А может быть, это командор применил какой-нибудь радиофокус? Пошутил и пугнул его?.. Ему казалось, что маской и таблетками акридина он провел их, а они раскусили его и шалят?

Корабль далеко. Тогда они должны были сбросить какой-нибудь прибор перед вылетом. Где он? Старик поискал прибор дальнозоркими глазами — пусто.

В небе абсолютная пустота, полдневная, даже кибриков он не увидел. Что его выдало командору? Маска? Но она была сделана отлично. Старик пощупал лицо. Маску он сразу снял и бросил, но не мешало бы побриться. Какой сегодня день… А вдруг эта крикнувшая штука в роботе? Старик с подозрением уставился на него. Он вынул очки и просмотрел все его заклепки и сварочные швы. Все в порядке. И тут старику пришла одна мысль.

Если звук был, то робот должен услышать его.

В самом деле, это живая штука, он все слышит, все видит.

Может, робот услышал крик и засек все параметры — вибрацию, колебания, резонанс. Тогда он скажет. Он было уже сказал, но проверяет все. Робот-охранитель подозрителен и проверяет световые волны, звуки, и слышимые, и те, что остаются тайной для него самого.

— Ты что-нибудь слышал?

— Нет.

Снова крик!.. Старик поежился. И подумал, лучше спросить прямо. Роботы не лгут, этого за ними не водится.

— Ты услышал крик?

— Нет.

— Ты услышал?

— Что я должен слышать? — спросил робот.

— Крики. Меня позвали. Кто мог кричать?

— Я не слышал, — ответил робот. Но встревожился, крутнул башенкой. Теперь все, что в радиусе добрых пятидесяти километров, было проверено на возможность окрика старику. И не моргнул индикатор, робот не сказал ничего.

Старик ухмыльнулся: робот не услышал крика. Раз он не слышал его, то никто и не кричал. С собой-то можно быть откровенным, не хотелось ему слышать этот крик и призыв. Начал он слышать его давно, лет пять назад. Слышал то раз в год, то два или три раза в день. И не хотел ни слышать его, ни помнить о нем.

Робот этого не поймет.

— Ты мне веришь, робот? — спросил он. — А ты не верь, я очень хитрый старик, я всех обманул.

— Когда мы пойдем? — спросил робот.

И голубой свет осыпался с его клешней, с глазчатой башенки, а ноги его заторопились на месте.

Это был очень беспокойный робот, он не мог стоять, все вертелся, оглядывался. Поглядев на его солнечные батареи, на раскачивающуюся антенну с полированной чашкой направленного отражателя, старик подробно вспомнил «Фрам».

Где-то он сейчас?.. Пока старик приземлялся и робот устраивал ему здесь все хозяйство, тот улетел на тысячу парсеков. На обратном пути он вернется за стариком. Там и не догадались о его хитрости. Все было проделано на хорошем уровне — и командировка, и так осточертевшее резиновое лицо. Под ним чесалась и зудела кожа, проступал пот. Он даже без благодарности, а с злобным чувством швырнул маску в первый же разведенный им костер.

На корабле ему было оскорбительно носить маску молодого человека. Она была хорошо подогнана, но полет был долог. Постепенно под нею становились другими его черты. А посчитать накладные плечи, бицепсы, трицепсы и прочее. Все сняв, он даже не узнал себя, потому что за время полета привык к своему исправленному образу, был терпеливый старик. А все дело он затеял еще на Земле. Парень, что должен был лететь сюда, на планету Странностей, ботаником, был обманут им, заключен в силовое поле, которое распахнулось только сейчас. Странно, но он почти забыл…

Ничего, его робот заботится о нем, еды много. Парень, конечно, бесится. А вот он вопреки всему оказался здесь. И старика охватило торжество — и ушло. Он подумал, что если бы молодым одержал верх над столькими умными людьми, то у него билось бы сердце и озноб ходил по коже. А сейчас ничего такого не было, просто эти люди на Земле и корабле, целями которых были полеты в космос, жизнь, любовь, друзья, столкнулись с ним, многоопытным стариком, имевшим только одну цель. Да, пока они разбрасывали свою жизнь на полеты к чужим солнцам, на семьи, любовь и т. д., он стремился к одной великой цели. И потому у него хватило сил все сделать. Что же, он был старик, жил достаточно долго, он имел право на большую цель.

