Хорошо там, в музее, по-домашнему как-то. Итальянский дворик, Давид, Гатамилат, часовенка железная, Вероккио, внизу — Египет, наверху — Греция. «Афина и Марсий» — миляги. Мои дорогие импрессионисты и пост. Цветово-прекрасные Ренуар, Моне, Ван Гог, и все рядом — и Матисс, и Писсарро, и Марке.
Остановка у троллейбуса всего полминуты. Прав, несомненно, прав Джойс. Поток созна— ния — мощнейшая вещь. Это я специально написала здесь про Джойса, чтобы вы поняли, какой уровень интеллекта у меня.
Это только на поверхности я так себе, недалекая на первый взгляд, а если посильнее копнуть… Да ладно. Я Джойса тут привела применительно к относительности времени. Полминуты — и тысяча лет проскочила! Даже больше, если Египет еще считать и Ашурнобанапальские рельефы Месопотамии, Фаюмский портрет и искусство Амарны.
Уже Большой Каменный мост. Кремль — слева, храм ХС — справа. «Москва, как много…» и далее по тексту можно долго, «Ударник», «…львы на воротах и стаи галок на крестах». Про львов и галок чисто для Александра Сергеевича, из уважения. По дороге их нет.
Тетя Дези очень оживлена. Она сует мне пенсионное удостоверение и паспорт, и еще бумажку — в стиле клинописи древних инков.
— А это что? — спрашиваю.
— Это как туда добраться, — тычет в бумажку, — выйдешь на улицу, прямо до моста, там рядом магазин «Ветеран».
— Ладно, без бумажки как-нибудь найду, еще способна на местности ориентироваться, все рядом.
Через пять минут иду обратно, уже с пакетом.
Квартира тети Дези напоминает картину Пластова «Фашист пролетел». Или стихотворение великого русского поэта: «Уюта нет, покоя нет». Или другое его стихотворение — «Покой нам только снится, плачь, сердце, плачь».
Мы сели в комнате, так как стол в кухне отсутствует. Тетя Дези придерживается строго-функциональных, минималистических теорий. Коридор — мусор, кухня — плита, комната — кровать, стол, шкаф, телевизор. Я это уважаю. Мне нравится, когда человек придерживается собственных принципов и ни под каким соусом от них не отступает. Принцип тети Дези — отсутствие присутствия жилого помещения. Никаких тебе абажурчиков, никаких сюсли-пусли. Все по-серьезному.
— Сейчас мы глотнем кофейку, — щебечет тетя Дези. — Куда это банка запропастилась?
Идет долгий поиск, наконец банка находится в ванной. Тетя подает нам кофе опять без всяких цырли-мырли — две чашки с отбитыми ручками и сахарница.
— Ты знаешь, — говорит она, — я ведь еще несколько раз им звонила. По-прежнему никто трубку не берет. Что-то странно это. Анжела, наверное, уже отпринимала… Где же она? Витя, понятно, еще может к телефону не подходить, но Анжела?! Где она?
Песнь о Пере Гюнте. Слова тети Дези, пьеса Ибсена (можно под музыку Грига).
Накушавшись кофею, тетя Дези, как говорится, села на своего любимого конька.
Все это я слышала от нее уже раз пятнадцать-двадцать. Причем вот что интересно: исполнение этой устной истории всегда было до поразительности одинаково. Весь интонационный ряд, весь синтаксис и, так сказать, пунктуация, все взлеты и падения голоса. Все — строчка в строчку!
— Так вот… — загадочно произнесла она.
Я про себя уже вспомнила следующее предложение. Оно должно быть таким: «Я не всегда занималась эстетическим воспитанием, в молодости я защитила диссертацию…»
— …по пьесе Ибсена «Пер Гюнт», — слово в слово закончила первое предложение тетя.
Я приподняла брови, изображая удивление:
— Почему «Пер Гюнт», тетя Дези?
Она ждала этого вопроса. Далее — по никому не видимому, но четко выверенному тексту — должно было последовать:
— Драматическая поэма «Пер Гюнт» — одно из самых популярных произведений Ибсена и вообще норвежской художественной литературы…
Тут, я знала, можно немного расслабиться и отключиться.
Вот сижу тут, начала я думать, а дома холст стоит, надо переписать передний план, бордюрчик и кусок пруда возле отражения, сыру купить, и, по-моему, масло подсолнечное кончилось, Митьке можно наггетсы куриные, осталось всего полпачки, приду, послушаю вторую часть «Итальянки в Алжире» и из первой — дуэт «ю притенда Мустафа», очень смешной. Он вообще шутник и приколист, Россини. Забыла вчера вечером белье из машинки вытащить, сгниет ведь, блин.
