— Если у тебя так туго с деньгами — возразил Данхилл — как же ты собираешься внести свою долю?
Уязвленный Юкрич поглядел на него через свое кривобокое пенсне. У него был такой взгляд, словно он раздумывал, стоит ли верить своим ушам.
— Я? — вскричал он. — Я? Мне это нравится! Ей-богу, это нечто. Да если есть, черт меня подери, в мире хоть какая-то справедливость, если в ваших сердцах сохранилась хоть крупица порядочности и доброты — мне кажется, вы должны принять меня бесплатно, за то, что я предложил этот план. Нельзя же так! Я вкладываю мозги, а от меня требуют еще и денег. Уж такого я от тебя не ожидал. Я обижен, честное слово. Если бы кто-нибудь мне сказал, что старый друг станет…
— Хорошо, хорошо. — сказал Роберт Данхилл. — Хорошо, хорошо, хорошо. Но я тебе вот что скажу. Если жребий вытянешь ты, это будет самым счастливым днем в моей жизни.
— Нет, это буду не я. — ответил Юкрич. — Что-то мне подсказывает, что это буду не я.
И действительно, это оказался не он. Когда в торжественном молчании, нарушенном только далекой перебранкой официанта и повара, мы завершили жеребьевку — избранником судеб стал Тэдди Викс.
Даже в весеннюю пору юности, когда сломанные руки и ноги воспринимешь не столь серьезно, как в более зрелом возрасте, вряд ли так уж приятно встать посреди большой дороги и ждать, пока на тебя наедут. Вероятно, даже мысль о самопожертвовании не слишком-то проливает бальзам на сердце. Тэдди Виксу она вовсе не пролила никакого бальзама. Проходил день за днем, а он оставался цел и невредим, все яснее показывая, что не чувствует склонности жертвовать собой для общего блага. Юкрич зашел ко мне обсудить эту историю. Вид у него был сердитый. Он подсел к столу — я как раз собирался приступить к скромной утренней трапезе — выдул половину моего кофе, и глубоко вздохнул.
— Ей-богу, — глухо простонал он — это невыносимо. Напрягаешь мозги, придумываешь план, как нам всем разжиться деньгами — а ведь нам сейчас всем нужны деньги! Нападаешь, наконец, на самую простую, и в то же время самую роскошную идею нашего времени — и тут приходит Викс, этот подонок, и все портит, увиливая от своих прямых обязанностей. Ведь надо же было, чтобы именно он вытянул жребий! А хуже всего, дитя мое, то, что теперь нам придется идти с ним до конца. Нам не собрать денег на вторую подписку. Или Викс, или никто.
— Может быть, ему нужно время.
— Вот и он так говорит — угрюмо буркнул Юкрич, поедая мои гренки. — Он говорит, что не знает, с чего начать. Его послушать, так попасть в аварию — невесть какая хитрая работа, требующая многолетнего обучения и тренировки. Да любой шестилетний ребенок справился бы за пять минут, стоя на голове! Он просто чересчур придирчив. Даешь ему добрый совет — так вместо того, чтобы принять помощь, он изобретает какие-то мелочные отговорки. Невероятно привередливый тип. Вчера вечером возле нас подрались два матроса с военного корабля. Славные, дюжие ребята — любой из них уложил бы его в больницу на месяц. Я ему предложил вмешаться и разнять их. А он говорит, нет; это, мол, частный спор, не имеющий к нему отношения, и он, мол, не считает такое вмешательство обоснованным. Нашел время для жеманства. По-моему, дитя мое, на него просто нельзя положиться. Он трус. Зря мы вообще допустили его к жеребьевке. Могли бы догадаться, что толку из него не будет. Ни совести, ни чувства товарищества. Не желает перенести ничтожнейшее неудобство ради общего блага. У тебя есть еще джем, дитя мое?
— Нет.
— Тогда я, пожалуй, пойду. — задумчиво сказал Юкрич. — А ты не сможешь, — добавил он, стоя в дверях — одолжить мне пять шиллингов?
— Не смогу. Как ты догадался?
— Тогда — Юкрич, как всегда, был справедлив и благоразумен — ты угостишь меня сегодня обедом. — На мгновение он приободрился при мысли о таком удачном компромиссе, но тут же снова помрачнел. — Когда я думаю — сказал он — о тех деньгах, что спрятаны внутри этого малодушного пескаря, мне хочется плакать. Плакать, дитя мое, как маленький ребенок. Никогда он мне не нравился — и глаз у него дурной, и волосы завивает… Никогда не доверяй мужчине с завитой прической, старина!
