И женщина ответила:
– Поистине, в надлежащее место попали вы, саманы из лесу. Знайте, в Джетаване, в саду Анатхапиндики, пребывает Возвышенный. Там вы, странники, можете и ночь провести – там достаточно места для всех тех бесчисленных, что стекаются сюда, чтобы внимать поучениям Возвышенного.
Тогда обрадовался Говинда и радостно воскликнул:
– Итак, наша цель достигнута, и путь наш кончен! Но скажи нам, о мать странствующих, знаешь ли ты его, Будду, случалось ли тебе видеть его собственными глазами?
– Много раз видела я Возвышенного, – ответила женщина. – В иные дни я вижу, как он проходит по улицам, безмолвно, в желтом плаще, как он молча протягивает у дверей домов свою чашу для подаяний, как он уносит наполненную чашу.
С восторгом прислушивался к ее словам Говинда. Он готов был еще долго расспрашивать и слушать ее, но Сиддхартха заторопил его продолжать путь. Они поблагодарили и пошли дальше, не имея даже надобности расспрашивать о дороге, так как немало странников и монахов из общины Гаутамы направлялись туда же, в Джетавану. И хотя они прибыли туда ночью, но в роще еще царило большое оживление: то и дело прибывали новые люди, слышались возгласы, разговоры и расспросы о пристанище. Оба саманы, привыкшие к жизни в лесу, скоро и бесшумно отыскали себе местечко для ночлега и проспали там до самого утра.
Когда взошло солнце, они с изумлением увидали, какая огромная толпа верующих и любопытных провела тут ночь. По всем дорожкам чудной рощи расхаживали монахи в желтой одеянии; другие сидели под деревьями, погруженные в созерцание или занятые духовной беседой. Похожим на город был этот тенистый парк, в котором люди кишели, как пчелы в улье. Большинство монахов направилось в город с чашами для подаяний, чтобы собрать припасов для полуденной трапезы, единственной в течение дня. Сам Будда, Просвещенный, отправлялся по утрам за сбором подаяний.
Сиддхартха увидал его и тотчас же, точно по наитию свыше, узнал. Он увидел тихо идущего скромного человека, в желтой рясе, с чашей для подаяний в руках.
– Взгляни туда, – тихо сказал Сиддхартха Говинде, – вон идет Будда!
Говинда внимательно взглянул на монаха в желтой рясе, с виду будто ничем не отличавшегося от сотен других монахов. И скоро также сказал себе:
– Это он!
И оба пошли вслед за Буддой, не спуская с него глаз.
Будда шел своей дорогой со скромным видом, погруженный в думы. Его спокойное лицо не было ни радостно, ни грустно, оно как будто освещалось улыбкой изнутри. Со скрытой улыбкой, тихо, спокойно, напоминая здоровое дитя, шел вперед Будда, нося свое одеяние и ставя ногу так же, как все его монахи, по точно предписанным правилам. Но лицо его и походка,, его тихо опущенный взор, его тихо свисающая рука и даже каждый палец на этой тихо опущенной руке дышали миром, дышали совершенством. В них не чувствовалось никаких исканий, никакой подражательности, от них веяло кроткой, неувядаемой безмятежностью, неугасаемым светом, ненарушимым миром.
Так шел Гаутама, направляясь в город за подаянием, и оба саманы узнали его по одному только этому безграничному спокойствию, по безмятежности всей его внешности, в которой не было заметно никаких исканий и желаний, ничего деланного и принужденного, в которой все было – свет и мир.
– Сегодня мы услышим учение из собственных его уст! – сказал Говинда.
Сиддхартха оставил это замечание без ответа. Он не особенно интересовался самим учением. Он не ожидал услышать что-нибудь новое – ведь ему, так же как и Говинде, уже не раз приходилось слышать о содержании проповеди Будды, хотя и в передаче из вторых и третьих рук. Но он внимательно глядел на голову Гаутамы, на его плечи, ноги, на тихо опущенную руку, и ему казалось, что каждый сустав на каждом пальце этой руки учил, говорил, дышал, благоухал, сияя правдой. Этот человек, этот Будда был правдив до кончиков ногтей. Этот человек был святой. Никогда Сиддхартха не испытывал по отношению к другому человеку такого благоговения; ни один человек не внушал ему такой любви.
