– Думаю, ты не понял, что я имею в виду, – мягко заметил он, – но я здесь по поручению службы безопасности государства свеев, йотов и венделей[52], а это поручение может поставить под угрозу не только меня, оно может и вас всех привести на порог ада, если со мной случится какая-нибудь неприятность. Так что давай сюда номер телефона и имя человека, с которым я буду связываться. И потом, скажи мне, в какой гостинице я буду жить.

Через полчаса Карл был уже в гостинице среднего класса. Она называлась "Плаза" и располагалась на улице, пересекавшей Хамра-стрит; в ней, как и в других еще открытых гостиницах Бейрута, было достаточно свободных номеров.

Какое-то время Карл посвятил изучению третьего этажа, чтобы выяснить, есть ли здесь запасной выход, какие балконы соединены друг с другом, как работает дверной замок и все, что может оказаться необходимым при любой случайности.

Потом в последний раз он почти час проверял, насколько хорошо запомнил все свои записи, перечитывал их, сжигая по листочку и спуская пепел в туалет. Наконец он разложил по всей комнате привезенный с собой материал в виде брошюр о компьютерной технике и другие деловые документы, тщательно запоминая их места, прикрепил к двери свой волосок в десяти сантиметрах от пола и вышел. Ресторан, где его угостили столь же блестящим ливанско-французским обедом, что и перед войной, Карл нашел очень быстро. Здесь подавали даже особый сорт розового ливанского вина, вкус которого он вспомнил, как только увидел бутылку.

Пока он сидел за столом, в темноте время от времени раздавались выстрелы. Но поскольку никто из посетителей ресторана не обращал на них внимания, он сделал вывод, что так и должно быть.

Шофер такси отказался подъехать к лагерю Бурж эль-Баражна ближе двухсот метров. Там был контрольный пункт милиции, который почему-то не устраивал его. Карл вышел из такси, расплатился и без особых сложностей прошел милицейский пункт, объяснив, что он шведский врач и хочет встретиться со своими знакомыми. Расспрашивая встречных, быстро нашел место расположения скандинавского приемного пункта.

Лагерь состоял из маленьких кубообразных бетонных сараев, покрытых белой штукатуркой. Навстречу попадались по большей части женщины, одетые в черное, почти все они что-нибудь несли: воду в больших консервных банках, фрукты или еще что-то в корзинах, детей в узлах; в пластиковых сумках могло быть все что угодно – от туфель до кирпичей. Встречались и молодые люди, но ни один из них не был вооружен. Всего на нескольких сотнях метров, пройденных им, он насчитал много тысяч жилищ.

Приемная диспансера состояла из трех кубообразных белых домов, стоявших в один ряд. В первой комнате сидели лишь женщины в черном, на шее и груди некоторых из них цветастое палестинское шитье. Кто с детьми, кто без них, но все ждали с невозмутимым, типичным для Ближнего Востока терпением. Какая-то женщина приняла его за врача и тут же обрушила на него лавину слов, протягивая к нему спеленутого ребенка с влажными больными глазами. Он едва успел сказать ей по-английски, что она ошиблась, никакой он не врач, как тут же к нему навстречу из-за единственного в комнате стола – остальная мебель в комнате состояла лишь из скамеек вдоль стен для ожидавших пациентов – поднялась палестинская девочка в платье медсестры. Он не стал представляться, сказал лишь, что он швед и ищет доктора Гуннара Бергстрёма.

Она попросила его подождать и отправилась в соседний дом, а он продолжал стоять, не зная, куда приткнуться. Все места были заняты. Отказавшись от предложений многих женщин, уступавших ему место, он встал у двери.

Худощавый темноволосый мужчина в коротком белом халате, лет на десять старше Карла, вошел в комнату, на ходу снимая резиновые перчатки.

– Я только что принял роды, очень сложные, – сказал он вместо приветствия.

Они пожали друг другу руки. Карл окинул взором комнату и решил, что никто из окружающих не понимает по-шведски.

– Я из шведской полиции безопасности, мне нужна твоя помощь. Хочу поговорить с тобой, как только у тебя окажется немного свободного времени, – заявил Карл без обиняков.

