Таким образом, Дагер уже с юности постоянно имел дело со световыми эффектами. Изобретением диорамы он показал, что ему мало изображения, он жаждал в картине движения, стремясь бросить на полотно саму живую природу: колеблемые ветром деревья, скачущих и летающих животных, движущиеся по небу облака и волшебные перемены освещения.

Естественно, что у человека, воспитавшегося на блестящих световых эффектах, могло развиться жгучее желание заставить рисовать само солнце. Примерно еще в 1822 или 1823 году Дагеру пришло в голову добиться возможности воспроизвести и удержать изображения, даваемые давно уже известною камерой-обскурой. С этого именно времени Дагер всецело отдается своей идее: он старается усовершенствовать необходимые для его дела оптические приборы, исследует светочувствительность различных веществ, – словом, предается всей душою зародившейся в его мозгу идее, бросает свои кисти декоратора, становится рассеянным и в течение двенадцати или четырнадцати лет возбуждает в окружающих опасение за нормальное состояние своего рассудка.

В воспоминаниях знаменитого химика Дюма, бывшего в двадцатых годах непременным секретарем Парижской академии наук, встречается любопытное место относительно Дагера, рисующее душевное состояние будущего великого изобретателя в лучшие годы его жизни: «Это было в 1827 году, я был еще молод, мне было 27 лет, когда ко мне в лабораторию явились доложить, что меня желает видеть какая-то дама. Это оказалась жена Дагера (он был женат еще с 1812 года и, сколько известно, не имел детей), которая, испуганная странным поведением своего мужа, стала спрашивать меня, не нахожу ли я, что он помешался. Что думать, восклицала она, когда видишь, что искусный и много зарабатывающий живописец бросает свои кисти и краски, преследуя нелепую мысль схватить и удержать мимолетные изображения камеры-обскуры? Допускаете ли вы, что есть какая-нибудь надежда на осуществление мечтаний моего мужа?.. И с некоторым смущением она спросила меня, не следует ли озаботиться лечением Дагера и запретить ему безумные его поиски? Видевшись несколько дней ранее с Дагером, я уже успел убедиться, что он стоит на пороге замечательного открытия. Я успокоил, как мог, госпожу Дагер и тем освободил изобретателя от докучных ухаживаний его жены и друзей».

В это время Дагер еще не знал, что уже в 1825 году на другом конце Франции другой настойчивый изобретатель почти достиг осуществления той мечты, которая не давала покоя и ему и также вызывала в его близких опасения за состояние его умственных способностей.

Вот при каких обстоятельствах произошло в 1830 году сближение Дагера с Ньепсом.

Ньепс, уже получивший образец гелиогравюры, поручил своему брату, полковнику Ньепсу, купить в магазине Шарля Шевалье только что изобретенную тогда призму-мениск. Полковник сообщил оптику, для какого назначения требовалась призма, и прибавил, что его брату удалось закрепить изображения, даваемые камерой-обскурой. Присутствовавшие в магазине, слышавшие разговор Шевалье с полковником, отнеслись к заявлению последнего в одно и то же время с удивлением и с крайней недоверчивостью. Сам же Шевалье тотчас вспомнил о знаменитом живописце Дагере, с которым он вместе добивался усовершенствования камеры-обскуры и который однажды сказал ему: «Я нашел средство воспроизводить изображения, даваемые камерой-обскурой».

Через некоторое время после свидания с братом Ньепса Шевалье отправился к Дагеру и сообщил ему о слышанном, причем советовал ему вступить с Ньепсом в переписку.

Дагер сначала отнесся к сообщенному ему известию недоверчиво; но выслушав подробности и хорошенько поразмыслив над делом, спросил адрес изобретателя и написал ему, прося сообщить о некоторых подробностях.

Недоверчивый, как все изобретатели, к любопытным вообще и, как большая часть французских провинциалов, к парижанам в частности, Ньепс отвечал на письмо в вежливых, но ничего не значивших выражениях и в то же время навел справки о Дагере у знаменитого в то время гравера Леметра, которому писал, что «в случае чего, я разом оборву затеянную переписку, умножение которой, как вы это, конечно, понимаете, не может мне доставить никакого удовольствия».

Однако же успокоенный благоприятным для Дагера отзывом Леметра, Ньепс послал первому одну из своих досок с гравюрою на бумаге, причем просил, чтобы Дагер в свою очередь прислал ему образец своего открытия. Но он не получил от Дагера ничего в обмен на свою посылку. Вызванный в 1827 году к заболевшему брату в Лондон Ньепс в Париже виделся с Дагером, и оба изобретателя поговорили о своем деле, но в общих чертах, не выдавая друг другу свои тайны.

По возвращении в Париж Ньепс снова посетил Дагера, который уверил его, что он со своей стороны открыл средство для фиксирования изображений камеры-обскуры и притом гораздо лучшее, чем способ Ньепса. Тогда они решили вступить в товарищество для продолжения исследований. 14 декабря 1829 года в Шалоне между ними был составлен формальный письменный договор, по которому вслед за его подписанием договаривающиеся обязывались сообщить друг другу свои открытия, но отнюдь не передавать эти секреты посторонним из опасения уплаты проторей и убытков. Расходы, необходимые для продолжения исследований, и предполагаемые доходы от изобретения должны были делиться между договорившимися поровну.

Вскоре после заключения этого договора Ньепс оставил Париж, а 5 июля 1833 года умер, не увидев полного осуществления своих идей, не разделив при жизни с Дагером славы творца фотографии.

Дагер один продолжал изыскания и уже в 1837 году добился осуществления общей его с Ньепсом мечты.

Тогда Дагер заключил новый письменный договор с сыном Ньепса, Исидором, для эксплуатации уже разработанного открытия.