Оба юноши следовали за Буддой до самого города и молча вернулись назад, так как намерены были в этот день воздержаться от пищи. Они дождались возвращения Гаутамы, видели, как он вкушал трапезу в кругу своих учеников – даже птичка не насытилась бы тем, что он съел – видели, как он удалился под сень манговых деревьев.
А вечером, когда жара спала и лагерь оживился, все собрались вокруг Будды. Тогда и они услышали его проповедь. Они прислушивались к его голосу. И даже самый голос его был совершенен, звучал совершенным спокойствием, был полон мира. Гаутама излагал учение о страдании, о происхождении страдания, о пути к уничтожению страдания. Спокойно и ясно текла его тихая речь. Страданием была жизнь, полон страданий был мир, но избавление от страдания найдено: спасется от него тот, кто пойдет путем Будды. Кротким, но твердым голосом говорил Возвышенный, излагая свои четыре главные истины, излагая восьмеричный путь к искуплению. Терпеливо шел он обычным путем поучений – путем примеров и повторений. Ясно и тихо парил его голос над слушателями, – как свет, как звездное небо.
Когда Будда, с наступлением ночи, закончил свою проповедь, некоторые из прибывших странников выступили вперед и высказали свое желание вступить в общину и стать его учениками. И Гаутама принял их, говоря:
– Вы слышали учение, слышали, чего оно требует. Придите же к нам и живите в святости, дабы положить конец всякому страданию.
И тут – о диво – выступил Говинда, всегда такой робкий, и со словами: «И я прибегаю к Возвышенному и его учению», – попросил принять его в среду учеников, и был принят.
Вслед за тем, как Будда удалился для ночного отдыха, Говинда горячо обратился к Сиддхартхе:
– Сиддхартха, не подобает мне делать тебе упреки. Оба мы слышали Возвышенного, слышали его учение. Говинда внял ему и стал его учеником. Ты же, столь почитаемый мною, неужели не хочешь идти по стезе спасения? Неужели ты еще колеблешься, хочешь обождать?
Сиддхартха словно пробудился от сна, услыхав слова Говинды, Долго глядел он в лицо друга. Потом тихо, без малейшей насмешки в голосе, произнес:
– Говинда, друг мои, наконец-то ты сделал решительный шаг, наконец-то сам избрал свой путь. Всегда, о Говинда, ты был лишь моим другом, всегда шел только следом за мной. Часто думалось мне: неужели Говинда никогда не сделает шага самостоятельно, без меня, по собственному почину? И вот ты возмужал наконец и сам избираешь свой путь. Да обретешь ты на нем спасение!
Но Говинда, не совсем поняв слова, повторил свой вопрос тоном нетерпения:
– Отвечай же, прошу тебя, мой милый. Скажи мне, хотя иначе и быть не может, что и ты, мой ученый друг, изберешь своим прибежищем Возвышенного Будду.
Тогда Сиддхартха положил свою руку на плечо Говинды:
– Ты не расслышал моего напутственного пожелания, о Говинда. Я повторю его. Да удастся тебе пройти этот путь до конца! Да обретешь ты на нем спасение!
Тут только понял Говинда, что друг покинул его, и залился слезами.
– Сиддхартха! – жалобно воскликнул он.
Сиддхартха же ласково сказал ему:
– Не забывай, Говинда, что ты отныне принадлежишь к саманам Будды. Ты отрекся от родины и родных, от своего сословия и собственности, отрекся от собственной воли, отрекся от дружбы. Так требует устав, так требует Возвышенный. Ты сам захотел этого! Завтра, о Говинда, я расстанусь с тобой.
Долго еще оба друга ходили по роще, долго лежали они, не находя сна. И снова и снова Говинда умолял друга сказать ему, почему он не хочет обратиться к учению Гаутамы, какой недостаток он находит в этом учении. Сиддхартха же на все просьбы отвечал словами:
– Успокойся, Говинда, учение Возвышенного превосходно, как могу я находить в нем недостатки?
Рано утром один из старейших монахов, последователей Будды, обходил парк, сзывая всех новопоступивших учеников, чтобы облачить их в желтые рясы и наставить в первых правилах и обязанностях их нового звания. Тогда Говинда сделал над собою усилие, еще раз обнял своего друга молодости и присоединился к шествию послушников.