Юкрич был среди нас не единственным пессимистом. Прошло две недели, а Тэдди Викс оставался цел и невредим, не считая легкого насморка, да и от того избавился за два дня. По общему мнению негодующего синдиката, положение становилось отчаянным. Не было никаких признаков, что вложенный нами огромный капитал обещает принести прибыль. А тем временем нужно было покупать еду, платить квартирным хозяйкам и пополнять запасы табака. Чтение утренней газеты превратилось в очень грустное занятие.
По всему земному шару, как ежедневно сообщали информированные источники, происходили всевозможные несчастные случаи — происходили практически с каждым, кроме Тэдди Викса. Фермеров в штате Миннесота перемалывало жатками, индийских крестьян перекусывали пополам крокодилы; от Филадельфии до Сан-Франциско на головы прохожим с небоскребов ежечасно летели железные балки; а уж рыбой и колбасой не травились только те, кто еще прежде успел свалиться со скалы, врезаться в стену на автомобиле, оступиться в канализационный люк или легкомысленно почистить заряженный револьвер, полагая, что он не заряжен. Казалось, что по искалеченному миру одиноко разгуливает Тэдди Викс, в целости и сохранности, пышущий здоровьем. Такие мрачные, беспросветные, безвыходные положения, такую иронию судьбы любят описывать авторы русских романов. Конечно, я не мог винить Юкрича за то, что он решился действовать сам. Я жалел только, что ему не повезло и великолепный план провалился.
О том, что Юкрич хочет поторопить события, я впервые догадался, когда мы с ним однажды вечером гуляли по Кингз Роуд. Он привел меня на Маркхем-сквер: в этом унылом захолустье он прежде снимал комнату.
— Зачем мы сюда пришли? — спросил я его. Мне там не нравилось.
— Здесь живет Тэдди Викс. — ответил Юкрич, — в бывшей моей комнате. —
Это нисколько не добавило Маркхем-сквер очарования. Каждый день я все больше жалел, что свалял такого дурака и вложил последние деньги в заведомо убыточное предприятие. К Тэдди Виксу я ощущал холодную неприязнь.
— Хочу посмотреть, как у него дела.
— Посмотреть? Зачем?
— Просто мне показалось, дитя мое, что его могла покусать собака.
— Почему ты так думаешь?
— Не знаю. — мечтательно ответил Юкрич. — Почему-то мне так кажется. Знаешь, бывает такое предчувствие.
От одной мысли о подобной удаче я потерял дар речи. Каждый из десяти журналов особо рекомендовал подписчикам собачьи укусы. Они находились где-то посредине списка доходных болезней: ниже, чем сломанные ребра или малоберцовая кость, но гораздо дороже вросшего ногтя. Я радостно представил эту картину, как вдруг чье-то громкое восклицание вернуло меня к действительности. Моему взору предстало отвратительное зрелище. По улице рысцой бежала знакомая фигура. Это был Тэдди Викс. С первого взгляда на его элегантную наружность мне стало ясно, что наши чаянья построены на песке. Его не укусил даже карманный померанский шпиц.
— Привет, ребята! — сказал Тэдди Викс.
— Привет. — уныло отозвались мы.
— Не могу, спешу, — продолжал Тэдди Викс. — Бегу за доктором.
— За доктором?
— Да. Для Виктора Бимиша. Бедняга! Его укусила собака.
Мы с Юкричем устало переглянулись. Казалось, что Судьба нарочно отвлеклась от своих обычных дел, чтобы позабавиться над нами. Что толку, если Виктора Бимиша укусила собака? Что толку, если Виктора Бимиша искусает целая сотня собак? Покусанный собакой Виктор Бимиш не имел никакой рыночной ценности.
— Помните, та свирепая зверюга, у моей хозяйки. — продолжал Тэдди Викс.
— Она еще каждый раз кидается с лаем из-под лестницы, когда подходишь к парадному. — Я помнил. Огромная дворняга с диким взором и блестящими клыками, давно не бывавшая в парикмахерской. Я однажды встретил ее на улице, когда пришел к Юкричу в гости. Только присутствие Юкрича, которому все собаки были как братья, спасло меня от участи Виктора Бимиша. — Каким-то образом она пробралась в мою спальню, и сидела там, когда я вернулся домой. Я пришел с Виктором Бимишем, и эта зверюга вцепилась ему в ногу, как только я открыл дверь.