— Однако, взяв этот фольклорный образ, Ибсен вложил в него совсем иное содержание. У Ибсена это типический человек девятнадцатого века, — рассказывала с упоением тетя Дези…
На первых порах ее рассказ меня увлекал, я даже прочитала тогда пьесу Ибсена «Пер Гюнт». Вот так!
Само собой, тете я свои соображения не озвучивала — каждый раз делала вид, что все это для меня внове. Сама не знаю, для чего.
Так вот что я вам скажу по поводу «Пера Гюнта»: пьеса нужная. Не знаю, почему ее так редко ставят и практически не экранизируют. Толкиен и все остальные троллятники просто отдыхают.
— Образ Пера Гюнта — образ антигероя… — продолжала Дези.
«Да, да», — кивала я. Про себя я так не думала (вот они — двуличность и неискренность в общении!), но так проще. Надо дать человеку возможность рассказать, что ему кажется, а не со своим мнением лезть. Кому интересно мое мнение?! Людям вообще интересно только их личное мнение.
А мое мнение по этому вопросу таково, раз уж разговор на эту тему зашел. Пер Гюнт — герой и образ типичный, жизненный. Гуляка и брехун, из неблагополучной семьи. Папа-алкоголик сгинул куда-то в самом начале его жизни, и маме пришлось одной тянуть его, что ж тут необычного? Конечно, ей хотелось дать ему все самое лучшее, ну, типа пожирней кусок. Вот он и вырос избалованным и ленивым. Тоже повсеместно наблюдается.
Однако он не был тупым или глупым, он был просто легкомысленным, самолюбивым и достаточно жестоким, зато — с элементами поэтической жилки и тонкого восприятия действи— тельности. Кровь просто играла по молодости, туда-сюда по девкам.
Очень жизненно. Может быть, какому-нибудь читателю покажется маложизненной ситуация сватовства Пера Гюнта к троллихе, дочери Доврского Деда, то бишь главного тролля? Мне это совсем не кажется странным, что тут странного? Сколько лично перевидала в жизни троллих и троллей — не перечесть, честное слово. Эта ситуация так что тоже очень жизненная.
У меня и пример есть, только там вот как вышло. Он, Славка Овсов, знакомый мой галерейщик, от Пера Гюнта отличается тем, что женился-таки на троллихе. Видимо, папа этой троллихи уговорил его и привязать себе хвост, и расцарапать глаз, чтобы все потом Славке миленьким вокруг казалось, в том числе и невеста.
Пер Гюнт хвост привязал, но глаз не дал расцарапать и от невесты с ребеночком-тролленком сбежал. А Овсов нет. Так и живет со свой троллихой. Она такая страшная — с усами, бородой, без зубов. Хвоста, правда, не видела, не довелось. Она всегда в длинной юбке ходит. Нрав у нее настоящий троллятинский — злющий-презлющий. А у него с этим своим глазом совсем другое теперь видение. Он всегда спрашивает: правда, моя Зиночка очень добрая, с такой тонкой аурой? Даже когда она на него матом орет и бьет его, ему и это видится в каком-то радужном свете.
А вы говорите — фантастика, элементы народного фольклора… Чисто жизнь, хоть сами пойдите посмотрите! Только к Зиночке близко не подходите — может и укусить, я без шуток, просто предупреждаю — троллиха, она и есть троллиха, что с нее возьмешь?
— Беспринципность Пера Гюнта не имеет никаких границ, — продолжала в экстазе тетя Дези, — он привязывает хвост в угоду троллю, в период сватовства…
Я знаю, что мне предстоит прослушать еще про Сольвейг, Осе и …, но до этого надо еще дотерпеть.
Пуговичник! Тетя Дези всегда несколько невнятно рассказывает про него, а зря. Тут Ибсен так изгильнулся, что просто мама не горюй! Я не думаю, чтобы сам он исповедовал индуизм или джайнизм, но, тем не менее, его теория Пуговичника чем-то близка этим древним религиям.
Пуговичник расплавляет серые безликие личности в некий субстрат. Причем, по Ибсену, грешники идут в Ад, праведники — в Рай, а нейтральных просто изничтожает Пуговичник. Он их переплавляет и создает потом из общей массы что-то. У Ибсена об этом в пьесе не прописано.
