Пахучий вспыхнет можжевельник.
Здесь, на поляне у костра
Я—не тоскующий бездельник.
Я жрец — творю ночной обряд,
Шепчу смиренные моленья.
И ты, потупив гордый взгляд,
Мое приемлешь поклоненье.
Свой длинный день забыла ты,
Забыла хлопоты и скуку,
И здесь, под сенью темноты,
Ты молчаливо жмешь мне руку.
Ночным костром озарены,
На черных пятнах сонной хвои
Являем таинство живое
Мы — отголоски старины.
* * *
«Вот лодка врезалась в камыш…»
Вот лодка врезалась в камыш.
И треск стеблей, и острый шорох.,
И ты недвижная сидишь
С недетской робостью во взорах.
О, как далек страстей обман!
Как бледен призрак непокорный!
Ты облекла свой тонкий стан
В наряд неприхотливо-черный.
Молчим. Тоскует тишина.
Гудки далеких фабрик дики.
Нас оглушит одна волна,
И кто услышит наши крики!
1907
ДВОЙНИКУ
От тебя, мой брат суровый,
Мне и некуда уйти.
Я метнусь во мрак еловый —
Ты, как бледный месяц, встанешь
На моем пути.
Ставни наглухо закрою,
Двери накрепко замкну, —
Потешаясь надо мною,
Ты стучаться в двери станешь,
Ты полночной птицей прянешь
К моему окну.
Прочь! Лежи в своей могиле!
(Иль не каждый мертвый спит?)
Иль тебя не схоронили?
Над тобою не служили
Панихид?
Иль не этими руками
Ты убит?
Нет, не каждый мертв убитый:
Под тяжелыми плитами
Пробуждается иной.
Так и ты, покинув плиты,
Всюду следуешь за мной.
Лидино, 25 июня 1907
* * *
«Я — царевна пленная…»
Посвящается М. С. М.
Я — царевна пленная.
В башне я одна.
Моет камень пенная
Белая волна.
За решеткой черною
Взор полуослеп.
Я стопой упорною
Мерю тесный склеп.
Длятся дни постылые,
Тянутся в тиши.
Сны мои бескрылые
В тягость для души.
Жду тебя без веры я,
Сокол мой, жених…
Стены башни серые,
Крики часовых.
Лижет камень пенная
Белая волна
В скорби неизменная
Я одна, одна.
1907
* * *
«Веет грустью ласковой, осенней…»
Веет грустью ласковой, осенней.
Как светло-прозрачна синева.
Листья клена — золотые кружева.
Грустью веет ласковой, осенней.
Город тонет в утреннем тумане.
Нежно золотятся купола.
Речка неподвижна… замерла…
Серебрится в утреннем тумане.
Сонный ветер грезит… На деревьях
Осыпаются неслышные листы.
Сердце бедное мое, и ты
Словно ветра вздохи на деревьях.
<1907>
ОКТЯБРЬ
Посвящается Андрею Белому
Октябрь опять к окну прильнул,
И сердце прежней пытке радо.
Мне старый парк в лицо дохнул
Ночною резкою прохладой.
Кой-где на ветке поздний лист
Сияньем месячным оснежен.
И ветра полуночный свист
Разгулен, жалобен и нежен.
Взметай, крути сухую пыль,
Шуми в деревьях, бейся в ставни!
Твоя бродяжья злая быль
Старинной сказки своенравней.
Ты, вольный, мчишься без дорог.
То в лес шарахнешься сослепа,
То, завизжав, рванешь замок
На старых, ржавых петлях склепа.
Осенний ветер, буйный брат!
Твой злобный вой, как голос друга.
И я, как ты, умчаться рад,
Залиться бешеною вьюгой.
Но я устал, но я без сил,
Я сердца мук не успокою.
Я только в парк окно открыл
И тихо-тихо вторю вою.
1907
XVIII-му
П.М.
О милый век, изнеженно-манерный,
Причудливый и строгий, как сонет!