– Через четверть часа у меня операция, я не знаю... а чем я могу помочь?

Врач недоверчиво разглядывал Карла.

– Ни ты, никто другой из вас не подозреваются в каком-либо преступлении, позволь мне пока ограничиться лишь этим объяснением. Мы действительно нуждаемся в помощи. Когда ты заканчиваешь работу?

– Смогу часа через три, если это так важно. А это, правда, важно?

– Да. Мы можем встретиться где-нибудь? Например, в "Вимпи" на Хамра-стрит через три с половиной часа?

– Я слышу, что ты швед. Но, как ты понимаешь, предложение звучит немного странно. Как тебя зовут и как я узнаю, что ты из СЭПО?

– У меня к тебе письмо от человека, которого ты знаешь. Ты можешь также позвонить одному идиоту в шведское посольство и получить подтверждение, что сотрудник службы безопасности разыскивает тебя, но я не хочу называть своего имени. Подходит?

– Можно посмотреть письмо?

Их разговор проходил в спокойном, будничном тоне, и сидящие вокруг полагали, что это два врача, немного чем-то озабоченные, советуются друг с другом. Но не более того.

Письмо от Эрика Понти было очень коротким, написанным от руки на фирменной бумаге Шведского радио. Карл получил его вложенным в другой конверт на имя Фристедта, как и было оговорено. Привет, Гуннар.

У меня есть основания полагать, что наш соотечественник из СЭПО, который в Бейруте обратится к тебе с этим письмом, действительно нуждается в твоей помощи. Сделай все, что можешь. Это важно и, может быть, как в твоих, так и моих интересах.

Эрик Понти.

– О'кей, – сказал врач, – это мой старый знакомый, я верю ему. "Вимпи" на Хамра-стрит, так?

Они пожали друг другу руки и разошлись.

Погода напоминала шведский майский день. Перебросив через плечо пиджак, Карл устроил себе длительную прогулку по засаженной кукурузой набережной, в прежние времена служившей местом для парадов и напоминавшей ему Французскую Ривьеру. Сейчас она была застроена сараями, где обитали беженцы из других лагерей или из разбомбленных городских кварталов – палестинцы и мусульмане-ливанцы. Бывшие частные купальни тоже превратились в "город жестяных сараев".

Одну из них он вроде бы узнал: здесь однажды он и его товарищи ожидали встречи с шефом информации ООП. Они ели тогда морских ежей и лангустов в гриле "а-ля провансаль". Здесь все еще висела старая вывеска.

Через полчаса он вошел в город и направился к тому месту, где раньше находилась гостиница "Сант-Джордж". Тогда они прыгали в море прямо с одной из ее террас. Сейчас почти ничего – одни обгоревшие руины, остатки стен без окон и без дверей. Но трамплин для прыжков в воду сохранился. Он был своего рода ироническим и упрямым вопросительным знаком, поставленным над голубой поверхностью воды.

Средиземное море по-прежнему было таким же сине-зеленым, хотя с тех пор, как он впервые побывал в Бейруте, в этом районе дважды высаживалась американская морская пехота; израильтяне приходили сюда трижды, один раз они дошли чуть ли не до Бейрута, в другой – даже вошли в него. В военном отношении ООП настолько ослабла, что была не в состоянии защищать лагеря беженцев, и последовала многолетняя резня – сначала со стороны христианской милиции, потом израильтян, а затем шиитской милиции. С тех пор, как Карл и его друзья навещали Бейрут, в общей сложности было убито десять тысяч палестинцев. Тогда ООП была одним из сильнейших военных факторов в разрушительной борьбе за Бейрут. Сегодня ООП оказалась слабейшей в военном отношении, к тому же с самым многочисленным и наиболее незащищенным гражданским населением.

Организация, в которой работал Карл, приехав в Бейрут во второй раз, бесспорно и бескомпромиссно поддерживала Израиль. Так почему бы сейчас, когда он старался наладить контакт с ООП, им не рассматривать его как израильского агента?