– Второе – для популярности Нэслюнда, – сказал Аппельтофт. – Мы втроем могли бы поехать в Хэгерстен двумя машинами и взять эту молодежь так, что даже соседи не заметили бы, и никаких проблем. Но вот, правда, в газетах ничего не будет.

– Не хватает аргументов – повышай голос и злись, так? – спросил Карл.

– Точно, – ответил Фристедт.

– Быстро усваиваешь, – добавил Аппельтофт.

– Но давайте успокоим себя вот чем, – продолжил Фристедт. – Ладно, пусть ему устроят шоу, а мы все же заполучим на допрос нашу девушку. Хоть узнаем побольше, нам ведь это действительно необходимо.

Они посидели молча, никому из них не хотелось снова начинать разговор. Им казалось, что их переиграли и, что тут ни выдумывай, ничего не изменишь. Энергичный Нэслюнд сделал свое дело.

– И все же интересно, – проговорил наконец Фристедт, обращаясь к Карлу, – значит, ты не человек Нэслюнда, а?

– О чем ты?

– Разве не он притащил тебя откуда-то на "фирму"?

– Формально за моим временным назначением сюда стоял Нэслюнд, но я не его ставленник, если ты это имеешь в виду.

– И ты даже не оканчивал полицейской школы?

– Нет, я сдавал экзамены в американском университете, и еще я в резерве флота.

– Х-м, – сказал Аппельтофт.

– У тебя специальное образование, да? – спросил Фристедт неожиданно прямо.

– Если ты продолжишь задавать вопросы, начнутся недомолвки. Вы мне нравитесь. Мы пытаемся делать общее дело, но я не могу отвечать, а ты, полагаю, не имеешь права спрашивать. Вы знаете много того, чего я не знаю, это очевидно, а я могу кое-что из того, чего вы не можете. Польза от этого может быть обоюдной, только не спрашивайте меня больше ни о чем, я не собираюсь вам лгать.

– Чепуха какая-то, – сказал Фристедт, – ты нас неправильно понял. Дело в том, что у нашего чертова Шерлока Холмса свой способ найма на "фирму": он набирает массу тявкающих "академиков", внешне похожих на тебя. А те все бегают к нему и доносят на всех и вся – СЭПО внутри СЭПО, можно так сказать. Аппельтофт и я сначала думали, что ты из них. В этом все дело.

– Теперь мы так не думаем, – заверил Аппельтофт. Вошла секретарша с конвертом и по всем служебным правилам протянула его старшему по чину полицейскому. В конверте была запись телефонного разговора между Нильсом Густавом Сундом (из дома) и Эриком Понти (со служебного номера Шведского радио). Три копии.

– Боже милостивый, – сказал Фристедт и раздал по экземпляру Аппельтофту и Карлу.

Во вводной фразе сообщалось, что разговор начался в 19.07 и был не очень долгим.

СУНД: Хэй, это Нильс Сунд, я звоню тебе по поручению пропалестинской группы в Стокгольме. Да ты, наверное, не знаешь меня, но мы встречались последний раз...

ПОНТИ (прерывает): Конечно, знаю. Ну, как там у вас дела?

СУНД: Не знаю, можно ли говорить вот так просто, может быть, они нас прослушивают.

ПОНТИ: А откуда ты звонишь, из дома?

СУНД: Да.

ПОНТИ: А, все равно, прослушивают или нет. Ближе к делу.

СУНД: Так мы считаем, что "Дагенс эхо" должна была бы разоблачить всю эту пропаганду. Ты понимаешь, почему я звоню тебе?

ПОНТИ: Конечно. А что бы вы хотели, чтобы я разоблачил?

СУНД: Пропагандистскую брехню, будто федаины убили этого комиссара из СЭПО. Газеты просто лгут.

ПОНТИ: Например.

СУНД: Ну, например, что ООП якобы угрожает шведским властям за то, что несколько палестинцев были выдворены из Швеции и отправлены обратно домой, я имею в виду – в Ливию. Ведь вся ложь только на этом и построена, не так ли?

ПОНТИ: Да, доказательств, что это палестинцы, у них нет, и это ясно, так что в этом будьте спокойны. Но сейчас я не могу что-либо сделать, надо просто ждать. Мяч в их руках.

