товарищи! – выскочил вдруг на первый план Вадим Афанасьевич. – Что за нелепые советы? В ближайшей амбулатории сделают товарищу продольный разрез и антибиотики, антибиотики!

– Правильно! – заорал Володя. – Спасать надо этот палец! Так пальцами бросаться будем – пробросаемся! Полезай-ка, дед, в бочкотару!

– Да ничего, ничего, терпение-то у меня еще есть, – снова заканючил укушенный гадом дед, но все тут возмущенно загалдели, а Шустиков Глеб, еще секунду назад предлагавший свое боевое решение, спрыгнул на землю, поднял легонько странника и посадил его в свободную ячейку, показав тем самым, что на ампутации не настаивает.

– Опять, значит, крюк дадим, – притворно возмутился старик Моченкин.

– Какие уж тут крюки, Иван Александрович! – махнул рукой Вадим Афанасьевич, и с этими его словами Володя Телескопов ударил по газам, врубил третью скорость и полез на косогор, а потом запылил по боковушке к беленьким домикам зерносовхоза.

– Я извиняюсь, земляк, – полюбопытствовал старик Моченкин, косым глазом ощупывая стонущего ровесника, – вы, можно сказать, просто так прогуливались с вашим пальцем или куда-нибудь конкретно следовали?

– К сестрице я шел, граждане хорошие, в город Туапсе, – простонал старичок.

– Куда? – изумился Шустиков Глеб, сразу вспомнив столь далекий отсюда пахучий южный порт, черную ночь и светящиеся острова танкеров на внешнем рейде.

– В Туапсе я иду, умный мальчик, к своей единственной сестрице. Проститься хочу с ней перед смертью.

– Вот характер, Ирина, обрати внимание. Ведь это же Сцевола, – обратился Глеб к своей подруге.

– Скажи, Глеб, а ты смог бы, как Сцевола, сжечь все, чему поклонялся, и поклониться всему, что сжигал? – спросила Ирина.

Потрясенный этим вопросом, Глеб закашлялся.

А старичок Моченкин тем временем уже вострил свой карандаш в областные инстанции.

Проект старика Моченкина по ликвидации темно-зеленой змеи

Уже много лет районные организации развертывают успешную борьбу по ликвидации темно-зеленого уродливого явления, свившего себе уютное змеиное гнездо в наших лесах.

Однако наряду с достигнутым успехом многие товарищи совсем не чухаются окромя пустых слов. Стендов нигде нету.

Надо развернуть повсеместно наглядную агитацию против пресмыкающихся животных, кусающих нам пальцы, вооружить население литературой по данному вопросу и паче чаянья учредить районного инспектора по змее с окладом 18 рублей 75 коп. и с выдачей молока.

В просьбе прошу не отказать.

Моченкин И. А., бывший инспектор по колорадскому жуку, пока свободный.

Вот так они и ехали. Телескопов с Дрожжининым в кабине, а все остальные в ячейках бочкотары, каждый в своей.

Однажды они приехали в зерносовхоз и там сдали терпеливого старичка в амбулаторию.

В амбулатории старичок расшумелся, требовал ампутации, но его накачали антибиотиками, и вскоре палец выздоровел. Конечно же, на шум сбежался весь зерносовхоз и в числе прочих «единственная сестрица», которая вовсе не в Туапсе проживала, а именно в этом зерносовхозе, откуда и сам старичок был родом. Что-то тут напутал терпеливый старичок. Должно быть, от боли.

Однажды они заночевали в поле. Поле было дикое с выгнутой спиной, и они сидели на этой спине у огня, под звездами, как на закруглении Земли. Пахло пожухлой травой, цветами, дымом, звездным рассолом. Стрекотали ночные кузнецы.

– Стрекочут, родные, – ласково пропела Степанида Ефимовна. – Стрекочьте, стрекочьте, по кузнецам-то я квартальный план уже выполнила. Теперича мне бы по батюшке фотоплексирусу дать показатель, вот была бы я баба довольная.

Личико ее пошло лучиками, голубенькие глазки залукавились, ручка мелко-мелко – ох, грехи наши тяжкие – перекрестила зевающий ротик, и старушка заснула.

– Сейчас опять игреца увидит мамаша, – предположил Глеб.

– Ай! Ай! Ай! – во сне прокричала старушка. – Окстись, проклятущий, окстись!

– Хотелось бы мне увидеть этого ее игреца, – сказал Вадим Афанасьевич. – Интересно, каков он, этот так называемый игрец?

– Он очень приятный, – сказала Степанида Ефимовна, сразу же проснувшись. – Шляпочка красненькая, сапог модельный, пузик кругленький, оченно интересный.

– Так почему же вы его, бабушка, боитесь? – наивно удивилась Ирина Валентиновна.

– Да как же его не бояться, матушка моя, голубушка-красавица, – ахнула старушка. – А ну как щекотать начнет, да как запляшет, да зенками огневыми как заиграет! Ой, лихой он, этот игрец, нехороший…

– Перестраиваться вам надо, мамаша, – строго сказал Шустиков Глеб. – Перестраиваться самым решительным образом.

– В самом деле, бабка, – сказал Телескопов, – загадай себе и увидишь, как хороший человек…

– …идет по росе, – сказали вдруг все хором и вздрогнули, смущенно переглянулись.

– Лыцарь? – всплеснула руками догадливая старушка.

– Да нет, просто друг, готовый прийти на помощь, – сказал Вадим Афанасьевич. – Ну, скажем, простой пахарь с циркулем…

– Во-во, – кивнул Володька, – такой кореш в лайковых перчатках…

– Юридический, полномочный, – жалобно затянул старик Моченкин.

– Уполномоченный? – ахнула старушка. – Окстись, окстись! Мой игрец тоже уполномоченный.

– Да нет, мамаша, какая вы непонятливая, – досадливо сказал Глеб, – просто красивый лицом и одеждой и внутренне собранный, которому до феньки все турусы на колесах…

– И мужествевный! – воскликнула Ирина Валентиновна. – Героичный, как Сцевола…

– Поняла, голубчики, поняла! – залучилась, залукавилась Степанида Ефимовна. – Блаженный человек идет по росе, ай как хорошо!

Тут же она и заснула с открытым ртом.

– Запрограммировалась мамаша, – захохотал было Шустиков Глеб, но смущенно осекся.

И все были сильно смущены, не глядели друг на друга, ибо раскрылась общая тайна их сновидений.

Блики костра трепетали на их смущенных лицах, принужденное молчание затягивалось, сгущалось, как головная боль, но тут нежно скрипнула во сне укутанная платками и одеялами бочкотара, и все сразу же забыли свой конфуз, успокоились.

Шустиков Глеб предложил Ирине Валентиновне «побродить, помять в степях багряных лебеды», и они церемонно удалились.