Пусть молодой друг бесится. Сейчас он уже выпущен на свободу, мчится в астропорт. Это он, между прочим, рассказал о планете фитахов — на свою голову.

Что-де летит на нее.

Ничего, молодых волнение только бодрит, а поражение учит.

Все хорошо.

Он, старик, бредет заповедной, даже тайной, планетой. (Всесовет скрывает ее), а ботаник учится терпеть поражение.

Он, старик, одолел барьер, который поставил Всесовет до точнейшего выяснения особых свойств этой планеты. Теперь пусть изучают хоть тысячу лет — ему все равно, он уже здесь.

И старик усмехнулся горькой улыбкой старости, добившейся превосходства над сильными и молодыми.

Добился. На какое время? Навечно! Эти растения обновляются, они вечно родят другие, и есть что-то в них, что переходит из одного в другое и тоже живет вечно. Вечная жизнь, вечные воскрешения… Старик почувствовал усталость. Отяжелели ноги и руки, особенно их кисти.

— Я отдохну, — сказал старик. — Вначале я отдохну.

— Но ты не должен был устать, — возразил робот. — Это твой самый удачный день.

— Да что ты! — усмехнулся старик.

— По всем показателям удачный день. Вот и влажность 81,5 процента, и температура двадцать, а давление семьдесят пять.

— Пусть давление, — возразил ему старик, — но я устал.

— Это самые лучшие условия выведения фитахов. Идем!

— Твоя правда, — согласился старик. — Идем изучать фитахов, это моя основная ботаническая задача.

Они пошли. Начав разговаривать, старик уже не мог остановить себя.

— Конечно, я хитрый, но все равно фитахи — наша с тобой главная задача, это» помни и проследи. А про отдых молчи, ведь я не молоденький, я всегда усталый. У меня не руки, так ноги устали, и так всегда. Или суставы ломит. Я очень, очень пожилой, одинокий старик, у меня только язык никогда не устает говорить. Их у меня два, один во рту болтается, а другой в голове. Я все говорю, говорю, говорю с собой. Иногда это надоедает.

— Тогда у тебя замедлен альфа-ритм и возникают перебои в сердце.

— Верно, — согласился старик.

— И зубцы твоей кардиограммы становятся ниже, а это нехорошо.

— А я давно не чувствую себя хорошо, лет сто, наверное, — отвечал старик. — И чего это мы с тобой разболтались, нам надо работать. Зря нас, что ли, везли сюда, тратили амазоний. Шагай, шагай…

Старик шел, выбирая дорогу поприятней. Робот же ходил так, как ходит очень хорошая охотничья собака на серьезной охоте, челноком.

Этот стальной паук неутомимо перекатывался. Он выкапывал растения и совал их в гербарную сумку. Но прежде он не забывал каждое снять стереоаппаратом и даже произвести простейший спектральный анализ.

А еще паук бормотал подробные признаки растений, чтобы их слышал старик и записал электронный мозг, что вертелся на спутнике вокруг планеты.

Ему же передавал стереоскопические изображения.

Такой работящий и умный. Старик приглядывался к нему прищуренными глазами и удивлялся, почему сейчас считается ботаником человек, а не его универсальный робот, прошедший часовой курс подготовки.

Несправедливо!

Старик устал. Он шел, придерживая грудь и то и дело возникавшую в ней пустоту.

Такая странность — пустота, которую нужно держать. Много он собрал в себе разных странностей: его поступок с ботаником, заключенным в силовое поле, его решение скоротать свой век на этой странной планете.

Пустоту в груди заполняло нажатие кулаком. И старик, прижав грудь, брел и щурился на немыслимое буйство этого мира, где свет — песок, растения живые, а грибы ходят. И есть фитах, ради тайны которого межзвездные корабли летят сюда. Не зря, наверное, планета носит женское имя Лада. Она непонятна, а земля ее странная.

Взять почву Земли, что в медальоне. Она черно-серая, сыпучая. Предки старика были русскими крестьянами, и на рисунках в книгах он видел их фигуры, склонившиеся над плугом.