СУНД: Но мы думали, что ты сможешь выступить по "Дагенс эхо" и сказать, что это всего лишь сэповская пропаганда, это же так?

ПОНТИ: Я уже сказал. Насколько я понимаю, у них вовсе нет никаких доказательств, а в этом случае так все и выглядит. Но вы должны понять мое положение.

СУНД: Что? Что ты такой хороший и больше не можешь поддерживать палестинское движение, потому что "Шведское радио объективно", или что оно за Израиль, или как?

ПОНТИ: Нет, все это не так. Просто положение сейчас таково, что инициативу должна взять сопротивляющаяся сторона; рано или поздно им придется выложить карты на стол, вот тогда можно будет и ударить. Я не могу сидеть здесь и гадать или критиковать болтовню Нэслюнда, распространяемую прессой, я должен опираться на факты.

СУНД: А что нам делать, как ты думаешь?

ПОНТИ: Решайте сами, у вас больше свободы, чем у меня. Я просто не могу выступить и высказать свое презрение к болтовне в прессе, даже если я уверен, что имею все основания для такого шага. Но, с моей точки зрения, они должны побольше наделать в штаны, совершить конкретные ошибки, вот тогда не я подставлю пальцы под удар, а они. Но пока что время мое не наступило.

СУНД: А если мы проведем несколько акций, вы сможете рассказать о них?

ПОНТИ: Вполне возможно, ведь "новостями" будут ваши взгляды, а не мои, я работаю только с фактами. Вот так-то. Успешных вам акций. А потом свяжитесь со мной. Посмотрим, как будут развиваться события и каким будет их следующий шаг.

СУНД: А мы, собственно, можем говорить об этом по телефону?

ПОНТИ: Мой телефон не прослушивается, по крайней мере рабочий. А ты в следующий раз звони с телефона-автомата, если так чувствуешь себя спокойнее, хотя какая разница, прослушивают они или нет. Никуда им с этим не выйти, просто пусть побольше думают.

СУНД: А как ты думаешь, кто убийца сэповского комиссара? Мог это быть палестинец?

ПОНТИ: Нет, я знаю об этом не больше, чем ты. Возможно, это так и не станет известным, но и смысла нет рассуждать на эту тему. Предпринимайте необходимые с вашей точки зрения акции, а потом звоните мне. На этом и кончим, ладно?

СУНД: Позвоню. Привет!

ПОНТИ: Привет!

После записи самого разговора дается примечание, и там приводятся некоторые возможные толкования.

Первый вопрос Понти – "Ну как у вас там дела?" – следует понимать так, что он знает о той или иной планируемой акции. Сунд не решается на прямой ответ, а интересуется, не прослушивается ли телефон, что настораживает Понти, когда тот затем интересуется, звонит ли Сунд с домашнего телефона. В последующем Понти дважды утверждает: "У них нет никаких доказательств" – значит, надо подождать, прежде чем представится возможность "ударить", но позднее. На беспокоящий активиста вопрос: "Не может ли полиция уже идти по следу убийцы?" – Понти спокойно заверяет, что "у них нет никаких доказательств" и что "убийца, очевидно, никогда не попадется". Затем он должен дать некий ясный для активистов сигнал, чтобы провести соответствующие мероприятия и выступить с какой-либо акцией. Вполне возможный вывод: события произойдут в самое ближайшее время.

– Последний вывод совершенно верен, – сказал Карл, увидев, что двое других закончили чтение. – Они проведут где-нибудь демонстрацию, например перед зданием газеты "Экспрессен", или акцию с листовками, или еще какой-нибудь спектакль – голодную забастовку палестинцев как протест против преследований, или что-то в этом роде: улягутся в спальных мешках на площади Сергеля, а потом позвонят Понти и предложат свои интервью.

– Почему ты так думаешь? – спросил Фристедт.

Карл заколебался. Он понимал, что не сможет в дальнейшем аргументировать свои выводы, если не объяснится.

– Потому что я сам участвовал в пропалестинском движении; дольше всего я участвовал в "Кларте", поддерживая палестинское дело, так что... во всяком случае, мы поступили бы так. Ничего странного – так мы всегда поступали, и это, вероятно, было само собой разумеющимся, как и для Понти.

– Ты был членом коммунистической организации? – спросил Аппельтофт слишком нейтральным тоном.