Дай услыхать твой чопорный привет,
Заученный, протяжный и размерный.
Прелестницы с улыбкой лицемерной
И гибким станом, стянутым в корсет!
Как манит взор ваш, нежный и неверный,
И ваших губок розовое «нет»!
И оттененный мушкою румянец,
И строгостью своей влекущий танец,
Ваш радостный, ваш плавный менуэт,
И светлый грех, и легкий, и безгрешный,
И жизни бег веселый и неспешный!
О дивный век! Пленительный сонет!
1907
В САДУ
Подстриженных деревьев низкий ряд.
Усыпанная гравием дорожка.
Здесь каблучком стучит порою ножка,
И мятым шелком юбки шелестят.
Когда не вовсе Ваш притворен взгляд
И Вы меня… жалеете немножко,
Вы поутру придете в тихий сад,
Чуть Феба первый луч блеснет в окошко.
Там у беседки мраморных колонн
Я Вам прочту, коленопреклонен,
Сонет, что вдохновлен сегодня Вами.
О, Вы простите дерзкие слова:
От Ваших глаз кружится голова,
А быть правдивым Вы велели сами!
1907
* * *
«Меланхоличность буксовых аллей…»
Меланхоличность буксовых аллей,
Дыханье ветерков неуловимых,
Златая гладь прудов невозмутимых,
Ленивое плесканье лебедей.
Но сердцу томному всего милей
Средь образов заветных и любимых
Беседка в розовых вечерних дымах,
Беседка — пышный замок в царстве фей.
* * *
«Не тянет глубь. Не манит высь…»
Не тянет глубь. Не манит высь.
А пустота ночей страшна.
Недоброй гостьи берегись.
Беги полночного окна.
Она страшнее, чем гроза.
Она к стеклу прильнет, как вор.
И будут белые глаза
Глядеть тебе в лицо. В упор.
А ночь идет. л сон Далек.
А горло сдавлено в тиски.
И белоогненный поток
В твои вливается зрачки.
А ночь идет. Огонь потух.
И мрак — всевластный господин.
Не воет пес. Молчит петух.
И с нею ты один. Один.
И медлит ночь. Часы ползут.
Улиток ход стократ быстрей.
Она с тобой. Она вот тут.
Ты не сведешь с нее очей.
Огнем горит недобрый зрак.
Все — яркий свет. Все — белый свет.
Упала ночь. Отпрянул мрак.
Но свет дневной не будет. Нет.
1907
МЕБЛИРОВАННЫЕ КОМНАТЫ
За стеною матчиш на разбитом пьянино.
В коридоре звонки, разговор, беготня…
О, как грустно на склоне осеннего дня!
За стеною матчиш на разбитом пьянино.
Мелких звуков растет и растет паутина.
Близко звякнули шпоры… Постой, не беги!
Шелест юбок… Целуй! И затихли шаги…
За стеною матчиш на разбитом пьянино.
О Великий Господь, Властелин мой единый!
Как придет за душой моей дьяволов рать,
Неужель будет так же, все так же звучать
За стеною матчиш на разбитом пьянино?!
1907
* * *
«Сухой осенний резкий воздух…»
Сухой осенний резкий воздух.
Ни облачка. Лазурь чиста.
И на чернеющих бороздах
Ворон крикливая чета.
Деревья черны, длинны, худы.
Не слышно листьев под ногой.
Их рдяно-золотые груды
Умчались в пляске вихревой.
Иду. Далек мой путь бесцельный.
Давно со мной моя тоска.
И голос ласково-свирельный
Уж не зовет издалека.
И в этой четкости осенней,
И в чистом небе узнаю
Мечту увядшую мою
Давно, без слез и сожалений.
1907
В СУМЕРКАХ
I.
«Окна завешены шторами…»
Окна завешены шторами,
Трещит, разгораясь, камин.
Сердце биеньями скорыми,
Сердце больными укорами
Твердит: ты один! ты один!
Маятник ходит размеренно,
Усталых часов властелин.
